Дмитрий Кимельфельд - В те времена

Как ты ни судачь —
Слез побольше, чем удач
Выпадает на веку
Простому бедняку.

Скажет вам любой:
Хлеб, дорога и любовь —
Все замешано на них,
На слезах моих.

Взгляни судьбе в глаза:
И в них дрожит слеза…
Ну, кто же виноват,
Что мир солоноват.

От слез не уйдешь,
Не откупишься за грош…
Словно дети, за тобой
Они бегут гурьбой.

Так уж повелось —
Сколько б слез ни пролилось, —
Хватит их на все века
На долю бедняка.

Взгляни судьбе в глаза:
И в них дрожит слеза…
Ну, кто же виноват,
Что мир солоноват.

Я скажу вам, как родным, — добрым словом:
Хорошо быть молодым и здоровым!
Но не могут стать года поводом для грусти.
Так что возраст — ерунда:
Смейтесь чаще, и тогда
Никакое горе — не беда!

Припев:
Хавейрим, хавейрим,
Пока живем — мы верим:
Лекарства нет надежнее
Чем смех.
Хавейрим, хавейрим,
Пока живем — мы верим,
Что смеха нам должно
Хватить на всех!

Знает это стар и млад — все бывает:
Кто порой находит клад кто теряет.
Но нет в бедности стыда, а в богатстве — чести.
Все потери — ерунда,
Смейтесь чаще, и тогда
Никакое горе — не беда!

Припев.

Мудрецов вопрос грызет, не дается:
Если в жизни не везет — как бороться?
Я ответ достойный дам: есть такое средство.
Невезенье — ерунда!
Смейтесь чаще, и тогда
Никакое горе — не беда!

Припев.

Когда-нибудь, в осенний час ночной
Твое лицо возникнет предо мной,
И вдруг из тишины — о, волшебство! —
Ко мне слетятся сны детства моего.

И я опять взлечу в те небеса,
Друзей и птиц услышу голоса,
И яблоки сорву, шурша травой
В солнечном саду детства моего

Припев:
Ты у меня только одна, мама,
Песня твоя так же нужна, мама!
Годы бегут в гулкую тьму, мама,
Не разлучить нас никому, мама.

Настанет день, затихнет шум шагов, —
И я войду в последний из кругов…
Другие берега увидит взгляд:
Там детства облака память сторожат.

Там ты стоишь и смотришь из окна,
Как на ветру полощется весна…
Там шар цветной плывет над головой,
Там песню мне поет негромкий голос твой…

Припев.

Однажды сэр Исаак Ньютон
И леди Пикадилли,
Накинув на плечи манто,
По саду проходили.
Уже листвы краснела жесть,
Сентябрь кружился в танце…
И вздумали на травку сесть
Под яблоней британцы.

Ньютон был по уши влюблен,
И, сняв парик крахмальный,
Аристократку обнял он
Рукою гениальной.
Сказала леди: «Уй-ю-юй!
Вы — настоящий рыцарь!
Я подарю вам поцелуй
С условием — жениться!»

От страсти сэр наверняка
Забыл бы все на свете,
Но тут, на счастье Исакá,
Случился жуткий ветер.
В семейной праздности погиб б
Гений Альбиона,
Если бы яблочко — гип-гип! —
Не стукнуло Ньютона.

Ударом страшным поражен,
Ньютон был нем и бледен,
Но так и не признался он
В любви коварной леди.
Она ушла. А сэр Ньютон
Свалился без движенья.
Зато потом — открыл Закон
Земного Притяженья.
Мораль: Не торопись, мой друг,
В делах такого рода.
От загребущих женских рук
Спасает нас Природа.
И если дама, чуя брешь,
Тебя обнимет томно, —
Ты сразу яблочко поешь —
И вспомни про Ньютона!

Есть истины, рожденные без споров.
Одну откроем вам наверняка:
Происхожденье головных уборов
Уходит вглубь, в дремучие века

Неважно, пьешь «Мартини» ли, кумыс ли,
Хозяин слова ты, иль слова раб —
Чтоб обеспечить должный образ мыслей,
Имеется широкий выбор шляп.

Припев:
На каждом историческом этапе,
Куда бы нас эпоха ни вела, —
Не в голове все дело — дело в шляпе.
Все дело в шляпе, — такие, брат, дела.

Ермолки, треуголки и папахи,
Конфедератки, фески, картузы
Возводят нас на троны и на плахи,
Выводят и в шестерки, и в тузы.

Обманутый вы муж, иль муж ученый, —
Купите шляпу — вещь недорога.
Она прикроет разум возмущенный
И — самые ветвистые рога.

Припев.

Мадам, Вы хороши и в фас, и в профиль!
Вот «менингитка» — праздничный наряд…
Берет предпочитает Мефистофель.
И кепочку напялит демократ

Богат ли ты, или сосешь ты лапу,
Герой ты, или просто имярек, —
Скажи, какую ты наденешь шляпу,
А я скажу — какой ты человек.

Красавцы сенбернары, болонки и дворняги
Пострижены — помыты, шагая налегке
По улицам Парижа, Одессы или Праги
Ведут своих хозяев гулять на поводке.

Идут они, хлыщи и задаваки,
Помахивая красным языком…
А в молодости каждая собака
Была очаровательным щенком.

Я за хвостом гонялся, скакал с мячом по лугу,
Всех малышей и взрослых я веселил до слез…
Но никому на свете, увы, я не был другом,
Буквально как собака, без друга с детства рос.

И вот иду я, хлыщ и задавака,
Помахивая красным языком…
А в молодости каждая собака
Была очаровательным щенком.

руг нужен настоящий и в радости, и в горе,
Нужна его улыбки спасительная нить.
Иначе ожидает вас надпись на заборе:
«Презлющая собака. Без стука не входить!».

Я к своей участи привык…
Посудите сами:
Тех, кто шагает напрямик, —
Все зовут ослами.

Пусть он добряк и хлебосол,
К лести непривычен, —
Но все в него пальцем тычут:
«Вот осел!».

Мне не хватает громких слов.
Кругозор мой узкий:
Кто-то же должен быть ослом,
Чтоб нести нагрузки.

Кто-то же должен делать все,
Чтоб его ругали,
Учили и запрягали,
Кнутом по бокам стегали:
«Но, осел!».

Говорящий попугай — редкость настоящая.
Чтоб вам было ясно — дефицит.
Кратко излагаем мы суть происходящего —
Вот за что нас ценят мудрецы.

Пусть не посещают нас музы вдохновения,
Но должны сказать мы наконец:
Если повторение — это мать учения,
Значит, попугай — его отец.

Конечно, крокодилы — не матрешки
И созданы они не для забав.
Ведь даже человека встречают по одежке,
А провожают — по зубам.

И в этом есть, как я соображаю,
Общественно-полезный смысл большой:
Боятся — значит, уважают.
А уважают — это хорошо!