Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Река из стекла и стали.
Вдоль холмистых прибрежий стоя,
Зданья смотрятся в зеркало вод.

Белокурые барышни шутят
С зеленоглазым седым стариком.
— Тежо! чаичий предок!

Золотое, словно ковчежец,
Солнце ныряет в речную струю:
— Тежо! купальня солнца!

На палубах — эмигранты:
— Тежо! тропа честолюбцев!

Вот эмигранты отплыли.
На пристани матери плачут.
— Тежо! боль материнства!

Эмигранты плывут из бразильской земли,
Огрубели сердца и заржавели души…
К матерям подойти стыдятся:
— Тежо! боль материнства!

Угрюмый военный транспорт
Ссыльных увозит в ссылку.
— Тежо! сон казематов!

Ссыльных увозят,
Невесты их горько плачут
На берегу реки:
— Тежо! тоска несчастных невест!

Сигнальные фонари,
Золото, зелень, багрец,
Звезды причальных огней
Россыпью самоцветов:
— Тежо! мечта ювелира!

Двести гребцов королевской галеры,
Вызолоченной галеры
Для дочерей короля:
— Тежо! дорога принцесс!

Луна, игуменья неба,
Среди питомиц бессчетных,—
Все вместе глядят в серебристые воды:
— Тежо! зеркало звезд и луны!

Ночь нежна…
Старик пришел утопиться:
— Тежо! отдых отчаявшихся!

И благая река, сотворенная
Из стекла и расплавленной стали,
Входит в море — так боязливо,
Как невеста в брачный чертог…

Я родился на свет в назначенный срок:
Был пожар у нас в околотке;
Вскрыл вены, продувшись, сосед-игрок —
Мол, долги пусть платят сиротки.

Вслед за мной родилась, бедняжка,
Сестра-близняшка.
Пришла — и снова ушла во тьму.
Мне жизнь пришлось начинать одному.

Хотя родились мы двойней,
Но ей-то теперь поспокойней.
Умерла. Разговор короткий.
Полыхал пожар в околотке.

В силу этих причин, почин получивши такой,
Я смирился со всем, этой жизни присущим:
С обидою, злобой, обманом, ненавистью и тоской —
С тем, что есть, и что было, и что лишь маячит в грядущем.

Кто-то умер там, в вышине.
Тьма и скорбь в небесной стране.

Средь болот и вересняка
Кровью плачет моя тоска.

Средь пустошей темных и вересняка
Кровью плачет моя тоска.

Мечты мои — коноводы, привычные
К бегу лихому — лежат, параличные…

В душах садовников — боль, тоска:
Лилии гибнут среди песка…

Морякам умирать так странно
Без моря, без океана…

Пастух — служитель при богадельне,
Мельник — при свалке, а не при мельне…

Королева с хрустально-чистой душой
Бредет босиком, покрыта паршой…

Преследует девушек жуткий старик,
Свесив сочащийся гноем язык…

И зловещие во́роны все смелей
Орут, пожирая глаза королей…

Кто-то умер там, в вышине.
Тьма и скорбь в небесной стране.

— О Луна, я тебя прославить готов,
Муза гнезд и крестная мать цветов,

Лампада, смягчающая вечера,
Для рек встревоженных просфора,

Оплот и пристанище белых лилий,
Ты, что ведешь слепцов без усилий,

Взываю к тебе, к Луне,
Дорогу высвети мне,
Ибо я заблудился в пути,
Как ребенок, не знаю, куда идти…

Меня состраданьем порадуй,
Будь во мраке моей лампадой!

Луна, служительница богадельни,
Есть ли владенья твоих беспредельней,

Укажи, укажи мне края,
Где утихнет усталость моя!

И вот
Луна
Плывет
В небосвод,
Целомудренно обнажена,
Появляется в свите звезд,
Леса, и утесы, и реки светом ее залиты,
И я не могу не увидеть венка и темной плиты́:
Погост.

Жестокий страх томит меня во сне,
Вольна душа и мается раздором:
Дрожу перед грядущим приговором
И сетую о проходящем дне.

Страх безысходный, совладать с которым,
Сколь ни терзаюсь, не под силу мне:
Я лишь могу в вечерней тишине
Пространства проницать печальным взором.

Затем, что, эту боль забыть спеша,
Безумною становится душа,
Негармонической, а это значит,

Что без страданья — сердца просто нет.
Так неделимы солнце и рассвет,
Который, наступая, тяжко плачет.

Ты повстречался посреди дороги
И показался чем-то мне сродни.
Я произнес: — Приятель, извини,
Отложим-ка на час-другой тревоги:

И путь далек, и так истерты ноги.
Я отдохнул — ты тоже отдохни:
Вином одним и тем же искони
Здесь путников поит трактир убогий.

Тропа трудна,— да что там, каждый шаг
Невыносим, и жжет подошвы, как
Последняя дорога крестных пыток...

По-своему толкуя об одном,
Мы пили, каждый плакал над вином —
И в кружках наших был один напиток.

Орнаментальные кирасы, шлемы —
Татуировки на моей груди...
Два льва крылатых, щит, а посреди —
Букет фиалок, главный знак эмблемы.

Таков мой герб... На четверти одной,
На красном поле в золоте — лилея,
А на другой, серебряно белея,
Та дева, что повелевает мной.

Цель: дерзновение и жажда чести...
Девиз: рыданье бесконечной вести
О вечности в кладбищенской тени...

Орлы чернеют, крылья гордо вскинув,
Пифоны[145] борются — и все они
Обрамлены гирляндой безантинов[146].

Покойный комик произносит спич,
В партере — хохот... Возникает сильный
Загробный запах, тяжкий дух могильный —
И мне анахронизма не постичь.

Сменился валик: звуки баркаролы,
Река, нимфеи на воде, луна,
Мелодия ведет в объятья сна
И уплывает в тинистые долы.

Сменился валик снова: трелью длинной
Живой и терпкий аромат жасминный
Рожден,— о, эта чистая роса...

Завод окончился,— и поневоле
Ушли в туман кларнетов голоса.
Весна. Рассвет. О, дух желтофиолей!

Опавшая листва еще нежна,
Покуда вянет по холмистым склонам,
Гася последним отсветом зеленым
Моих очей несытых пламена...

Приди, из белизны — под полог брачный:
Недаром ветви сбросили наряд;
Приди! Мои глаза тебя хотят
Запечатлеть невинной и прозрачной.

Так обезумел ежевичный куст,
Стремящийся нежнейшей из иголок
Твоих коснуться ярко-алых уст!..

Одежды плещут, на ветру шурша…
Приди! Из белизны! Ко мне под полог…
Камелия, воздушная душа…

Стройнейшая встает из лона вод
И раковиной правит, взявши вожжи.
О, эта грудь желанна мне до дрожи…
И мысль о поцелуе к сердцу льнет.

Я молод, я силен, — ужели мало?
К чему же стыд? Как грудь твоя бела…
Ты Смерти бы противостать могла,
Когда б ее достойною считала.

О гидра!.. Удушу тебя… Когда
Падешь ты, мной повержена в буруны,
И потечет с твоих волос вода,—

То, от любви спеша к небытию,
Я наклонюсь, как гладиатор юный,
И дам тебе познать любовь мою.