Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы
1969–1971
Ямщик лихой, седое Время,
Везет, не слезет с облучка.
207. В КОРОБКЕ ЧЕРЕПНОЙ
Я здесь живу — в чужом опасном времени,
На острове, за океаном чуждым.
Отравленный тупыми подозрениями,
Прислушиваюсь к чьим-то смутным нуждам.
Но я лечу еще или ползу еще!
Вот дом. Вот сад. Вот небосвод весенний —
В коробке черепной, преобразующей
Всю эту землю без землетрясений.
Она полным-полна такими лицами,
Такими певческими голосами,
Такими сбыточными небылицами,
Что без меня просуществуют сами,—
Вселенную построят, как им хочется,
И никого из ближних не замучат,
И вместо премии за это зодчество
В наследство — отчество мое получат.
208. ПЕТЕРБУРЖЕЦ НАЧАЛА ВЕКА
Грязным фельдшером в грязном морге
Ты разъят на кости и нервы.
Я селюсь у тебя в каморке,
Не последний жилец, не первый.
Черный смокинг и гимнастерка,
Всё, что было, срок отслужило.
Да и в книге домовой стерто
Имя-отчество старожила.
Если веру дать кривотолкам,
То скрывается от погони
Твой двойник в униженье долгом.
Он в Шанхае или в Сайгоне
Признается не тем, так этим,
Что от голода и со скуки
Эмигрировал в двадцать третьем
И женился на потаскухе
Петербуржец начала века!
Всё неправда! Ты встретил гибель
Под блокадною канонадой,
Безнадежно без вести выбыл,
Отработал конец как надо.
Сколько рукописей осталось
Неразобранных, недочтенных.
Как смертельна твоя усталость,
Как пленительна для девчонок!
Век кончается. Чур, вниманье!
Из захламленных выйдем комнат.
Эти набережные в тумане
Твою тень на граните помнят.
Ты опять выходишь на Невский
Со своей подружкой глазастой.
И как будто сам Достоевский
Говорит: «Сновиденье, здравствуй,
Петербуржец начала века!»
На сухой гуаши плаката,
Сквозь глазницы кирпичных брешей,
Рдеет кровь твоего заката,
Твой талант, еще не воскресший.
Распахни же под ветром ворот,
Позабудь, как бывал истаскан!
Про тебя мне сказочный город
Рассказал правдивую сказку.
На Васильевском с Голодая
Беспричинно ветер крепчает,
И, отчаиваясь и рыдая,
Он твою подружку встречает.
Вот оно, твое воплощенье
И твоя последняя веха,
Рядовой боец ополченья,
Ленинградец начала века!
209. КОЛЫБЕЛЬ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Ингерманландия! Ингвар-Игорь
Дал тебе имя, край непочатый.
Рдели костры русалочьих игор.
Суженым пели злые девчата.
Новгород вольный вобрал в пятину
Сотню замшелых финских избенок.
Ильменский струг, увязая в тину,
Вынес к морю гребцов забубенных.
Зорко высмотрел царь московитов
В кипени пенной чертеж столицы,
Преображенцам по чарке выдав,
Пил из ведра и плел небылицы.
Преображенный в пушечных шквалах,
Изображенный в хвалебных одах,
Знал он размах страстей небывалых,
Гонку, оторопь — только не отдых.
В бурный разгар молодого действа,
В мглистый туман рассветов бесплотных
К будущим верфям, в Адмиралтейство
Шел смолокур, и кузнец, и плотник.
Так поднялся державный хозяин,
Вздыбил коня и дальше понесся.
В стих воплощен, на века изваян
Медный всадник, не знающий сноса.
Вышла империя, как на сцену,
В блеске триумфов и фейерверков,
Фрахтам своим заломила цену,
Карты морских держав исковеркав.
И застрочил в любом из присутствий
Червь-регистратор пером гусиным,
Вырос в подлости и распутстве
Обыкновенным сукиным сыном.
Но по-иному, в ином ученье
Взрослыми стали внуки Петровы.
Были, как знак их предназначенья,
Алый рассвет и закат багровый.
Знали, что жить им одна секунда,
Сдавленной глоткой воздух глотая,—
Пять героев декабрьского бунта,
Пять неотпетых на Голодае.
В каторжных муках снова и снова
Искра, что выбило их кресало,
Преображалась в жаркое слово,
Меркла в подполье, но воскресала.
И в миллионной — нет, в миллиардной!
Жизни, родящей самозабвенно,
Стала та искра Звездой Полярной,
Нашей Пятиконечной Военной.
Мчитесь же, дни и ночи, неситесь
Мимо династий, мимо ненастий,
Жарким людским трудом не насытясь,
Правьте штурвал и крепите снасти,
Пойте грозную песню о хлебе,
Стройте дворцы для чужого пира,
Стройте в столице великолепье,
Прихоть барокко, строгость ампира!
Сколько лиц в исторической драме, —
Русский поэт обо всех напишет.
Завтра… Но Завтра не за горами.
Время летит и пламенем пышет.
Время летит и будущим дышит.
Ждут агитатора в каждой роте.
Русский поэт в то утро услышит
О социальном перевороте.
Шагом державным войдут Двенадцать
Красногвардейцев в сердце поэта,
С юностью вашей соединятся, —
Не позабудьте, граждане, это!
Не позабудьте на космодромах,
В ваших обсерваториях новых —
О ранних зорях, о майских громах,
Об изначальных ваших основах!
В страшные годы страды блокадной
Не позабудьте, не обессудьте
Той белой ночи, той беззакатной,
Той беспредельной весенней сути!
Дети ваши растут в Ленинграде.
Деды навеки спят в Петербурге.
Помните их милосердья ради
Вы, музыканты, вы, металлурги!
210. СОНЕЧКА МАРМЕЛАДОВ А
Ии Саввиной
Санкт-петербургская девица
Отъявленного поведенья
Должна была в театр явиться
Через сто лет, со дна паденья,—
Под пьяный гомон, гам и гик,
Под вопли низменных клевет, —
Для зрителей, для всех других
Сама в себе — ярчайший свет.
Она, как в храм, пришла на сцену,
К высокой роли не готовясь,
Чтобы свою назначить цену
На Достоевского, на совесть.
Должна была опять расти
И выросла до самых звезд.
Чтобы другой рыдал: «Прости!»
Через сто лет, за сотню верст.
211. ВЕЧНАЯ ЮНОСТЬ
Владимиру Орлову
Здесь, на этой земле благодатной,
Юноша рос, кудрявый и статный,
Книги читал, от жизни далек,
Светлые думы в песни облек.
Зла не изведав,
В усадьбе дедов
Рос Александр Блок.
Смолоду дерзок и независим,
Слал наудачу тысячи писем
В звездное небо, в царство весны,
В юность чужую, в девичьи сны,
Взысканный щедро
Милостью ветра,
Видел вещие сны.
Здесь же рядом, в селе подмосковном,
Пела девушка в хоре церковном.
Девушки той давно уже нет.
Голос ее запомнил поэт —
Вот и поет нам
О мимолетном
Столько весен и лет.
Здесь, на камне праледниковом,
Сном околдован, к ритму прикован,
Вспомнил недавнюю смерть отца,
Тяжесть и сумрак его лица.
Ямбы «Возмездья»
На этом месте
В камень бьют без конца.
Скажут: им рано грусть овладела,
Жил неумело… Не в этом дело!
Жарко любя и жадно дыша,
Гибельно бредя, грустно греша,
Рано иль поздно
В тревоге грозной
Вверх взметнется душа!
Вспомним, друзья, как дышит глубоко
Тайный жар в сочиненьях Блока,
Тайный зов Души Мировой,
Как ей платил своей головой
Безумный Врубель,
Как шел на убыль
Зов Души Мировой…
Но не для Блока! В метельной стуже
Вышли Двенадцать бойцов. И тут же
Во́рот раскрыл, встречал у ворот
Блок — социальный переворот.
В стуже метельной
Он беспредельно
Верил в русский народ.
Сорокалетний — жизни не дожил,
Славного дела не подытожил,
Рано он вышел, рано ушел,
Вовремя только правду нашел —
С правдой народной
Бесповоротно
В будущее вошел.
В будущем — с нами старый товарищ.
Старый? — Нет, его не состаришь.
Юность осталась, какой была,
Окрылена, мятежна, светла.
Юности вечной —
Пусть быстротечной —
Слава, честь и хвала!
212. ПОПЫТКА САМОКРИТИКИ