Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1
КОЛОННЫ ЭРОСА
Золото, золото, царственный миний
Своды покрыли лазоревых крипт,
Нежно певучей гармонией линий
Неба увит голубой манускрипт.
Аквамаринные пышные зонты
Тихо плывут в безбережность, клубясь,
Брызжут алмазами ввысь горизонты,
В облак вонзая чеканную вязь.
Лес, завернувшись в гиматион черный,
Дремлет, склоняя шелом на копье,
Ярче, всё ярче ликуют валторны,
Феб приближается к дремлющей Ио.
Страстно покрыли зеленые груди
Перстнями пышно объятые персты,
Око рубинное в глаз изумрудных
Ищет чегото колодцах отверстых.
Время вечерних теперь сатурналий,
В розах белеет треножник в акантах,
Брызжут фонтаном жемчуг и кораллы,
Нивы, и небо, и лес в корибантах.
Как Алигьери пред смерчем Дидоны,
Я, пораженный, гляжу в небеса:
Дымчатые там вихрятся колонны,
Базой ажурной спускаясь в леса…
Что это? Кто этот зодчий великий,
Землю связавший с лазоревым сводом?
Кто это башню крылатою Никой
Вдруг увенчал в поединке с Нимвродом?
Эрос строитель базилики этой,
Вихреколонной, зарей упоенной,
Эрос, связавший былинку с кометой,
Атом венчающий царской короной.
Это влюбленных летят миллиарды,
Это, ритмично кружась, комары
Стелют крылатые, легкие чадры
В бледноланитные гдето миры.
Ах, не пора ли и всем нам влюбленным
С грустной проститься земною купелью?
Ах, не пора ли под сводом червонным
Белою стать навсегда капителью?
ЖЕМЧУЖНИЦА
Я жемчужница в тихом заливе,
Неприступен мой маленький дом,
Не страшны мне приливыотливы
И прожорливой плоти содом.
От скуластых подводных чудовищ,
От зобастых ныряющих птиц
Не убудет искристых сокровищ
Изза духа зубчатых бойниц.
Я снаружи шершав и невзрачен,
Но живу я глубоко внутри.
На молитвы досуг мой потрачен,
Я молюсь от зари до зари.
Я отшельник, не знающий мира,
Извивающегося вокруг,
Но во мне из любовного мирра
Драгоценный родится жемчуг.
Многолетнею схимой заслужена,
Средь кровавой всеобщей вражды
Для меня родилася жемчужина
Из глубокой и чистой воды.
И на сердце лелея болезную,
И нездешней любовью любя,
Я всё снова десницу железную
Отстраняю судьбы от себя.
Изумрудной стеною запружена
Неприглядность вокруг бытия,
И растет с каждым часом жемчужина
Ненаглядная подле меня.
И всё крепче мой дом перламутряный
Защищает от яви и бурь,
И всё ярче кораллы в час утренний
Рассыпает над морем лазурь.
И становится мир всё ненужнее
И всё крепче духовная сталь,
Всё таинственнее, всё жемчужнее
Вдохновенного слова скрижаль.
АККОРДЫ
Крестоносец Анатолий
Много мельниц ветряных,
Много палиц и дреколий
Победил и змеев злых.
Черноризец Анатолий,
Светоч духа излия,
Много новых создал схолий
К Божьим книгам бытия.
Пальмоносец Анатолий
Неба искрылил лазурь,
Мира исшагал раздолье,
Водных приобщился бурь.
Псалмопевец Анатолий
Златострунную псалтырь
Разбивает в чистом поле
О горючий алатырь.
УМИРАЮЩИЙ СЕРАФИМ
В лазурь стремившееся тело,
Как камень, падает на дно,
Одно крыло обледенело,
Другое солнцем сожжено.
Загрязнены одежд перяных
Когдато снежные края,
И изза облаков багряных
Душа, кадильница моя,
Глядит, как обгорелой мачты
Вздымаемый волнами пень.
Но некому сказать: Не плачьте!
Могильная прияла сень
Моих соратников немногих
Задолго до того, как Тасс
Пел грезу паладинов строгих
И Дант увидел Ипостась.
Один в синеющем сугробе,
Под паутиной мертвых вай
Лежу я, вспоминая в гробе
Душистый флорентийский май.
И ничему уже не веря,
Недвижим, холоден и чист,
Жду палицы народазверя,
Жду Каиновой дубины свист.
Но ты всё снова на колени
Склоняешься передо мной
И узел расправляешь звений
Моей кадильницы святой.
И снова синим фимиамом
Кадит уставшая душа,
И ты перед воскресшим храмом
Стоишь, молитвенно дыша,
И с крыльев чуть затрепетавших
Сметаешь снеговой балласт.
Тебе воздаст Господь упавших,
Творец архангелов воздаст!
ЭСКИЗ
Скалистый берег. Рыцарь в латах.
Тьма. Блеск железа. Тень. Рембрандт.
На темносиних волн агатах
Корабль без парусов и вант.
Обрубок мачты. Тело девы.
Как солнце кудри. Тициан.
То дочь, должно быть, Женевьевы,
В объятиях стальных лиан.
Глаза у рыцаря без веры:
Веками подвига он стар.
Дракон вылазит из пещеры...
Отчаяние и кошмар.
Умчалось время Андромеды,
Святой Георгий уязвим.
Ах, волосы под шлемом седы
Твои, усталый пилигрим.
Дракон перегрызает узы
И царскую уносит дочь.
В броню впиваются медузы
Утопшего героя… Ночь.
ЛАНДШАФТ
В грязи мои кисти,
И грязный ландшафт
Пишу я, лучистый
Мечты аргонавт.
На мощной палитре
Потухли цвета,
Алмазы из митры
Скатились с борта.
Пишу я суровых
Деревьев ряды,
Полозьев дубовых
В сугробах следы,
С котомкою рваной
В лаптях мужика,
С провалиной странной
Клячонки бока.
Пишу на погосте
Покойников ряд:
Безгробые гости
С терпеньем лежат
И ждут, как живые,
Что в очереди
Листки паевые
Прижали к груди.
Пишу я страданье
И горе пишу,
Но в час созиданья
Пощады прошу,
Прошу объясненья,
Зачем это я
Пишу с омерзеньем
Тоску бытия.
КАРТИНКА
Над змейкой заката пунцовой,
Под тучей угрюмосвинцовой,
Меж воронов мерзнущих групп
Замерзший качается труп.
Собаки голодные с воем
Бредут за военным конвоем,
Когото зачемто ведущим
Под голые, мокрые кущи,
Где вырыта в тающей глине,
На краюшке самом картины,
В три четверти узкая ямка,
Где чьято окончится лямка.
Есть гдето лазурные сказки,
И люди, и кисти, и краски,
Да ноги налиты свинцом,
Да смотришь звериным лицом,
И прячешься в угол берлоги,
И воешь, и воешь, как пес,
Не видя в порошах дороги,
На творчества синий Патмос.
1920
ПРОТЯЖНЫЕ СТРОКИ
Всё то же, о Боже, бессменно из тлена
Рождается,
И так же жемчужно искристая пена
Сливается
С краев окровавленной жизненной чаши.
И шепотом
Предсмертным всё так же исполнены наши
И ропотом
Молитвы и песни тягучеповторные,
Бессильные.
Давно оказались и насыпи черные,
Могильные,
И белые стены для нас колыбельные
Заранее
Бесцельнопрекрасными, смутнобесцельными
Вещаньями.
И души всё снова зачемто, бесплодные,
Рождаются
И с чаши отравленной в дали холодные
Сливаются.
ЛУННЫЙ СЕРП
И сегодня ни разу в окошко
Я не глянул через занавеску.
Завернувшись в клубочек, как кошка,
Я блестящую плел арабеску,
Ослепительно жуткий гротеск,
Чтоб загрезить, запеться, забыться:
Так на солнца обманчивый блеск
Чернокрылая взносится птица.
Лишь когда потонул карандаш
В темноте, и рука, и бумага,
Я оставил словесный чардаш
И волшебную палочку мага.
Был небесной кирасы свинец
Дальнобойным разорван снарядом,
И алмазный искрился венец
И серпочек серебряный рядом.
Серебристый серпочек луны,
Новорожденный и однодневный.
В Возрожденья последние дни
У Небесной своей Королевны
Под ногами подобный серпок
Извивал многострастный Мурильо,
Богоматери лучший сынок,
Серафима приявший уж крылья.
И на наш окровавленный лик
Опустилась из терний корона,
На предсмертный отчаянья крик
Появись, появись же, Мадонна!
На коленях стоим мы в снегу,
И сердца наши – красные лилии,
Появись на другом берегу
На серпочке, как брату Мурильо!
ПРОЩЕНИЕ