Луиш де Камоэнс - Лузиады

Сказали, что в Господнем светлом храме
Свои молитвы к Богу воссылали
И долго восхищенными очами
На пастыря достойного взирали.
Заверили, что сладкими речами
Их горожане славные встречали
И вряд ли стоит верить подозренью
И чувства мавров подвергать сомненью.

Услышав это, с радостью глубокой
Приветил мавров капитан отважный,
И мусульман - исчадие порока
На борт армады пригласил бесстрашно.
И приняли гостей своих жестоких
Лузиады, меж тем как битвы страшной
Кровавый час уж мавры предвкушали
И смерти христиан в душе алкали.

И к устью каравеллы поспешали,
Чтоб запастись водою питьевою,
А на брегах неверные стояли,
Готовые к предательскому бою.
Дружину Луза перебить желали,
Предав армаду славную разбою.
Чтоб Мозамбика смыть позор кровавый,
Решили мавры бой начать неправый.

А дети Луза с якоря снимались
И, радостные кличи издавая,
На верные ветрила полагались,
К реке зловещей резво поспешая.
Но силы вновь небесные вмешались
В судьбу лузиад, и, спасти желая
Народ любимый, с неба Эрицина
Спустилась в океанские пучины.

Из пены моря в мир пришла Киприда,
И все моря богине подчинялись,
И стайкой оживленной нереиды
Со всех морей вокруг нее собрались.
Явившись под Венерину эгиду,
С бессмертной девы моря пошептались
И принялись с неугасимым рвеньем
Препятствовать армады продвиженью.

И девы моря бурю вдруг подняли,
Играя серебристыми хвостами.
Вокруг армады волны нагнетали,
Взрывая воды мощными пластами.
Нерина с Низой море возмущали,
Ныряя под огромными валами.
А Дото смело ринулась в пучину,
Вздымая океанские глубины.

Неслась Венера, оседлав Тритона,
Спеша вернуть любимую армаду.
Тритон пленился дочерью Дионы,
И ноша стала чудищу отрадой.
И, чтя слова Венеры неуклонно,
Промчались нимфы через все преграды,
Свои ряды бесшумно разделили
И каравеллы Гамы окружили.

И флагману богиня преградила
Путь к берегам недобрым и опасным.
Цепь нереид глубины возмутила,
Чтоб флот спасти от гибели ужасной.
Толкая корабли с изрядной силой,
О кили грудью опершись прекрасной,
Морские девы флот остановили,
От берегов враждебных удалили.

Как летом муравьи спешат в волненье
Себе приют от зимних стуж устроить,
Тяжелый груз влачат в изнеможенье,
Чтоб в черный день себя не беспокоить,
Превосходя самих себя в раденье,
Стремятся бремя тяжкое удвоить,
Так нимфы все усилья приложили
И лузитан от смерти оградили.

И вопреки желанью мореходов,
Ветрила вспять от бухты повернулись.
Стремясь покинуть гибельные воды,
Прочь от Момбасы корабли рванулись.
Когда неслась армада на свободу,
Рули в руках у кормчих содрогнулись.
Чуть не столкнувшись с валуном громадным,
На волю флот помчался безоглядно.

Тут шум и крик поднялся на армаде,
Такую брань матросы изрыгали,
Что, словно пушек слыша канонаду,
Испуганные мавры задрожали.
Казалось им - пора просить пощады,
И замысел их гости разгадали,
И небо ниспошлет им наказанье,
Достойное их мерзостных деяний.

К своим челнам туземцы побежали,
Объяты жалким страхом перед боем,
Одни в пучину бурную ныряли,
Другие в лодки ринулись гурьбою.
Скорей погибнуть в море бы желали,
Навек простившись с жизнью дорогою,
Чем с ходу начинать без промедленья
С дружиной Луза доблестной сраженье.

Вот так ликийцы, гневною Латоной
Когда-то превращенные в лягушек,
Лишь только шум услышат над затоном,
Из тины выставляют вмиг макушки.
От берегов толпою полусонной
Торопятся забраться в глубь речушки
И, сбившись в кучу, робкою гурьбою
Теснятся под прозрачною водою.

Бесславно враг коварный разбегался,
И, в страхе перед карой неизбежной,
За ним презренный кормщик увязался,
От Гамы ноги унося поспешно.
А капитан отважный опасался,
Что смерть скрывает океан мятежный.
И бросил якорь Гама благородный,
Боясь столкнуться со скалой подводной.

Увидев бегство негодяя злого
И мавров торопливое отплытье,
Постиг людскую хитрость Гама снова,
И, вспоминая прошлого событья,
Он к небесам вознес благое слово
И к Богу обратился с челобитьем,
Поняв, что сверхъестественная сила
От гибели армаду защитила.

"О, - восклицал он, - день необычайный!
О, небесами явленное чудо!
О, враг коварный, мерзостный и тайный,
О ложь, подстерегающая всюду!
Кто избежал бы кары чрезвычайной,
Преодолел бы испытаний груды,
Когда б само Благое Провиденье
Нам, беззащитным, не дало спасенья?

Нам промыслом божественным открылась
Тщета и слабость наших упований.
За нас благая сила заступилась
И нас спасла от страшных истязаний.
Какое лицемерие таилось
Под маскою объятий и лобзаний!
Когда б не небо, было б невозможно
Разоблачить обманщиков безбожных.

Молю тебя, Святое Провиденье,
Яви к скитальцам бедным состраданье,
Нам ниспослав чудесное спасенье,
Дозволь увидеть край обетованный,
Дай путникам вкусить отдохновенье,
Прерви на миг столь давние блужданья.
Пусть на восток укажут нам дорогу,
Чтоб мы и там могли прославить Бога".

Мольбе смиренной в трепетном волненье
Внимала дщерь прекрасная Дионы.
И вскоре в небывалом нетерпенье
Она помчалась к далям небосклона
И, среди звезд свершая восхожденье,
Радея о любимцах неуклонно,
К шестому небу резво устремилась
И пред Отцом почтительно склонилась.

Все негою и прелестью дышало
В движениях Киприды лучезарной.
К богине нежность небо излучало,
Сиял любовью звезд поток янтарный.
Богиня столько страсти заключала
В своих очах, что груды льдов полярных
В единый миг с улыбкой растопила,
А пламень в лед, играя, превратила.

И чтоб любви Юпитера добиться
(А он всегда являл Венере милость),
Она пред ним решила появиться
Нагой, как пред Парисом появилась.
О Актеон! Тебе б в нее влюбиться
И жизнь твоя бы, юноша, продлилась,
Когда бы вместо девственной Дианы
К Венере пылкой ты простер бы длани.

Как золотые нити, разметались
Ее власа по шее белоснежной.
От страсти груди дивные вздымались,
Амур их теребил рукою нежной,
Вокруг богини чудной разлетались
Огни страстей и пылких и мятежных,
Спина богини белизной сияла
И страстные желанья возбуждала.

Тончайшим покрывалом защитила
Венера от нескромных дерзких взглядов
То, что стыдливость робкая сокрыла,
Любви запрятав райскую усладу.
Краса богини нежной всех пленила,
Богов она сражала без пощады.
Вулкан могучий ревностью терзался,
А Марс мечтам любовным предавался.

И, с тихой грустью на отца взирая,
Ликуя и скорбя одновременно,
Как дама, что, в огне любви сгорая,
Сменяет плач улыбкою мгновенной
И, ветреного друга осуждая,
Опять к нему спешит самозабвенно,
Богиня, что красой всех затмевала,
Такую речь царю богов сказала:

"Родитель мой! Доныне я считала,
Что ты всегда готов меня приветить,
С наивностью я детской полагала,
Что на добро добром ты рад ответить.
Наветам я коварным не внимала,
И вот теперь, увы, должна заметить,
Что от меня ты лик свой отвращаешь,
А милостями Вакха осыпаешь.