Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Дневною бабочкой летает Аполлон,
На струны жгучие садится не сгорая,
Косматым золотом тропического рая
Устало шелестит пустынный небосклон.

<И> бога крылышки трепещут, замирая,
Качает песенку веселый аквилон,
<И> зайцем шелковым над кудрями колонн
Взвивается огонь как музыка вторая.

Деревья древние листвой не шевелят,
<Вода> уставила зеленый долгий взгляд,
Ложится белый день на жертвенник заката.

<И> резвой жрицею в виссоне золотом
На скорбные поля для медленных истом
<Упитанная> мглой бросается Геката.

Кочует по народам и морям
Угрюмый ветр, воздушный Каин мира.
Рокочут им урочища Памира
И реки, серебрящие Сиам.

И я им полн, рокочущий я сам,
Кочующий с косматой славой Лира,
Легка моя воркующая лира,
Но тяжек шаг и мускул мой упрям.

Тебя я помню, голубое имя,
Тебя с крылами теплыми твоими,
Европеянка нежная как жир.

Не о твоем ликующем плече ли
Скорбел Рембо, отчаливший в Алжир
С печальными очами Ботичелли?

Болеют жемчугом на дне морском моллюски,
На шелке раковин крутые бугорки,
Растут жемчужины и ждут земной руки
Холодной и сухой, изнеженной и узкой.

Страдает строфами не пишущий по-русски,
А режущий свой стих из каменной тоски,
Его кричат глаза, их крылья широки,
Он челн причаливший, он резвой ждет разгрузки.

Народ мы кочевой, обычай наш суров,
Мы странствуем в степи разбросанных миров,
Мы занимаемся кудрявым строководством.

Лишь тот у нас богат, кто медленно возник,
И мстит учителю внезапным превосходством
Охваченный огнем покорный ученик.

Тебя я видел в дыме темноты,
Твои горели губы черной кровью.
Луна сияла раскаленной бровью,
И язвы звезд зияли точно рты.

И в черный час, когда опять Батый
На запад гнал свою орду воловью,
Ты к моему садился изголовью,
Последним солнцем улыбался ты.

И это ты поешь и пляшешь нынче,
И после Гёте, Тютчева и Нитче
Отныне я твой трепетный поэт,

И, маятником медным колыхаясь,
Веселым ужасом далеких лет
Мне песню вздыбливает слово: хаос.

Вы опочили в памяти земной,
Слова, слова, создавшие предметы.
Еще поныне, в ужас ваш одеты,
Стремительно живут они со мной.

И я не создал песни ни одной
Без радостной стремительности этой.
Но, тихий дух, ты никогда не сетуй,
На долгий холод мы растянем зной.

И в нас вольется тяжесть золотая,
Ночами время вспыхнет, облетая…
Бродите, звезды, в сумрачном соку,

Рука моя ваш трепет не похитит,
И ныне легкую мою строку
Замедлит полновесный мой эпитет.

И был мне голос в буре и пыли:
Сойди в юдоль, бичуй людские беды,
Одень печалью гордые победы
И тлением добычу опали.

Дай птице песню мудрую как Ведды,
В зрачке зверином растопи угли,
Разумному хозяину земли
Певучий трепет жадно проповедуй.

И я сошел, в плаще земных ветров,
Как облак, нищ, прекрасен и суров, –
Да слепы зрячие, и в пух одеты

Не уши, а разинутые рты,
Не черепа – в оплечьях пустоты
Вопящие гниющие планеты.

Изрыты берега соленой тьмой,
Кощунствует в песке священном Каспий,
Тайга могучая, могучи распри,
Гримасничает чернозем немой.

А те, что разбежались, вновь домой
Бегут из дальних стран, их сердце – аспид,
Им снится тот, который где-то распят
И бродит в мире с нищенской сумой.

Отчизной штормов стала Русь, добычей
Ветров, а в облаках безмолвье бычье…
Гренландия студеная бледна,

Над Византией солнечная вечность,
И над равниной высохшего дна
Иных морей клокочет бесконечность.

Гипербореи мы, гипербореи,
За тьмою льдов мы нить времен плетем,
И ни водой и ни сухим путем
Нас не постигнут вскормленники Реи.

Их вянут паруса, косятся реи,
Плащи насквозь истерзаны дождем,
А мы тысячелетия ведем,
Сквозь ямбы и сквозь лютые хореи.

Цефей над нами бродит золотой,
Кассиопея блещет красотой
И медленно глядит на хвост Медвежий.

Под нами пыль и суета земли,
Качаются у бронзовых прибрежий
Лишь груженные бурей корабли.

Мы древние кривые караваны,
Мы временем земным нагружены,
Не можем позабыть родной страны,
И в чуждый край бредем обетованный.

Мы знойные разбойные сыны,
Лучами стрел у нас полны колчаны.
Главарь наш, дерзкой славою венчанный,
Бренчит на струнах бронзовой зурны.

Будь проклят, столп обманчивый и вражий,
Рассыпчатый как звезды и миражи.
Слабее золота твой желтый щит.

За нами блеск иной, как ужас, тихий,
Могучий как былые Псамметихи,
Так тускло только платина блестит.

Магическая память, помоги мне,
В зеленое былое увлеки,
Широким шелестом лесной тоски
Расти, земля, в моем студеном гимне.

Метели голубые далеки,
Уж белой сухости не видно зимней,
Веселых дикарей гостеприимней
Коричневого марта ручейки.

Пора бродить по древним переулкам,
Где на заре времен в затишьи гулком
Топтал вот эти камни Тохтамыш.

Не буду петь огонь грядущей сечи,
Я песней всполошу давно прошедший,
Но Пугачева слышавший камыш.

Раскидистый и низкий небосвод,
Под ним сбирали жатву бранной дани
Десницы божьи, а людские длани
Нежданно уводили жен и скот.

По тощим ребрам этих мертвых вод
Челны скользили с тайнами посланий,
И мгла безлунная была желанней,
Чем обнажающий весь мир восход.

Дубравы, где при грозном Иоанне
Разбойным свистом раздирали рот,
Поля немые в матовом тумане.

Как звезды несосчитанный народ,
Страна, что не живет, а вечно ждет,
Народ, чья жизнь проходит в ожиданьи.

Под куполом горячим и нагим
Зеленого раскидистого неба
На берегу шумящего Мареба
Родился абиссинец Ибрагим.

Он был пленен и был судьбой храним,
Не знаю, Петр прозорлив был иль не был,
Но черным он подарком не погребал
И как с приемышем возился с ним.

А он не забывал родной погони,
В ушах стоял последний стон Лагони,
Что брата восьмилетнего звала.

И ревности жестокую науку,
Веселое блаженство ремесла
Он передал задумчивому внуку.