Ю. Богомолов - Стихи

Во внеурочный час вернулась осень.
Деревья почернели в здешнем парке.
Скамеек мокрых выступают ребра
И сквозь туман видна газона зелень.

Как удивительна сезонов чехарда!
Как будто бы осенняя природа
Не досказала нам историю свою.
Или слова её мы не услышали.
И к нам она опять, подумав, вернулась.

Мелькнула станция и скрылася из глаз
Попутчики мои в глубоком сне.
Стакан чуть звякнет. Тихо. Третий час.
И звезды опрокинуты в окне.

Как обморок чужой страны покой.
И взгляд не отвести. Не увильнуть.
На черный бархат мелкою мукой
Создателем рассыпан Млечный Путь.

Страх леденит. Как пропасть глубока!
И миг тяжел. Часам не сдвинуть стрелки…
Закончились земные посиделки.
Состав уносит звездная река.

Мне нечего вам преподать
Девчонки, малыши.
Я научил бы вас дышать
И отпустил – «Дыши!»

Но вы предметам преданы,
Отметкам и словам.
И мне из дальней стороны
Не достучаться к вам.

Не дозвониться по трубе,
Не улыбнуться вскользь…
Теперь по жизни и судьбе
Передвигаться врозь.

Я из сладкого плена, которым является детство,
Как шпион был заброшен в пространство
смертельных свобод.
И, как бабочка, билось пугливое сердце,
То взлетало, то падало в хладный и сумрачный грот.

Но, со временем, мягче и легче порода.
И, как морок лесной, вдруг рассеялся страх.
И, как яблоко, сладкой предстала свобода.
И душа полетела, словно птица на легких крылах.

Ей, быть может, запрятаться, затаиться и скрыться.
Или новое небо найти в перепаде высот.
Но бездумное сердце – в полете, покуда летится.
И одною секундой, как вечною жизнью живет.

А когда мерным шагом приближается старость,
И мохнатые брови нахмурив, стоит человек.
В нем на миг возродится и счастье, и жалость,
И увянет, как на пне омертвевшем, побег.

Ворчит, неведомо о чем,
Весенний ветер за окном.
Кружит нездешняя печаль.

Как запах липовый сладка,
Так хороша, так коротка
Была их жизнь.
И колет боль – невелика.
И временнАя даль
Близка…

Не забывай.

Летит декабрьский снег. Летит.
Дорожки к парку заметает.
И жизнь, по правде, тяготит
Как пиджачок, что наспех сшит.
И жмет. И в рукавах стесняет.

А снег и легок и пушист.
И никакого ему дела,
Что ты, с лицом белее мела,
Стоишь и глуп и неказист.

Мне о тебе трудно вспомнить.
Потому, что я тебя мало знал.
Я продираюсь к тебе, молодость,
Как альпинист, между скал.

В беспамятство, словно в пропасть,
Я падаю, чтобы встать…
Запомнилась взгляда легкость.
Открытая, чистая стать.
И ясность, и ум, и возраст
На пару шагов впереди.
И боль, и горючие слезы,
И счастье, как ни крути!

Весной на дачу затесаться,
С любимой жарко обниматься,
На кухне терпкий чай глотать…
И на крыльце, в разверстом небе,
Наткнувшись на созвездье «Лебедь»,
Синичку-строчку бормотать.

Летите, мухи белые!
Апрель – не догоняет.
Девичьи губы спелые,
Как ягоды сверкают.

Глаза от вьюги шалые,
Подбитый полушубок.
В снежки, как дети малые,
Играют ветры юга.

Случайного прохожего
Раскрасят, точно пудрой.
И в место непохожее
Собьют с пути под утро.
И жизнь иной покажется,
И век предстанет верным…
Под воскресенье вербное
Судьбы легка поклажа!

Покой. Умытый ясный день.
Земля, свободная от снега.
И, если вам на солнце тень
Привиделась. Иль солнца мало.
То, значит, вам соринка в глаз попала.

Кузнечик стрекочет. Птица поет негромко.
Пылающий воздух тих. Одиночество, как пломба
Для лечения душ.
Здесь никто не подойдет к тебе с ломом.
И не задаст вопроса. И не захочет ответа.
Самая сердцевина лета.
Нечерноземье. Хутор. Глушь.

Погодка нам
Под вечер улыбнулась.
И небо мрачное
Окошком распахнулось.
Бесшумно в доме
Дверь приотворилась:
И сигареточка в зубах
У милого дымилась.

Замкни свои уста.
Все лучше ты не скажешь.
И горница чиста,
И самовар налажен.

А чувства нежные?
Куда же им деваться!
Всё – милого любить
Всё – милой любоваться.

Ах, кабы жизнь была не злая!
Да я бы краем зацепился
И был притянут непременно
Магнитным полюсом вселенной,
Иль чувством детским неизбывным,
Иль веткой черной и корявой
В саду глухом позднеосеннем.

Горячая зависимость от тела. Поиски покоя.
Опухшее без сна лицо. Дремота в электричке.
Яркий свет мелькнувшей станции.
Холодный тамбур, гарь и сушь, и дрожь.
Неверное дыханье, сбитый шарф.
Обледеневшая платформа, ждущая паденья.
Ступеньки, что выводят в черноту.
Дурман являющихся слева фонарей.
Глухое напряженье сутолоки, толкотни.
Неясная досада, искривленье губ.
Непозволительность отчаянья и слОва…
И человек со сбитой шапкой.
Сидящий прямо на снегу.

Покуда голуби на площади воркуют,
Покуда мальчик у окна сидит, рисует
И, от усердия, свой карандаш слюнявит,
Пока улыбка, словно бабочка летает…

Чтоб сохранить нам богом данный свет,
Давайте созовем благой совет.
Других мы не изменим. Нет!
Но, может быть, сердца свои исправим?!

Еще чернеют ветки дуба,
Но землю заливает свет.
Вниз по тропе идет беззубый
Старик, закутавшийся в плед.
Ему идти – дорога дальняя.
Его колени – еле держат.
Через калоши в валенки
Уже просачивается грязь.

Лоб от усилья влажный
Ветер лижет свежий.
Так хочется ему
Сегодня не упасть.

Изломанные блики,
Солнце рвется
От запахов не продохнуть,
Першит во рту.
Пониже сердца
Тонкой струйкой льется
Горячая разжиженная ртуть.

На красных воспаленных веках
Играет радуга. Шаги тихи.
От дряблой шелухи – до человека.
От человека – до трухи.

Теперь во всем
Подобен маятнику.
Иль, как травинка у реки.
А, может быть,
Он – мальчик маленький
И мать касается его руки.

У зла есть тысячи личин.
И тысячи немыслимых обличий
А доброта ступает без отличий.
Без логики, без видимых причин.

Да. Доброта бедна. Не расторопна.
Неловка. Ненавязчива. Тиха.
Её никто не призывает громко
Не посвящает ей высокого стиха.

Её нахваливают, как простушку.
Но жить предпочитают без нее.
Её не пригласят на званый ужин:
Спокон веков на ней не платье, а тряпьё.

Всегда в тени сестрицы старшей – силы
Она невзрачна и бледна на вид.
Но, надорвав в усильи страшном жилы,
К ней человек безропотно спешит.

И, убаюканный в её объятьях,
Покой он обретает и тепло.
И, как бы за окошком ни мело,
Убережет она от бед и от напастей.

Из небесной заоблачной дали
Мы приходим во взрослую жисть.
Чтоб поспорить и поскандалить
И чтоб лоб, под конец, расшибить.

А потом на кровати в больнице,
После капельницы, в полутьме
Мы не можем уснуть. Нам не спится.
Тускло брезжит фонарь на стене.

Подступает такая минута.
И такая вселенская мгла
Окружает палату под утро,
Что никак не дожить до утра.

И из тьмы в поднебесные дали
Мы уходим, закутавшись в плед…
Только пара больничных сандалий
Под кроватью встречает рассвет.

Откровенная скупость июньского дня.
Низких туч полумрак и ветер степной.
Был бы конь, хоть три года гони коня
Человека не встретишь, пролетишь стороной.

Пролетишь стороной, ошибешься страной
Только раны зализывать здесь, как побитому псу.
И неважно продажный ты или герой
На один погост без слезы снесут.
Откровенная скудость корявых дерев
И веселье с надрывом, и дружба на час.
Лишь запомнишь несколько вразумительных слов
В здешней церкви: «Прости и помилуй нас!».