Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Ингерманландия! Ингвар-Игорь
Дал тебе имя, край непочатый.
Рдели костры русалочьих игор.
Суженым пели злые девчата.
Новгород вольный вобрал в пятину
Сотню замшелых финских избенок.
Ильменский струг, увязая в тину,
Вынес к морю гребцов забубенных.

Зорко высмотрел царь московитов
В кипени пенной чертеж столицы,
Преображенцам по чарке выдав,
Пил из ведра и плел небылицы.
Преображенный в пушечных шквалах,
Изображенный в хвалебных одах,
Знал он размах страстей небывалых,
Гонку, оторопь — только не отдых.

В бурный разгар молодого действа,
В мглистый туман рассветов бесплотных
К будущим верфям, в Адмиралтейство
Шел смолокур, и кузнец, и плотник.
Так поднялся державный хозяин,
Вздыбил коня и дальше понесся.
В стих воплощен, на века изваян
Медный всадник, не знающий сноса.

Вышла империя, как на сцену,
В блеске триумфов и фейерверков,
Фрахтам своим заломила цену,
Карты морских держав исковеркав.
И застрочил в любом из присутствий
Червь-регистратор пером гусиным,
Вырос в подлости и распутстве
Обыкновенным сукиным сыном.

Но по-иному, в ином ученье
Взрослыми стали внуки Петровы.
Были, как знак их предназначенья,
Алый рассвет и закат багровый.
Знали, что жить им одна секунда,
Сдавленной глоткой воздух глотая,—
Пять героев декабрьского бунта,
Пять неотпетых на Голодае.

В каторжных муках снова и снова
Искра, что выбило их кресало,
Преображалась в жаркое слово,
Меркла в подполье, но воскресала.
И в миллионной — нет, в миллиардной!
Жизни, родящей самозабвенно,
Стала та искра Звездой Полярной,
Нашей Пятиконечной Военной.

Мчитесь же, дни и ночи, неситесь
Мимо династий, мимо ненастий,
Жарким людским трудом не насытясь,
Правьте штурвал и крепите снасти,
Пойте грозную песню о хлебе,
Стройте дворцы для чужого пира,
Стройте в столице великолепье,
Прихоть барокко, строгость ампира!

Сколько лиц в исторической драме, —
Русский поэт обо всех напишет.
Завтра… Но Завтра не за горами.
Время летит и пламенем пышет.
Время летит и будущим дышит.
Ждут агитатора в каждой роте.
Русский поэт в то утро услышит
О социальном перевороте.

Шагом державным войдут Двенадцать
Красногвардейцев в сердце поэта,
С юностью вашей соединятся, —
Не позабудьте, граждане, это!
Не позабудьте на космодромах,
В ваших обсерваториях новых —
О ранних зорях, о майских громах,
Об изначальных ваших основах!

В страшные годы страды блокадной
Не позабудьте, не обессудьте
Той белой ночи, той беззакатной,
Той беспредельной весенней сути!
Дети ваши растут в Ленинграде.
Деды навеки спят в Петербурге.
Помните их милосердья ради
Вы, музыканты, вы, металлурги!

Санкт-петербургская девица
Отъявленного поведенья
Должна была в театр явиться
Через сто лет, со дна паденья,—

Под пьяный гомон, гам и гик,
Под вопли низменных клевет, —
Для зрителей, для всех других
Сама в себе — ярчайший свет.

Она, как в храм, пришла на сцену,
К высокой роли не готовясь,
Чтобы свою назначить цену
На Достоевского, на совесть.

Должна была опять расти
И выросла до самых звезд.
Чтобы другой рыдал: «Прости!»
Через сто лет, за сотню верст.

Здесь, на этой земле благодатной,
Юноша рос, кудрявый и статный,
Книги читал, от жизни далек,
Светлые думы в песни облек.
                       Зла не изведав,
                       В усадьбе дедов
           Рос Александр Блок.

Смолоду дерзок и независим,
Слал наудачу тысячи писем
В звездное небо, в царство весны,
В юность чужую, в девичьи сны,
                       Взысканный щедро
                       Милостью ветра,
           Видел вещие сны.

Здесь же рядом, в селе подмосковном,
Пела девушка в хоре церковном.
Девушки той давно уже нет.
Голос ее запомнил поэт —
                       Вот и поет нам
                       О мимолетном
           Столько весен и лет.

Здесь, на камне праледниковом,
Сном околдован, к ритму прикован,
Вспомнил недавнюю смерть отца,
Тяжесть и сумрак его лица.
                       Ямбы «Возмездья»
                       На этом месте
           В камень бьют без конца.

Скажут: им рано грусть овладела,
Жил неумело… Не в этом дело!
Жарко любя и жадно дыша,
Гибельно бредя, грустно греша,
                       Рано иль поздно
                       В тревоге грозной
           Вверх взметнется душа!

Вспомним, друзья, как дышит глубоко
Тайный жар в сочиненьях Блока,
Тайный зов Души Мировой,
Как ей платил своей головой
                       Безумный Врубель,
                       Как шел на убыль
           Зов Души Мировой…

Но не для Блока! В метельной стуже
Вышли Двенадцать бойцов. И тут же
Во́рот раскрыл, встречал у ворот
Блок — социальный переворот.
                       В стуже метельной
                       Он беспредельно
           Верил в русский народ.

Сорокалетний — жизни не дожил,
Славного дела не подытожил,
Рано он вышел, рано ушел,
Вовремя только правду нашел —
                       С правдой народной
                       Бесповоротно
           В будущее вошел.

В будущем — с нами старый товарищ.
Старый? — Нет, его не состаришь.
Юность осталась, какой была,
Окрылена, мятежна, светла.
                       Юности вечной —
                       Пусть быстротечной —
           Слава, честь и хвала!

Наверно, я не Гамлет, — но
Мой опыт жизненный был горек,
И скалился мне бедный Йорик:
«Ты тоже сдохнешь, пей вино!»

Наверно, я не Дон-Кихот
И ветряных не встретил мельниц,—
Но сам, как ветреный умелец,
Их строил и пускал их в ход.

Меж прочих действующих лиц,
Наверно, был я Хлестаковым
И слушателям бестолковым
Дал топливо для небылиц.

И, развлекая и дразня
Осиный рой всесветной черни,
Сам исчезал в толпе вечерней,
Во всем похожей на меня.

            Товарищ, я прожил
            Три четверти века.
            Я всё подытожил —
Поставлена крайняя веха.

            Тут нечем хвалиться!
            У слабых, у сильных
            Издерганы лица
В колдобинах изжелта-синих.

            Но как там ни поздно,
            Как труд ни громоздок —
            Тайком, неопознан,
Беснуется в старце подросток,

            Пусть вирус ничтожен,
            Да вот лихорадит!
            Ты спросишь, на что ж он
Силенки последние тратит,

            Зачем на эстраде
            Горланит он дико,
            Вопит: «Христа ради,
Вернись, оглянись, Эвридика!..»

            Отвечу: безумье
            Смешно на поверку.
            Потухший Везувий
Решил подражать фейерверку.

            Отвечу — не знаю
            Иного ответа.
            Я только сквозная,
Чужая, ничья эстафета.

            Что было когда-то,
            Сосчитаны годы.
            Зарублена дата
На камне могильной невзгоды.

            Беззубая Парка
            Сучит свои нити.
            Но солнце так ярко
Горит, как горело в зените.

            Под той бирюзою,
            Под черной грозою
            Я жду мою Зою,
Бессмертную, вечную Зою.

            А завтра забрезжит
            Жестокое утро
            И врежется скрежет
Безглазой, безносой, премудрой…

            Ни злой укоризны,
            Ни ропота злого!
            Для собственной тризны
Недаром пишу это слово:

            «Я жил в мирозданье.
            Я знал первозданность.
            В посмертном изданье
Живым, а не мертвым останусь».