Тимур Кибиров - Стихи

The street sounds to the soldiers' tread,
And out we troop to see:
A single redcoat turns his head,
He turns and looks at me.

My man, from sky to sky's so far,
We never crossed before;
Such leagues apart the world's ends are,
We're like to meet no more;

What thoughts at heart have you and I
We cannot stop to tell;
But dead or living, drunk or dry,
Soldier, I wish you well.

Ну почему не Честертон,
Не Донн, не Вальтер Скотт?!
С какого перепугу он
К себе меня влечет?

На кой мне этот пессимизм,
И плоский стоицизм,
И извращенный эротизм,
И жалкий атеизм?

Зачем же про себя и вслух
Я эти песни пел?..
О, где б ты ни был, бедный дух,
Professor, I wish you well.

The lads in their hundreds to Ludlow come
in for the fair,
There's men from the barn and the forge
and the mill and the fold,
The lads for the girls and the lads for the liquor
are there,
And there with the rest are the lads that will
never be old.

There's chaps from the town and the field and
the till and the cart,
And many to count are the stalwart, and many
the brave,
And many the handsome of face and the handsome
of heart,
And few that will carry their looks or their
truth to the grave.

I wish one could know them, I wish there were
tokens to tell
The fortunate fellows that now you can
never discern;
And then one could talk with them friendly and
wish them farewell
And watch them depart on the way that they
will not return.

But now you may stare as you like and there's
nothing to scan;
And brushing your elbow unguessed-at and
not to be told
They carry back bright to the coiner the mintage
of man,
The lads that will die in their glory and never
be old.

Когда я подросшую Сашку не мог
убедить
Гулять в лесопарке, я вынужден
был проводить
На детской площадке часы, про себя
матерясь.
Жужжали мамаши… Но я не об
этом сейчас.

Как в песне поется: «Вдруг сердце
забилось в груди!
Мальчишки, мальчишки, что будет
у вас впереди?»
Я с тихой тоской ясно видел, что выйдет
из них,
Мальчишек драчливых, девчонок
плаксивых таких.

Из той воображалы, конечно же, вырастет
блядь,
А этот жиртрест – пиар-менеджер,
сразу видать,
А рева-корова какой-нибудь
станет главой,
Один из близняшек – ментом,
журналистом – другой.

А жадина эта, говядина, будет
как раз
Нормальной мамашей. Но я не
об этом сейчас.
Сейчас я об ужасе тихом, что был
наречен
Ахматовой Анной Андреевной —
бегом времен.

Say, lad, have you things to do?
Quick then, while your day's at prime.
Quick, and if 'tis work for two,
Here am I, man: now's your time.

Send me now, and I shall go;
Call me, I shall hear you call;
Use me ere they lay me low
Where a man's no use at all;

Ere the wholesome flesh decay
And the willing nerve be numb,
And the lips lack breath to say,
'No, my lad, I cannot come.

Только свистни – видит Бог —
Я примчусь тебе помочь!
Я бы так тебе помог!
Но тебе свистеть невмочь.

Сам «На помощь!» я кричу
Про себя и про тебя
И беспомощно молчу,
Лишь губами шевеля.

Там, в сиянии миров,
Наш помощник, где-то там.
Ну а «тайный жар стихов»
Не поможет больше нам.

This time of year a twelvemonth past,
When Fred and I would meet,
We needs must jangle, till at last
We fought and I was beat.

So then the summer fields about,
Till rainy days began,
Rose Harland on her Sundays out
Walked with the better man.

The better man she walks with still,
Though now 'tis not with Fred:
A lad that lives and has his will
Is worth a dozen dead.

Fred keeps the house all kinds of weather,
And clay's the house he keeps;
When Rose and I walk out together
Stock-still lies Fred and sleeps.

«Как больно и как верно!» – так
Гандлевский бы сказал,
Когда б о Розе Харланд он
Однажды прочитал.

Но есть больнее и верней
Пословица одна,
Здесь с осетинского она
Мной переведена:

«Всегда у тех, кто нелюбим,
– Всегда и навсегда! —
Противно шаркает нога
И чавкают уста!»

Ах, как же нелюбовь слепа!
А я, забыв о том,
В прихожей шаркал у тебя
И чавкал за столом.

Along the field as we came by
A year ago, my love and I,
The aspen over stile and stone
Was talking to itself alone.
'Oh who are these that hiss and pass?
A country lover and his lass;
Two lovers looking to be wed;
And time shall put them both to bed,
But she shall lie with earth above,
And he beside another love.

And sure enough beneath the tree
There walks another love with me,
And overhead the aspen heaves
Its rainy-sounding silver leaves;
And I spell nothing in their stir,
But now perhaps they speak to her,
And plain for her to understand
They talk about a time at hand
When I shall sleep with clover clad,
And she beside another lad.

Мерцали звезды меж ветвей,
Рыдал над нами соловей,
Когда, обняв любовь мою,
Я думал, что уже в раю.
Но вдруг стал внятен для меня
Печальный месседж соловья:
«Кто там сопит во тьме ночной —
Старик над девою младой?
Старпер злосчастный, не проси!
Она и вправду sans merci.

И даже если не предаст,
Уж точно ни за что не даст!
Она другому отдана,
Другая и тебе нужна».
И правда – я теперь с другой
В обнимку стыну под луной,
И снова свищет соловей
Меж соответственных ветвей.
Но нынче мне не разобрать,
Что он пытается сказать.

Внимать прогнозам соловья
Сегодня очередь ея.

'Is my team ploughing,
That I was used to drive
And hear the harness jingle
When I was man alive?

Ay, the horses trample,
The harness jingles now;
No change though you lie under
The land you used to plough.

'Is football playing
Along the river shore,
With lads to chase the leather,
Now I stand up no more?

Ay, the ball is flying,
The lads play heart and soul;
The goal stands up, the keeper
Stands up to keep the goal.

'Is my girl happy,
That I thought hard to leave,
And has she tired of weeping
As she lies down at eve?

Ay, she lies down lightly,
She lies not down to weep,
Your girl is well contented.
Be still, my lad, and sleep.

'Is my friend hearty,
Now I am thin and pine,
And has he found to sleep in
A better bed than mine?

Yes, lad, I lie easy,
I lie as lads would choose;
I cheer a dead man's sweetheart,
Never ask me whose.

«Как там мои лошадки,
Которых я так любил,
Которыми так гордился,
Когда я на свете жил?»

В порядке твои лошадки,
Им вволю дают овса.
Покойся с миром, приятель,
В порядке упряжка вся.

«А как там наши ребята?
Играют еще в футбол?
И кто стоит на воротах,
Когда я от вас ушел?»

Команда наша в порядке,
Вратарь у нас – просто класс!
Спи же спокойно, товарищ,
Мы победим в этот раз.

«А как там моя девчонка,
Единственная моя?
Небось все плачет, глупышка,
Когда вспоминает меня?»

И с ней все в полном порядке,
Она живет хорошо.
Да будет земля тебе пухом.
Ведь больше года прошло.

«А как мой друг закадычный,
Братишка названный мой?
Ну кто же его утешит,
Когда я здесь, под землей?»

Ну, с этим-то все в порядке —
Уж год я живу в любви
С подружкой мертвого парня.
Ну, хватит вопросов. Спи.

High the vanes of Shrewsbury gleam
Islanded in Severn stream;
The bridges from the steepled crest
Cross the water east and west.

The flag of morn in conqueror's state
Enters at the English gate:
The vanquished eve, as night prevails,
Bleeds upon the road to Wales.

Ages since the vanquished bled
Round my mother's marriage-bed;
There the ravens feasted far
About the open house of war:

When Severn down to Buildwas ran
Coloured with the death of man,
Couched upon her brother's grave
That Saxon got me on the slave.

The sound of fight is silent long
That began the ancient wrong;
Long the voice of tears is still
That wept of old the endless ill.

In my heart it has not died,
The war that sleeps on Severn side;
They cease not fighting, east and west,
On the marches of my breat.

Here the truceless armies yet
Trample, rolled in blood and sweat;
They kill and kill and never die;
And I think that each is I.

None will part us, none undo
The knot that makes one flesh of two,
Sick with hatred, sick with pain,
Strangling – When shall we be slain?

When shall I be dead and rid
Of the wrong my father did?
How long, how long, till spade and hearse
Puts to sleep my mother's curse?

Был ли АСП стоиком?
Хотелось бы верить, что нет.
Хоть аргументы действительно веские.
Но уж звуки-то, музыка-то
Больно веселая…

Но кем творец «Гавриилиады»
В итоге уж точно не был,
Так это вольтерьянцем!

Я-то вообще подозреваю
(Хотя был уж за это осмеян
С высот историко-литературной учености),
Что Швабрин —
Во многом —
Злая сатира
На себя молодого:
«Невысокого роста,
С лицом смуглым и отменно некрасивым,
Но чрезвычайно живым».

Это, по-моему, сведение счетов,
Чтение с отвращением печальных строк,
Не смываемых слезами,
Лаконическое указание на то,
Что кичливый галльский цинизм
Также бессмыслен и беспощаден.

Впрочем, вполне достаточно
Упоительной истории
С щекотливым дворянином
Дюлисом!

См. черновики «1999» —
Как часто он дерзил Творцу,
Но все ж, товарищ, верь!
Ведь он фернейскому лжецу
Послал-таки картель!

'Tis spring; come out to ramble
The hilly brakes around,
For under thorn and bramble
About the hollow ground
The primroses are found.

And there's the windflower chilly
With all the winds at play,
And there's the Lenten lily
That has not long to stay
And dies on Easter day.

And since till girls go maying
You find the primrose still,
And find the windflower playing
With every wind at will,
But not the daffodil,

Bring baskets now, and sally
Upon the spring's array,
And bear from hill and valley
The daffodil away
That dies on Easter day.