Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Тебя мы славили, еретиков мы жгли
На черных площадях и мучили в подвалах
Упорных гениев, внезапных, небывалых,
Почувствовавших вдруг вращение земли.

Мы славили тебя, и в розовой пыли
В летучем пурпуре на конях одичалых
Врывались в города, в позорных покрывалах
За победителем чужие жены шли.

Замаслен истиной как желтый плащ Пилата
Закат бессмысленный, как пятна, облака.
В твой безнадежный ад, скажи, какая плата?..

Быть может, вскоре нас задаром, а пока
Над миром властвуют певучая тоска,
Седое серебро и пламенное злато.

Я пред тобой как древний пленник нем,
Поник я головой и вылил очи
На голубой ковыль прозрачной ночи,
Твой смуглый блеск сравнить чтоб было с чем.

Все думы обнаженные поэм,
Вся вечность, что мгновения короче,
Твои теперь, их резво разворочай,
Без слов я в эту ночь тебя воспем.

Я вспомню Персию времен Эсфири,
Египта вспомню золотую грусть.
Пусть звезды улыбаются в сафире,

Луна пусть бродит в облаках, и пусть
Никто любовь не знает наизусть
Под голою луной в подлунном мире.

Из тонкой перекладинки одной
Той клетки тесной, сердце где томится,
Ты выстругана, легкая, как птица,
Носительница сладости земной.

Тебя я создал в жаркий час ночной,
Летала в мире синяя зарница, –
Не оттого ли за твоей ресницей
Синеет небо точно край иной.

И сердце пленное не оттого ли,
Как бы предчувствуя конец неволи,
К тебе стремится и стучит живей,

Когда в саду, посыпанном луною,
Печально умолкает соловей,
И ты, любимая, воспета мною.

Давно, давно витийствует вода,
И берега безмолвствуют понуро,
Утесов непонятная скульптура
Мертво глядит в бегущие года.

И пышно увядают города,
И стрелы рассыпаются Ассура,
И Рим гремит как лютня трубадура,
Пока растет у камня борода.

О, время, твой эфир горяч и дымчат,
Туман миров кругом, но, верю, вымчат
Когда-нибудь и нас ветры твои,

Взнесемся мы за облачные кручи,
И камни будут петь как соловьи,
Как женщины, что слабостью могучи.

Я каюсь, не читал я Калевалы,
Но жаждою познания горя,
Узнал я кое-что из словаря
Про этот финский эпос небывалый.

Я вспомнил вас, могучие обвалы,
Суровые потехи бытия,
То время шелестит, и слышу я
Былых веков умолкнувшие шквалы.

То Сампо, что сковал Ильмаринен
В ущельях голубеющих Похьолы,
Упало в море глыбою тяжелой,

И пена вьюг, белейшая из пен,
Покрыла землю радугой веселой,
Седым сияньем северных камен.

На самом дне, где сумрачно томясь
Колышутся холодные глубины,
Воркует с кротостию голубиной
Светящаяся рыба Стомиас.

Над ней стихий не молкнет шум и пляс,
Вселенские вращаются турбины,
Она роняет бледные рубины
В крутую тьму качающихся масс.

Певец непревзойденный, не таков ли
И ты, под ужасом небесной кровли
Зазвездный зов услышавший миров

Твоя строка от вечности промозгла,
Суровый взор от кротости суров
И смешан с тишиной твой гордый возглас.

Моя душа в печальном кипарисе.
Но я могуч и весел как Нимврод,
Я продолжаю знаменитый род,
Что с гневом львиным и с улыбкой лисьей.

Мои глаза тогда еще зажглися,
У финских темно-бронзовых ворот
Когда плясал и пьянствовал народ
На празднестве весенних дионисий.

Я был как олимпиец обнажен
Средь матовых снегов и снежных жен,
Меня венчали миртом зверолова.

Священных птиц ловил я на лету,
И знал я то единственное слово,
Что кости облекало в красоту.

Средь бурой мглы, наполнившей альков,
Ты розоватым засияла воском,
Окаменела ты с холодным лоском
Огромных перламутровых белков.

Медлителен и тяжек шаг веков,
А ты на полотне желтеешь плоском,
Внимая временам и отголоскам
Громово проходящих облаков.

Твой свет безжалостный, твой сумрак хмурый
Неумолимо стерегут лемуры,
Начальник их пузатый Вельзевул.

Ты неизменчива, одну и ту же
Тебя я вижу в миг, когда разгул,
И в час, когда затишье вечной стужи.

Я мудрости спокойствия постиг,
Узнал я то, что просто и велико,
Лучом непотухающего лика
Мне очи опалил Архистатиг.

Насытился я пылью старых книг,
И слеп как Ариосто, Анжелика
Моя не блещет словно майолика
И радостно не гнется как тростник.

Мой кабинет – столетий кладовая,
Не раз от скуки щеки разрывая
Хламиду я худую надевал.

Я воспевал законы Хаммураби,
В руке моей был бронзовый кимвал,
Я заглушал им вой и ропот рабий.

Пернатый ветр Европу сотворил
С когтями львицы, с головой коровьей,
Наполнил жилы красной вьюгой крови
И душу вдунул, мощь орлиных крыл.

И океан тяжелый отступил
На север и на запад и суровей
Завыл, тая в колеблемом покрове
Подземного огня бессонный пыл.

И острова легли кругом как дети
Материка на ледяной планете
У розовых надувшихся сосцов.

И у прибрежий скалы стали тверже,
Цедя звезду, стал неба край пунцов,
В быка преобразился Громовержец.

Ты, брага строф, хмелейшая из браг,
Еще душа тобой не оскудела,
Я верю в то, что выше нет удела,
Чем песней рассекать вселенский мрак.

Я верю в то, что млечный путь овраг,
В нем старый серый снег вселенной белой,
И кажется луна мне каравеллой,
Что грабит облаков архипелаг.

И весело за то, что глаз раздвоен,
Что равнодушный вечер мировой
На день и ночь разрезал сумрак свой,

И в зорях глина розовых промоин,
И скучно оттого, что в поле вой
Ветров, и лишь певец единый воин.

Я вам напомню, други, о Прокрусте.
Он укорачивал и удлинял
Полубогов, разбойников, менял
И радостных творцов тягучей грусти.

Он губы не кривил при костном хрусте,
Он меру ложа чтил и отдыхал
Под сумраком древесных опахал
В глухом незаселенном захолустьи.

Проклятье Геркулесу, что убил
Его, по предсказанию Сибилл.
Не то бы одинакового роста

Жильцы планеты были уж давно.
И так легко, неумолимо просто
Навеки было б зло усмирено.