Дмитрий Кимельфельд - В те времена

По примятой траве, по приметам,
По гроздьям рябиновым
Так похоже все это
На позднее лето,
На позднее лето,
Любимая…

Только это не лето, а осень,
И время совиное
Бьется крыльями оземь
И дальше уносит —
Нас все дальше уносит,
Любимая…

Мы несемся, как первые листья,
Ветрами гонимые.
И в слезах наши лица
Оттого, что нельзя воротиться…
Нельзя воротиться,
Любимая…

А рябины — как наши сестренки,
Едва различимые,
Так призывно и тонко
Кричат нам вдогонку.
Кричат нам вдогонку,
Любимая…

Ну что ж, вернемся, друг,
На поиски удачи!
Выходит, не потух
В крови огонь бродячий…
Подымем паруса,
Чтоб с сотней голодранцев
На палубе плясать «Летучего голландца»…
Пусть дьяволу внаем
Мы души одолжили,
Но — если не помрем, —
Так значит, будем живы!

Припев:
Вот забава — так забава:
И весела, и кровава!..
Все смешалось — смерть и слава
Ну, держись!
Так давай, брат, веселиться:
В жилах — кровь, а не водица,
Нам с тобой еще сгодится
Эта жизнь, эта жизнь!

К чему считать гроши,
Соседям строить куры,
Когда так хороши
Глаза моей Лауры!
Она мне не верна,
Но — Бог тому свидетель, —
Лишь святости нужна
Такая добродетель!
А мы — побей нас гром! —
И в праздники грешили,
Но — если не помрем, —
Так значит, будем живы!

Припев.

Повыцветут года
Как старые чернила…
Куда, скажи, куда
Уходит все, что было?..
Судьба, как домосед,
Свою колоду мечет:
Теперь иных уж нет,
А те, поди, далече…
Все меньше за столом
Товарищей служивых,
Но — если не помрем,
Так значит, будем живы!

Оставалось еще чуть-чуть
Недопитого зелья
Неисполнившихся причуд
В синей чаше апреля.

И последнего дня кристалл
Своей хрупкостью нежной
В глубине этой чаши блистал,
Обещая надежду.

Но, подброшена просто так,
Закатилась монета…
Может быть, это был пятак, —
Ну, а может — планета,

На которой я счастлив был
От июня до мая,
На которой тебя любил,
Каждый вздох принимая…

На которой тебе одной
Подвенечное платье
Из лучей, оброненных луной,
Мог, как песню, соткать я…

…Бушевала всю ночь метель,
Цвет роняла вишневый,
Предъявляя счета потерь
Старых весен и новых.

Как на старой акварели,
Наши выцвели шары.
Да дружок, мы постарели,
Не щедры и не храбры.

И не валко и не шатко
Ходим-бродим взад-вперёд.
Осень — рыжая лошадка
Ухом преданным прядёт.

Голосок поёт фальшиво,
Намекая: мол, пора!
То, что шили — не дошили,
Отложили на вчера.

Ах, вчера! Какое зелье,
Сколько сладкого вранья!
Бесшабашное веселье,
Медовая полынья…

Все разъехались куда-то,
Нас забыв навеселе…
Лишь огарочек косматый
Догорает на столе.

Ну, а мы с тобой, дружочек,
У огарочка свечи
Просидим до полуночи,
Уминая куличи…

Бьют часы,
Ночь неслышно тает,
Шорохи вплетая
В волосы твои…

Две руки,
Или два смятенья
Проплывут как тени
У моей щеки.

И тогда
Вспыхнет все как будто,
И замрут минуты,
Бег свои нам отдав…

Бьют часы.
По ступенькам утлым
Вниз сбежало утро,
Звезды погасив…

Он играл на трубе,
сыпал ноты как спелые вишни,
Будто душу его
вел по райскому саду Всевышний…

Он играл на трубе,
будто плакал навзрыд об умерших.
Ну, а сам в забытьи
посягал на бессмертье, не меньше.

Он играл на трубе
в захолустном приморском вертепе,
Словно кони неслись,
распластав свои гривы над степью…

Он играл на трубе,
будто губы его вспоминали,
Как на Лысой горе
мы его второпях распинали…

Он играл на трубе,
словно чуял страданья и гибель, —
Но прощал нам свой крест
и намеренья наши благие.

Он играл на трубе,
и глаза закрывал от восторга…
Море билось о мол
и заря поднималась с востока.

Эх, что-то Ночь сегодня заневестилась, —
Фату надела снежную невесть с чего
И на девичник собирает всех подружек,
А те подружки — Метель да Стужа

Там на столах дымится зелье,
Блюда с яствами гуськом…
А как пойдет у них веселье —
Поглядеть одним глазком…

А как пойдут плясать подруги,
Станут Ночку провожать —
Поведут ее под руки
В белы платья наряжать.

А женишок-то у нее — наверняка, наверняка! —
Хмельной Декабрь, седой Декабрь

Да ты уж, батюшка-Декабрь,
К ней с добром, да к ней с добром, —
Натерпелась эта Ночка, — ох! —
С постылым Ноябрем

Он все дождями, все дождями —
Сколько дней, ах, сколько дней! —
Как вожжами, как вожжами
Бил по ней…

Только Август-бедолага
С нею голову терял, —
Как ее на дне оврага
Обнимал да целовал!

Только зря, да только зря
Он шаль из чистых звезд дарил:
Пришли сваты от Сентября —
Ее Сентябрь засентябрил

А тебе-то, пареньку,
Не удержать ее ни в жизнь:
Хоть в кандалы ее закуй —
Все равно она сбежит

Да мне-то в том что за беда —
Снег во дворе иль лебеда!
Мне хоть полчасика поспать бы —
Да нет, в соседском доме — свадьба,
И там в углу, под образами
Она — с зареванными глазами

Эх, что-то Ночь сегодня заневестилась,
Фату надела снежную невесть с чего
Да мне-то в том что за беда —
Снег во дворе иль лебеда
Снег во дворе иль лебеда

В те времена, тогда, вначале,
Когда мы дней не замечали,
Да что там дней — нас годы мчали
И золотые имена
В морозном воздухе звенели,
Их вкус был краше карамели…
И наши губы пламенели
В те времена, в те времена.

В те времена, тогда, крылаты,
Мы презирали циферблаты
И шли в Христосы и Пилаты,
Не зная, какова цена
Любви горячечной и гленью,
Предательству и просветленью…
Нас всех роднило Вдохновенье
В те времена, в те времена.

В те времена, тогда, о, Боже,
Мы превращали травы в ложе
И, злых кузнечиков тревожа,
Мы пили лунный свет до дна…
В июльских храмах медно-стенных
Восторженно, самозабвенно
Сводили счёты со Вселенной
В те времена, в те времена.

В те времена, тогда, казалось,
Что прожита такая малость,
Что уйма времени осталась,
Что мы надышимся сполна
Дождями, травами, лесами…
Что никогда не станем сами
Твердить глухими голосами:
«В те времена, в те времена!..»

Пусть говорят: «Любовь слепа!» —
Так мстит избранникам толпа.
Пусть к бездне нас ведёт тропа
Слепой любви. Но я — не внемлю!
Я вижу всё таким, как есть:
И мрак, и свет, и кровь, и честь,
И — снова в драку буду лезть
За эту женщину и землю!

Но если вправду я ослеп,
И мой безумный пыл нелеп,
И если в темноту, как в склеп,
Меня слепая Вера прячет —
Где ты, мой горький поводырь?
Веди меня на тот пустырь,
Куда Всевышний допустил
Счастливых — как и я, незрячих.

Там ходят граждане толпой —
Кто пулей был сражён слепой.
Идут и в баню, и в запой
Все вместе. Им нельзя иначе!
Я думал — среди них поэт,
Которым грезил с детских лет,
Но мне открыли там секрет:
Поэтов бьют лишь пулей зрячей!

Там пьют всё то же, что у нас.
Но разливают не на глаз,
А так — на слух! И всё — как раз!
В таких условьях дружбе — крепнуть!
А хряпнув, скажут, например:
«Вон, этот — знаешь, кто? Гомер.
Всю «Одиссею» помнит, зверь!
А если вру — пусть мне ослепнуть!»

Моя возлюбленная, пой!
Восславим жребий тот слепой,
Который выпал нам с тобой —
Незрячими узнать прозренье!
И как бы ни был рок жесток, —
Я б кровью подписал листок,
Чтоб только дьявол или Бог
Нам дал уйти в одно мгновенье!

Так пусть слепа моя судьба!
Пусть не стереть клеймо со лба —
Ей до последнего столба
Я буду верен по-собачьи:
За стаи галок в феврале,
За листья в монастырской мгле,
За горький холмик на земле
И — пусть зовут меня незрячим!