Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

Спит избранник ее где-то в дальней земле,
Докучать ей любовью не станем:
Холодна она к нашей любви и хвале,
Ее сердце — в гробу его раннем.

И поет она песни родимых полей,
Песни, полные дикого хмеля…
Если б знали вы, те, что внимаете ей,
Что творилось в душе менестреля!

Он погиб ради этой любви и страны,
Вы при жизни его увенчали, —
Слезы горькие жечь ее щеки должны,
А любовь истомилась в печали.

Пусть задремлет в чертогах вечерних лучей,
Позлащенная скорбью заката:
Над Эрином, любимым всего горячей,
Утром солнце заблещет крылато!

В полночь я полечу, воздымая созвездий крыла,
В край, где мы полюбили, когда на земле ты жила;
И все чудится мне: если душам, померкшим давно,
Утешенья былые опять обрести суждено,
Расскажи о любви — и каким она счастьем была!

Я спою тебе дикую песню родной стороны,
Что с тобой мы певали, слиянностью прежней нежны.
Так вернись ко мне эхом и горечь моленья разрушь!
О любовь! Ты, как голос из Царства Исчезнувших Душ,
Смутный отзвук напевов, что были томленья полны!

Этой розе — последней
Томиться дано:
Все подруги ее
Отпылали давно.
И любимый далек:
Предвещают беду
Безответные вздохи
В осеннем саду.

Не покину тебя
В дни любви и тоски!
Оброню и рассыплю
Твои лепестки.
Оброню их небрежно
В объятья травы,
Где подруги твои
Безуханно-мертвы.

А ведь скоро остынет
Бурливая кровь,
Скоро дружба исчезнет,
Увянет любовь.
Только, верной любви
Потеряв благодать,
Кто захочет
В ночном этом мире страдать?

Светляк мигнул ночной порой,
Встал майский месяц над горой;
Мы там пойдем
Бродить вдвоем,
Где Морна[248] спит в земле сырой.

Встань! Небеса — утеха глаз,
Уж пробил наслажденья час;
Ведь жизнь продлим
Мы нам двоим,
Урвав у тьмы хоть миг для нас.

Проснись, любовь, пока все спит,
И до рассвета выйди в сад,
В наш звездный час, в наш миг услад.
Я под окном
В саду ночном,
А в том окне — твой милый взгляд.

Так пробудись, так пробудись,
Пока звездами блещет высь, —
Быть может, мудрый звездочет
К их сонму и тебя причтет;
Явись, любимая, явись!

На битву мчится менестрель,
Певец-воитель юный, —
С ним предков меч, с ним арфы трель,
Трель арфы многострунной.
«Пусть предан остров мой родной
Никчемными сынами, —
Еще со мной — мой меч стальной,
И голос арфы — с нами!»

Пал менестрель, — в сраженье пал,
Пал поприща в начале,
Но прежде струны он порвал,
Чтоб в рабстве не звучали.
Но прежде вымолвил: «Живи
Душой для звуков новых,
Ведь песню славы и любви
Нельзя слагать в оковах!»

Покинута всеми, о бедная лань,
Напрасно себя не терзай и не рань.
Прильни мне на грудь, не скрывая лица:
Здесь дом твой, здесь сердце — твое до конца.

Любовь неизменна; себе лишь верна,
И в счастье и в горе все та же она.
Не знаю, виновна ли ты предо мной, —
Тебя я люблю той, что есть, — не иной.

«Мой ангел», — я помню, меня ты звала.
О да, я твой ангел, хранящий от зла.
Мы в пламя с тобою бесстрашно войдем
И вместе спасемся — иль сгинем вдвоем.

Я видел, как розовым утром качался
В волнах прибывавших у берега челн;
И вновь я пришел, когда мрак надвигался,
Челнок был все там же, но не было волн.

Я так же охвачен был счастья волною,
Как этот песком занесенный челнок…
Отхлынули волны, и, полон тоскою,
Остался у берега я, одинок.

Зачем говорите вы мне в утешенье,
Что слава должна услаждать мой закат…
Отдайте мне бурную смелость стремленья,
Отдайте мне юности слезы назад!

Во тьме я обрел тебя, арфа Отчизны,
Тебе был навязан молчанья обет,
Но, гордый, услышав твои укоризны,
Я голос вернул тебе, вольность и свет.
Я вновь пробудил в тебе нежности звуки,
Веселые песни любви и тепла,
Но долго впивала ты возгласы муки
И часто их отзвуком горьким была.

О арфа Отчизны! Порывом влекомый,
С тобой расстаюсь я до лучших времен, —
Спи в славе, овеяна сладостной дремой,
Нарушу не я твой задумчивый сон.
Сердца патриотов, солдат иль влюбленных
Вошли в наши песни земной чистоты,
Но я был как ветер в скитаньях бессонных,
И то, что я спел, подсказала мне ты.

Только б сердце в груди не устало стучать, —
Не забуду тебя, одинокая мать.
И в печали твоей, и в дожде, и во мгле,
Нет прекрасней тебя никого на земле.

Если б стала великой, свободной ты вдруг,
Первой розой среди пышноцветных подруг,
Я тебя прославлял бы, ликуя, но верь:
Горячее не мог бы любить, чем теперь.

Нет, залитая кровью, под гнетом цепей
Ты дороже еще для твоих сыновей:
Их сердца, как в пустыне — птенец, вновь и вновь
Пьют по капле из ран материнских любовь.

В толпе скитаюсь, одинок:
За что меня карает рок?
Зачем безвременно угас
Свет этих милых женских глаз?
Так, рок ужасный сокрушил
Все, что любил я, чем я жил, —
Впивал я нежности слова,
Теперь моя любовь мертва!

Прелестниц много есть вокруг,
Чужих услад, чужих подруг,
Но и тебя они дарят,
Им по душе твой робкий взгляд.
Ах, где же ясное чело?
Где голос милый? Все прошло
Бесследно — иль утрачен след?
Молчанье — жалобам в ответ!

Зачем души немая речь
Не в силах прошлого сберечь?
Зачем исчез, зачем угас
Зной милых губ, свет милых глаз?
Нет, навсегда остыла грудь,
Услад блаженных не вернуть, —
Блаженство кануло давно,
Очам воскреснуть не дано!

От сотен женских взоров, друг,
Пойди — уйди, пойди — уйди!
Но ту, что всех милее, друг,
Пойди — найди, пойди — найди!
Как светят звезд лампады
В небесной мгле, в небесной мгле,
Так светят эти взгляды
Здесь, на земле, здесь, на земле.
Любой бокал наполни, друг,
И пей до дна, и пей до дна!
Люби, кого полюбишь, друг, —
Любовь одна, любовь одна.

Одни глаза умеют
Вести сквозь мрак, вести сквозь мрак,
Как нас ведет и греет
В пути маяк, в пути маяк.
Зато другие, боже,
Сбивают с ног, сбивают с ног;
Не верьте им, но все же —
Прости им бог, прости им бог!
Любой бокал наполни, друг,
И пей до дна, и пей до дна!
Люби, кого полюбишь, друг, —
Любовь одна, любовь одна.

Иные лгут беспечно,
Как зеркала, как зеркала,
И нас не к ним, конечно,
Любовь вела, любовь вела.
Так пусть дойдет до цели
Любой простак, любой простак.
И все, о чем мы пели,
Да будет так! Да будет так!
Любой бокал наполни, друг,
И пей до дна, и пей до дна.
Люби, кого полюбишь, друг, —
Любовь одна, любовь одна.