Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И я узнал смирение камены,
Я строгий полюбил ее овал,
Я в бронзовые цепи заковал
Ее огонь и трепет неизменный.

И я услышал тяжкий ход вселенной,
И я увидел блеск зазвездных скал,
Наполнен мой сафировый бокал
Вином принадлежащей мне Елены.

Кого благодарить, как не тебя.
Нестриженые строфы теребя,
Не раз мы говорили друг про друга.

Я защищал безумье и хаос,
Ты космос и покой хранил упруго,
Родство стихий в пространстве началось.

Не слышно шелеста души окрест
И ночь пестра над плоскою пустыней,
Костры Плеяд журчат, их уголь стынет,
Оскалился над нами звездный крест.

Легко плывем с тобой, плывут поныне
Аллаха корабли, поет норд-вест.
Юпитер, для быков твой храм отверст, –
Молитвы, и мычанье, и унынье.

Избиты звуки розовых сердец,
Неслышно солнце мчится, наш отец,
Алмазное сиянье на востоке.

Елены мы рабы, и я и ты,
Волнуют нас пустынные мечты,
Умыт росою звезд наш дар жестокий.

Наружностью на Шекспира похожий,
Меч Гамлета под бархатом держа,
Походкою влюбленного пажа,
Ты бродишь между членов нашей ложи.

Мы каменщики будущего, строже
И веселей нас нет, и эта ржа,
И золото времен, и сталь ножа,
Нам любо всё, во всем одно и то же.

Пройдут года, рассеется угар,
Услышим вновь мы белый стон гагар
И красный рык, пугающий пустыню.

Закружится над нами зодиак,
И вечности блистающею синью
Нас озарит величественный мрак.

Известный только самому себе
Веду войну всегда с самим собою.
Алей, закат, я рад зовущей к бою
Немой твоей рыдающей трубе.

Уметь молиться в брошенной избе,
Рукою плыть над гладью голубою,
Калитку петь с умолкшею скобою, –
Вишневый вечер, я иду к тебе.

На что мне славы шум неуловимый
И лавры мертвые, и херувимы,
Когда я слышу самого себя.

О темный берег мой, о камень грубый
Волна стучит, стекло свое дробя,
Улыбкой зыбь мои качает губы.

Шевелится язык твой, не спеша,
Под глыбами глухих деепричастий,
Неведомо тебе иное счастье,
Когда ломает синтаксис душа.

Твоя дремотность лишь и хороша
Из-за своей певучести отчасти.
Не разорвать на розовые части
Крутую синь крылами шалаша.

Их перья в землю врезались глубоко,
Тебе не повернуть сухого бока
И головою небо не продрать,

Не броситься в безумие и хаос,
Не двинуть звезд разнузданную рать,
Над временем текучим колыхаясь.

Гремучие года нас потрясли,
Европа поднялась на задних лапах.
Оползших стран струился дым и запах,
Разил невыносимый дух земли.

Горели города и корабли,
И люди в картузах и люди в шляпах
Юродствовали от шагов культяпых,
Давивших душу в огненной пыли.

Евангелья железного скрижали
Шумели в каждом вязнувшем кинжале,
Кричала ночь как черная сова,

И вылезли на липкую планету
Наружу те ужасные слова,
Упорно что даются лишь поэту.

Экватора жестокая скоба
Земную темноту на юг и север
Разрезала в огне святом и в гневе,
Египетские раскалив гроба.

Легко рассыпалась зола царевен,
Едва плывет под тяжестью горба
Верблюд, космата тень его, груба,
Он жажды кость в сухом провозит зеве.

На этого верблюда ты похож,
Тревогой нагруженный ты плывешь,
И ростом кажешься ты многих ниже.

Но лучше жижу Леты выпить, чем
Угрюмо жить, не ведая зачем.
Я оттого пою и песней выжжен.

Находит каждый то, чего не ищет,
И не находит то, чего искал.
Кричит мой стих голодный как шакал,
Обнюхивая падаль на кладбище.

Луною тонкой щерится оскал,
А вечный голод ветром долгим свищет,
Юрт северных мне снится становище,
Морями позабытый злой Байкал.

И там, быть может, я нашел бы друга,
Наездника веселого как вьюга,
Арканом повалившего быка.

Ему слагал бы дикие стихи я,
Величественно злые как стихия,
Упорные бессмертьем как тоска.

Не первый я ступил на берег сей,
Изрытый изумрудовою влагой,
Куда стремились темные бродяги,
Окованные звуком: Одиссей.

Ловлю строкой не скудных карасей,
А из пород иных воды всеблагой.
Ютися, дух мой, в парусе бумаги,
Хулу как пепел по ветрам рассей.

Огромного я жду теперь улова,
Растет мое и тяжелеет слово
И блещет розоватой чешуей.

Кончаю с болью песню я морскую,
О бурях неиспытанных тоскую,
Вулканы волн уж дышат предо мной.

Владеть стихом легко и тяжело
И легче нет труда и нет тяжеле.
Меня давно камены ждут, ужели
И нынче как алмаз блеснет стекло.

Река забвенья где-то плещет зло,
Угрюмы берега ее и мели,
Разбитые челны, что не сумели
Очистить ил, песками занесло.

Забыть себя никто из нас не в силе,
А те, что сами души погасили,
Навеки те уносят трепет крыл.

О, черные края, где звезд не видно, –
Вас космос пылью светлой не покрыл,
Умрем и мы, но слава нам завидна.

Езекиил глядел, как облекались кости
В живые красные крутые телеса,
Горели тушами земные небеса,
Единый бог кричал и корчился от злости.

Но матовая ночь задула чудеса,
И вдруг пророк один остался на помосте
Юдоли сумрачной, шакал рыдал, и трости
Стучали тростника, и падала роса.

О, не таков ли я, пропевший песни эти
Колючим зарослям на берегах столетий!
Олень мой ветреный, летящий как стрела,

Легко тебя узреть, но не легко стрелою
Унять твой легкий взлет над грузною скалою, –
Я выстрелил в тебя из мглистого угла.

Осталось мало в третьем мне десятке,
Легко растратил двадцать восемь лет,
Едва созрев, я знал уже, что нет
Годам возврата в мировом порядке.

Ушел я в эти песни без оглядки,
Ловить ушел я музыку планет,
Единорог и Псы мерцали мне вослед, –
О, вымысел очей как слово сладкий!

Народов древних темнострастный вой,
Их говор позабытый горловой
Давно я слышу в памяти туманной.

Офир, страна сокровищ и камен,
Века мне возвращаются и страны
Уплывших безвозвратных лет взамен.