Владимир Шандриков - Блатной фольклор

В ресторан, как на парад —
Модные, с иголочки…
Одинокие спешат
Девочки-Дюймовочки.

Есть смазливые, а есть,
Аж, феноменальные,
Те подмышкой бреют шерсть,
Чтобы сексуальнее.

Как приманка на снегу,
Губы их обильные,
Разметались на лету
Волосы кобылии.

Вот вистует, не унять!
Шустрая, что белочка —
Полубаба-полублядь,
Полу-(апчи!) — девочка!

Помесь лжи и пустоты,
С мордочкой наивною —
На охоту вышла ты
Вовсе не спортивную.

И охота нелегка,
Тут не приспособишься!
Иль заловишь чувака,
Иль сама заловишься!

Как гитары, нарасхват
Бедра в ресторанчике.
Вон, идут на перехват
Старенькие мальчики.

Брошен жребий, примитив,
Ломаною спичкою,
Опа! Ну, не супротив
Поиграть Жар-Птичкою!

Пьяно тычась в винегрет,
Смотрят, обезумевши,
На тебя, как на лангет,
Лысенькие юноши.

Приглашение с икрой,
Водочка-«Перцовочка»,
Остальное — за тобой,
Девочка-Дюймовочка.

Ты пришла, как на парад,
Ведьмочкою в ступице,
Так иди же напрокат,
После — все окупится!

Пей и кушай не спеша,
Это все отплатится,
И — кукушечкой — душа
Утречком отплачется!

Говорят, от жиру бесится —
Кто стреляется и весится.
И кричат вокруг живущие
Дескать, «мертвый смалодушничал!»

Но, товарищи родимые,
По земле еще ходимые,
Это только с виду кажется!
А попробуйте отважиться.

А мы у смерти завсегда в долгах,
Не спасает от нее Госстрах,
Вся земля стоит на трех рублях,
В ней мы дома, а на ней — в гостях.

Я, к примеру, не воруя жил,
Не гусарил, не распутствовал,
Но, однако ж, руки наложил,
Мне успех-то не сопутствовал.

За копеечку насущную,
Век ишачил, все без продыха.
За всю жизнь за проклятущую
Не был разу в Доме отдыха.

Мне сектант один в предбаннике
Богом клялся, до истерики:
«Жизнь в загробье — как в Прибалтике
Даже лучше — как в Америке!»

Ну и вздернулся я, значится,
Думал жизнь переиначится
В Рай сойду — там розы, фикусы!
Дуба дал и — накось-выкуси!

Этот мир кромешной полночи,
Только с виду — все спокойненько…
А вокруг все те же сволочи,
Только в качестве покойников.

В этом свете исключительно
Мерзко все и вопросительно,
Непонятно и сомнительно,
Плюс к тому же — растленительно.

От червей, к примеру, разбойников —
Нет покоя у покойников.
Позвонить бы куда следует,
Как он мною, гад, обедает!

Разлагайся на молекулы,
Распадайся хоть на атомы!
А пожаловаться некому,
Ибо сверху поприжаты мы.

Эх, подземная вселенная,
Ты — республика растленная,
И куда же в прозорливости
Смотрят Боги справедливости?

Вот лежит завбазой Скудина,
Вся при золоте, иудина!
А я в гробу еловом рубленном,
Как последняя паскудина!

Иль сыночек этот маменькин —
У него в оградке — памятник,
А я вот вкалывал, как маятник,
А мне крест вкопали маленький!

Подо мною только стружечка
Да с опилками подушечка,
Не пролез при жизни в тузики —
Гроб холодный и без музыки.

И обидно до слезливости,
Здесь хужей чем на поверхности.
Вовсе нету справедливости,
Как и равенства — без смертности.

Слез уж нет — сухая пыль в глазу.
Ночь скорей бы — да утешусь я,
Втихаря с могилы выползу,
На кресте своем повешуся.

Пропади оно все пропадом!
Я — покойник уже с опытом.
Но за ухом шепчет гад-червяк:
«И не жалко тебе стаж терять?..»

Все страшное и грубое,
И липкое, и грязное,
Жестокое, тупое,
Неизменно-безобразное,
Орущее и ржущее,
Неверное, нечестное,
Постыдное и скользкое,
Утробное, телесное,
Облапанное, низкое,
Капризное, блудливое,
Повсюду — примитивное,
Угодливо-трусливое,
Завязшее, болотное,
Загнившее, застойное,
Предательски-опасное,
Тупое, недостойное,
Угоднически-хамское,
Гноящееся, черное,
Убогое и серое,
Но в серости — упорное,
Слежавшееся хлюпкое,
А твердое — лишь костное,
Глупейшее, засохшее,
Зевающее, злостное,
Берущее и жрущее,
Надменное, жестокое,
Расчитанно-змеиное,
Корявое и ложное,
Но жалобиться надо ли,
Что толку в нашем плаче,
Когда мы твердо знаем —
Все быть должно иначе!

Разрешите закурить? Извините…
Только щас вот отпустил вытрезвитель.
Пил с кентухой я вчера возле свалки,
Подъезжает «Луноход» и — пожалте!
«Please, sit down! - говорят, — и не спорьте!»
Своим видом, мол, пейзаж очень портим!

Вот такие, брат, дела! Слышь, усатик!
Где-то я тебя встречал раньше, кстати?
По наколке вижу звать тебя Петей,
Ну а я из алкашей — вечно третий.
Может, нам и по пути? А, братуха?
Точно знаю где щас есть бормотуха.

Колотун и у тебя, вон — икаешь…
Видно, тоже с бодуна и страдаешь.
Че, гришь, деньги шибко жгут тебе ляжку?
Хорошо б тогда принять по стакашку!
Вся душа моя горит, мать честная!
Прям никак не отойду со вчера я.

А меня тут дразнят все просто — Вася!
Ну так что, опохмелишь? Признавайся…
Слышь, Петро! А чтой-то ты, в самом деле,
Разнаряженный такой средь недели?
А, ты отпуск обмывал свой с Кирюхой,
Кстати, вот и магазин с рассыпухой!

Вобщем так, не жмись — бери, сколько сможешь,
А я буду, так сказать, тебе должен!
Щас слетаю до кустов, там на ветке
Испокон висит стакан мой заветный.
Пять минут всего прошло, ну от силы —
Трехлитровую припер! — А осилим?

Ешь сырок-то, раз купил! Петя, накось!
Иль ранетку, вон, сорви — тоже закусь!
А винцо-то — все ниче, в хмель бросает!
Незаметненько, гляди, исчезает.
Мне поменьше наливай, мне уж хватит!
Банку новую допьем и по хатам.

Мне домой еще ползти на разборки,
Зойке где-нидь по пути взять махорки.
Баба, крепкая моя, — с сельских женщин —
Курит только махрячок и не меньше!
Ты однако ж заторчал… Слышь, Онуфрий!
Хоть ширинку б застегнул, льешь на туфли!

Э, да ты совсем хорош, между нами…
Ну, чего улегся здесь под кустами?
Зря связался я с тобой, не хватало,
Чтоб милиция твой храп услыхала!
Галстук шею тебе жмет, так негоже!
Да и джинсы, я гляжу, тесны тоже!

Все сыму-ка я с тебя, друг сердешный!
Так-то! В майке и в трусах будет легче.
А на голом-то — часы — смех и только!
О таких котлах мечтал сын мой, Колька.
Он пришел из ЛТП, как неряха,
Подойдут ему штаны и рубаха.

Утро надо, брат, встречать телом бодро,
Не давило чтоб бельем грудь и бедра.
Извини, что вышло так неуклюже,
Но тебе и кошелек щас не нужен!
Ну, покеда! Похмелились и будет!
Как подъедет Луноход — он разбудит…

В положении твоем — нет дряннее,
Утро вечера всегда мудренее…