Алексей Апухтин - Стихотворения

Тимашев мне — ni froid, ni chaud[13],
Я в ум его не верю слепо:
Он, правда, лепит хорошо,
Но министерствует нелепо.

Знать, в господнем гневе
Суждено быть тако:
В Петербурге — Плеве,
А в Москве — Плевако!

Взглянув на этот отощавший профиль.
     Ты можешь с гордостью сказать:
"Недаром я водил его гулять
И отнимал за завтраком картофель".

Княжна Тамара, дочь Гудала,
Лишившись  рано жениха,
Простой монахинею стала,
Но не спаслася от греха.
К ней по причине неизвестной
Явился демон — враг небес —
И пред грузинкою прелестной
Рассыпался как мелкий бес.
Она боролась, уступая,
И пала, выбившись из сил…
За это Ангел двери рая
Пред ней любезно растворил.

Не такова твоя "Тамара":
С запасом воли и труда
Она вокруг земного шара
Идет бесстрастна и горда;
Живет средь бурь, среди тумана
И, русской чести верный страж,
Несет чрез бездны океана
Свой симпатичный экипаж.
Британский демон злобой черной
Не нанесет ущерба ей
И речью льстивой и притворной
Не усыпит ее очей.
Ей рай отчизны часто снится,
И в этот рай — душой светла —
Она по праву возвратится
И непорочна, и цела.

К отъезду музыканта-друга
Мой стих минорный тон берет,
И нашей старой дружбы фуга,
Все развиваяся, растет…

Мы увертюру жизни бурной
Сыграли вместе до конца,
Грядущей славы марш бравурный
Нам рано волновал сердца;

В свои мы верили таланты,
Делились массой чувств, идей…
И был ты вроде доминанты
В аккордах юности моей.

Увы, та песня отзвучала,
Иным я звукам отдался,
Я детонировал немало
И с диссонансами сжился;

Давно без счастья и без дела
Дары небес я растерял,
Мне жизнь, как гамма, надоела,
И близок, близок мой финал…

Но ты — когда для жизни вечной
Меня зароют под землей, —
Ты в нотах памяти сердечной
Не ставь бекара предо мной.

        Несясь дорогою большою,
Перо гусиное в сторонке вижу я,
        И  вот уж странною мечтою
        Душа наполнилась моя.
Скажи, давно ли гусь тобою любовался,
Увидя образ свой в серебряных волнах,
    Или когда пред самкой красовался
И чувства выражал ей в пламенных словах?
    Потом, когда на кухню гусь попался
И повар там его искусно общипал,
        На чью ты долю, друг, достался,
    И кто тебя дорогой потерял?
    Помещик ли тобой свои расходы
        В тетрадку ветхую писал
    И вечерком, любуяся природой,
        В зубах тобою ковырял?
    А может быть, помещик, светских правил,
    Сам погружен в важнейшие дела,
    Приказчику именье предоставил:
    Скажи, всегда ль рука его лгала?
    Чиновник ли в порыве вдохновенья
По десяти листов тобою в день марал
        И в сладкий миг отдохновенья
    Тебя в зубах с достоинством держал?
    Но если же плешивая Фемида
        Уж до советника дошла,
Ты отдыхал, мой друг: больная Немезида
    Тебя только для подписи брала.
В руках Фиглярина ль в сей пасмурной юдоли
    Ты лавочку в Гороховой хвалил
        И под ярмом хозяйской воли,
Как меч Суворова, ты Гоголя разил?
Твой хвост откушен, друг: как рифм найти, не зная,
Писака ли тебя с досадою изгрыз,
Иль крыса  белая, под старость отдыхая,
Не кинула ль тебя на долю черных крыс?
    Иль, может быть, душевные беседы
    Поэт векам передавал тобой:
Отечества ли пел он громкие победы
    Иль подличал пред старшими порой;
    Элегии ль унылые  напевы,
Или сонета звук, иль нежный мадригал
        Любви прелестной юной девы,
        Как дар великий, посвящал;
    Иль с чудною могущественной лирой
    Он за века минувшие летал;
Или карал людей он едкою сатирой
    И колкой эпиграммой обличал?..
        И, может быть, людьми гонимый
        За обличенье их страстей,
И в самом бедствии ничем не победимый,
Он бросил здесь тебя с проклятьем на людей.

Дайте мне наряд суровый,
Дайте мурмолку мою,
Пред скамьею стол дубовый,
Деревянную скамью.
Дайте с луком буженины,
Псов ужасных на цепях
Да лубочные картины
На некрашеных стенах.

Дайте мне большую полку
Всевозможных древних книг,
Голубую одноколку,
Челядинцев верховых.
Пусть увижу в доме новом
Золотую старину
Да в кокошнике парчовом
Белобрысую жену.

Чтоб подруга дорогая
Все сидела бы одна,
Полотенце вышивая
У закрытого окна,
А на пир с лицом смиренным
Выходила бы она
И огромный кубок с пенным
Выпивала бы до дна…

Чудный гений! В тьму пучин
Бросил стих свой исполин…
Шею вывернув Пегасу,
Музу вздевши на аркан,
В тропы лбом, пятой к Парнасу,
Мощный скачет великан.

Денек веселый! с давних пор
Обычай есть патриархальный
У нас: и лгать, и всякий вздор
Сегодня всем пороть нахально.
Хоть ложь-то, впрочем, привилась
Так хорошо к нам в самом деле,
Что каждый день в году у нас
Отчасти — первое апреля.

Но вот N.N., приятель мой,
Он вечно лжет и мрачен вечно;
Не мудрено: его порой
Бранят за то… Теперь беспечно
Смеется, шутит… Как понять?
А! понимаю: пустомеля
Всем безопасно может врать:
Сегодня первое апреля.

Приносят мне письмо. Его
Я чуть не рву от нетерпенья.
Оно от друга моего.
Однако что за удивленье!
В нем столько чувства, даже честь
Во всем: и в мыслях и на деле.
Смотрю на надпись: так и есть!
Читаю: первое апреля.

— Откуда вы, друзья мои?
Чайковский? — "Я сидел у Лего".
— А ты, Селецкий? — "У Морни…"
— А Эртель? — "У Кобылы пегой…
— А Каратаев? — "Дома был…"
— А Галкин? — "Прямо от Бореля…"
— Как, что за чушь? Ах, я забыл,
Ведь нынче первое апреля.

Знакомых встретите… на вас
Все смотрят с подозреньем тоже.
"Скажите мне, который час?" —
Вдруг спросят как-то злей и строже.
— Такой-то. — "Ах, неправда, нет:
Вы с нами пошутить хотели…"
Что ж, нынче шутит целый свет:
Сегодня первое апреля.

А я теперь, наоборот,
Способен даже больше верить:
Сегодня всякий, правда, лжет,
Зато не нужно лицемерить…
Сегодня можно говорить
Всю правду, метко в друга целя,
Потом все в шутку обратить:
"Сегодня первое апреля".

Сегодня мне скажите вы,
Что не берут в России взяток,
Что город есть скверней Москвы,
Что в "Пчелке" мало опечаток,
Что в свете мало дураков…
Вполне достигнете вы цели,
Всему поверить я готов:
Сегодня первое апреля.

Нет, над письмом твоим напрасно я сижу,
      Тебя напрасно проклинаю,
Увы! там адреса нигде не нахожу,
      Куда писать тебе, не знаю.
Не посылать же мне "чрез Феба на Парнас"…
      Во-первых, имени такого,
Как  Феб иль Аполлон, и в святцах нет у нас
      (Нельзя ж святым считать Попова),
А во-вторых, Парнас высок, и на него
      Кривые ноги почтальона
Пути не обретут, как не обрел его
      Наш критик Пухты и Платона…
Что делать? Не пишу. А много б твой "поэт"
      Порассказал тебе невольно:
Как потерял он вдруг и деньги и билет,
      Попавши  в град первопрестольный;
Как из Москвы, трясясь, в телеге он скакал
      С  певцом любви, певцом Украины,
Как сей певец ему секретно поверял
      Давно известные всем тайны.
Как он, измученный, боялся каждый миг
      Внезапной смерти от удара,
Как, наконец, пешком торжественно достиг
      Полей роскошных Павлодара;
Как он ничем еще не занялся пока
       И в мирной лени — слава Богу! —
Энциклопедию, стихи обоих "К" —
        Все забывает понемногу;
  Но как друзей своих, наперекор судьбе,
        Он помнит вечно, и тоскует,
За макаронами  мечтает о тебе,
      А за "безе" тебя целует,
Как, разорвав вчера тетрадь стихов своих,
      Он крикнул, точно Дон-Диего:
Спаси его, Господь, от пакостей таких,
      Как ты спасал его от Лего!
. . . . . . . .. . .