Мария Покровская - Творчество Лесной Мавки

 Поминальный день — совесть живых.
 Холм как в слезах — в цветах полевых.
 Забери меня к себе, забери,
 в свой пресветлый край позови.
 Ничего мне не надобно от живых.
 Будет праздник мой в цветах полевых.
 Забери меня к себе, забери.
 На кладбище нынче пахнет свежескошенной травой,
 ясный белый день целуется с черною землей.
 Душу мою горькую в мире упокой.

 Я бессмертна — мне помин не нужен.
 Я жива в твоих рассветных снах.
 В старом доме, где хозяйкой — стужа,
 Облик свой оставлю зеркалам.
 Я с тобой остаться обещала,
 Будут дни трудны или светлы.
 Мой родной, не плачь: она солгала,
 На могиле горькая полынь.
 Я с тобой, когда черны печали,
 Я утешу, когда в сердце боль кричит.
 Нас с тобою жизнь повенчала,
 Значит, смерть не в силах разлучить.

 Приснился фавн. Раненый фавн в чащобе.
 На дикие травы упал, настигнутый чьей-то злобой.
 И крик его замер в лесу, как эхо на дне колодца.
 Сквозь тиару ветвей хохотало слепое солнце.
 Весенний упругий бег перечеркнут стрелою тонкой.
 У фавна был взгляд — обиженного ребенка.
 Я тоже, чужая всем, в какой-то хмельной тревоге
 бежала на зов лесной, забыв людские дороги…

 До рассвета фонари не спят
 да луна бледно-желтая.
 До рассвета города говорят
 с памятью тяжелою.
 Заколдованный мой город ждет.
 На луне живет олень ласковый.
 Нынче он тихонько наземь сойдет —
 неубитою в душе сказкою.
 Пляшет ночь на городском асфальте,
 по земле скользят косые тени.
 Не стреляйте, люди, не стреляйте,
 не стреляйте в лунного оленя!
 Пробежит по городской темени,
 в окна заглянет бессонные, поздние.
 По дорогам, запорошенным временем,
 прозвенит олень подковами звездными.
 Берегись, олень заколдованный!
 Будут целить в тело шелково-белое
 люди взглядами своими свинцовыми,
 зависти да клеветы стрелами.
 Пляшет жизнь на городском асфальте,
 по земле скользят косые тени.
 Не стреляйте, люди, не стреляйте,
 не стреляйте в лунного оленя!

Прорастают яблони на слезах России.
Девочки-послушницы, ноженьки босые!
Над седыми реками, да по селам нищим
расцветают яблони, снегопада чище.
А земля не добрая — камень, горький щебень.
Вырастают яблони — ветви тонут в небе.
В праздник Благовещенья, в Воскресенье Божье
яблони затеплили свет на бездорожье.
Наши судьбы хрупкие и мечты святые
охраняют яблони — ангелы России.

 Ты зажги свечу
 за порогом дня,
 неоплаканную
 помяни меня.
 Ты зажги свечу
 от лампады звезд,
 ветвь черемухи ласковой
 принеси на погост.
 Точно белые голуби —
 не удержишь в руках,
 осыпает черемуха
 тихий плач в лепестках.
 Ты зажги свечу
 да спроси потихоньку — как встречена
 светлоглазым ангелом
 над обрывом Вечности…

 Ты молилась, Россия,
 за предавших тебя,
 яко блудного сына
 палача возлюбя…

 Там, где ночь с зарей червонною встречается,
 белый лебедь с черной лебедью венчается.
 Ясно небо загляделось в темень озера,
 ясно небо раскололось злыми грозами.
 Льется колокольный звон, печалится,
 белый лебедь с черной лебедью венчается.
 Солнце огненным крылом освятит озеро.
 Вечность нас простила да не бросила.
 С жизнью темной, судьбой лютой разлучаемся.
 Белый лебедь с черной лебедью венчается.

 За век наш с черной злобой и равнодушьем ржавым
 Лишь голосом Поэта оправдана держава.
 Молилась вся Россия за своего Пророка —
 Спасти, отвоевать у гибельного рока.
 И огоньки свечей в церквах тянулись к Богу,
 Чтоб рассказать о том, чья всех трудней дорога.
 Молилась вся Россия за своего Пророка…

 Ты открыл мне слепые глаза.
 И моя проступает судьба
 на холсте твоем ветхом и вещем…
 Босиком, как в горячем бреду,
 побегу через дикие улицы,
 из смертельного неба сойду —
 притворюсь кареглазой натурщицей.
 Ночь качнется в окнах. Я тебе
 тайною жемчужною откроюсь —
 ибо мне дороже всех небес
 голос твой, надломленный, как осень.
 Неприкаянно касается ладонь.
 Я тебя, мой Творец, не постигла…
…Только сына не тронь.
 Защити, чтоб его не казнили.

 Я буду шутом при твоих площадях.
 Я снова распята на черных гвоздях
 за Слово твое, за бессмертную песню.
 Но завтра с тобою воскресну.
 Пусть нынче злорадно рычанье молвы
 и смех самозваной княгини —
 никто не изменит нам Божьей судьбы
 и клятвы из сердца не вынет.

 Когда солнце во тьму сойдет,
 И луна обратится в кровь,
 Пусть держава времен падет —
 Уцелеет одна любовь.
 Я приду в разоренный дом
 Босиком по осколкам дней.
 Искажен безумьем твой лик,
 Да роднее на свете нет.
 Мое солнце ушло во тьму,
 Лунный свет превратился в нож.
 Не нужна я в твоем дому,
 Только преданней не найдешь.

 Я ли тебя выносила из боя,
 Страшные раны лечила твои,
 Ты ль колдуном хлопотал надо мною,
 Когда я металась в бреду до зари —
 Тысячи раз спасены мы друг другом
 На бесконечной дороге веков.
 Вот отчего иногда нам с тобою
 Дивно и страшно бывает вдвоем.

 Музыка древнее черных скал,
 Вековых морей и звезд бессонных.
 Музыки избранник не искал,
 Но она искала посвященных.
 Безнадежность нот — в тревожном сне
   Никогда не жившего Орфея…
 Ибо мира музыка древней,
 Даже Бога, может быть, древнее.

 По сути музыка — Господень крик.
 Но лишь иконы возникают сами
 В молитвами согретом древнем храме.
 Словам и нотам нужен проводник —
 Что примет, по предвечному закону,
 Молясь распятья искупительной звезде,
 И эшафот ночей, безумьем раскаленных,
 И отречение людей.

 Гений под маской безвестья
   Скрывается от толпы…
 - Лежбище спутавшей след судьбы
   Кажется Божьей местью…

 Отравителем не был Сальери,
 Устная летопись лжет.
 На столетья сплетням поверил
 На интриги падкий народ.
 В черных рамках безвестья — ноты,
 В них не зависть, а тайное горе:
 Словно дьяволу, душу продал
 Осуждающей, лживой Истории.
 Дар его — роковая потеря,
 А душа — неприкаянна в небе.
 Отравителем не был Сальери,
 Бог и музыка знают, что не был.

 Когда позволил чувствам быть стихами,
 Стало трудно и светло.
 Бумагу прожигало строчек пламя,
 А иначе — душу бы сожгло.
 Как в зареве небесного пожара,
 Как на жестоком времени ветру,
 Кричала птицей раненой гитара,
 Натягивая звонко нервы струн.
  …А эпоха молчаньем ответила —
 Потому что понять не смогла.

 Гордой России пасынок вольный,
 Путь твой — долгий и вещий.
 Любить две страны — так же трудно и больно,
 Как всею душой любить двух женщин.
 Клялся, что небо — души обитель,
 Струн и ран.
 Выткала странствий долгие нити
 Печаль двух стран.

 Зачем на усталую душу
 Ты принял вселенскую боль,
 Эпохи молчанье нарушив
 Своей бунтовщицкой судьбой?
 За всех непрощенных страдаешь,
 За всех, кто погиб и воскрес,
 Приемля священную тяжесть
 Безумных и гневных небес.