Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

…Сколько в мире звуков разнотонных,
И все крикливы, чужды, неприветны,—
Трусливый лай собак, мычанье, визг,
Рыданье ветра в монастырских звонах,
Могильных кипарисов шелест смертный,
И суета и гомон в пансионах,
И на прибрежье шум соленых брызг.

…Сколько запахов и влажных испарений,
Сплетенных туго, стелющихся душно,
Зацветших плесенью, перебродивших в сок.
Лимонных рощ ленивое струенье,
Сухое мленье горечи воздушной,
И в недрах кухонь — перец, спирт, чеснок,
И дуновенье известковой пыли,
И надо всем — как душный купол — йод
Горбящихся, соленых, теплых вод.

И в пестрый полдень, в этот блеск фальшивый,
Как в балаган, открытый настежь весь,
Чужая и далекая, пришли вы
И незаметно притаились здесь.
Вы — ласточка больная, что прибилась
Под черепицей где-то у окна.
И ваше одиночество — как милость,
Которая навеки вам дана.
…Сколько в горле надломилось стона,
Сколько слез в невыплаканной мгле!
Дыханье их бесплотно и бездонно,
Не задушить их ни в какой петле.
И лишь одна болезнь, одна усталость
Пришла за вами вслед на пустыри.
Когда и чьим глазам бы разблисталась
Полоска этой гаснущей зари?
До чьих ушей — не сослепу, не тщетно —
Дойдет ваш тихий выстраданный стон?
Он прозвучит и сгинет безответно.
Он вместе с вами обречен.
С днепровских дальних круч,
                            с глухих озер Волыни
Вам не дождаться отклика уже,
И украинских песен взлет орлиный
У лигурийских бьется рубежей.
Летят слова, летят они, как птицы,
Роями дум врезаются в лазурь,
Как вестники грядущих грозных бурь,
Вычерчивают знаки ауспиций.
И, вслушиваясь в дальний их полет,
Вы на распутье времени стоите,
И в этом странно длящемся наитье
Какой-то тайный друг вам обещанье шлет.
И чувствуете вы единство, общность, связность
Событий и судеб, просторов и дорог
И собственную кровную причастность
К мирам людских надежд, раздоров и тревог.
Пусть, скошенная приступом болезни,
Изнемогает и страдает плоть,
Но сила духа, свет и пламя песни
Должны изнеможенье побороть…
………………………………………
И час настал, когда в окне вагонном
Раздвинулись сады над горным склоном,
Вот профилем готическим плывет
Старинный городок в листве узорной.
И нас с тобой, любимая, зовет
Пророческий тот голос непокорный,
И смотрим мы тревожно и упорно
На Сан-Ремо, плывущее вдали
В лимонных рощах, в золотой пыли.
Мы снова вспоминаем крыши звонниц,
Меж узких улиц пестрое белье,
И площади, и башенки, и рынки,
Где в жарком одиночестве бессонниц
Рождался вещий стих ее,
Стих Украинки.

Над плавным колыханьем Арно
Я слушал волн его каденции,
Ходил и думал благодарно
О нежном ирисе Флоренции.

Топазный отблеск на просторе,
Медвяный тон заката раннего,
Пыланье купола дель Фьоре —
Крута и глянцевита грань его.

Резною флейтой колокольня
Вдруг заиграла песнь старинную
И показалась мне невольно
Зелено-белой камышиною.

Простор небес, костром пылая,
Вот-вот во всех цветах изменится.
Столетья словно тени стелются,
Из стен замшелых выплывая.

И я читаю и разгадываю
Глухие тайны каждой ниши,
Под бесконечною аркадою
Преданья тишины я слышу.

Здесь сад задумчивости вечной.
Людьми взлелеянный, здесь вырос
Бессмертный золотистый ирис,
Цветенье силы бесконечной.

Он непреклоннее металла
И крепостей покрепче каменных,
Рассыпавшихся в прах помалу,
Сметенных в ураганах пламенных.

О, сколько их вокруг найдете,
Пустых, зияющих провалами,
Хотя их сам Буонарроти
Руками складывал усталыми.

Цветы не расцветают ныне
На башнях черных и нахмуренных,
В застенках, ладаном обкуренных,
В твердынях попранной гордыни.

Валы крошатся. Башни корчатся.
Бойницы слепнут. Будут вечно
Лишь только труд, тепло и творчество
Цвести в саду всечеловечном.

Переливы синего тепла
И несмелый перекат волны.
Из долины выплывает мгла
С тихой сицилийской стороны,
Где, как будто легкий звездопад,
Гроздьями планеток золотых
Урожай свой осыпает сад
В зелени и бронзе темноты.

Сицилийский тихий мрак объят
Сарацинским шепотом легенд.
Бубны толстокожие гремят
Под гитарный аккомпанемент.
То роняет апельсинный сад
Бубенцами спелые плоды
И случайный гость — певец баллад —
На гитаре пробует лады.

Мятый галстук закрутился вкось,
Плисовый пиджак его обвис.
Он мечтатель — этот нищий гость,
Рыцарь и баллад контрабандист.
Горше дыма тухлых сигарет
Пахнет бесприютная нужда…
Сицилийский уличный поэт
Ненароком заглянул сюда.

Желтый палец трогает струну,
Желтые глаза глядят во тьму,
Как он чутко слышит тишину!
Что во мраке видится ему?

Мысли ладом эллинским идут,
Древним хором сердце охватив.
Сто мелодий заструились тут.
Мавританский, римский ли мотив?

Всё сливает песня бедняка,
Как потоки вин, в стакан один.
Как цветы из одного венка,
Терпкий и густой напев един.
Вьется древнею лозой хмельной
Песня без начала и конца.
Льется без услады показной
В горькие батрацкие сердца.
По предместьям ей пройти пришлось,
В ней крутой брусчатки твердость есть,
И она сильна — как хмель и злость,
И она резка — как нож и честь.

Из глубин земли, из тяжких толщ,
Где кровавый ком порфиром стал,
Где сгустилась дымной серы желчь
И, как острый крик, застыл кристалл,
Пронизав сердца людей до дна,
Вымерив собой безмерность душ,
Из народных недр встает она,
Вся в доспехах, как герой и муж.
И певец, поднявшись с нею враз,
Стал таким, что не узнать никак.
Слушайте! Его слова — наказ!
Видите — могучим стал бедняк!
Радуйтесь! Сейчас открылась вам
Тайна вдохновенья самого.
Смело приобщайтесь к чудесам
С песнею бунтарскою его.
Слышу в этой песне бедолаг
Лязг мечей и гнева грозный взрыв,
Крик надежды, и колонный шаг,
И протеста рокот, и призыв.

Песня этой ночью рождена,
Как душа Сицилии чиста.
Пусть во мрак пещер идет она
И сквозь малярийные места,
В желтый ужас серных рудников,
В плесень обездоленных халуп,
Средь олив, и пастбищ, и яров,
По дворам, с уступа на уступ —
Вдохновенье искренних сердец,
Клятва и народная хвала.
Та баллада, что сложил певец,
Песнею о Ленине была.

Как в отчий дом, что с детства милым был,
Обжитый, сердцу добротой открытый,
На сбитые столетьями ступени,
На ветром полированные плиты
Без страха и сомненья я ступил.

Как взвар, где к острой горечи кремневой
Примешан запах трав и аромат медовый,
Застойной тишины настой свинцовый
Наполнил до краев
Щербатый ковш долины,
И только шелестел над желтой сушью нив
Колючий ряд олив,
Седой, бесплодный, старый, как былины.

И было то не чудо, и не сон,
И не фантазий жуткая забава:
Спокойный, как чело мыслителя, фронтон
И плоть колонн мощна и величава —
Древнейший храм на склоне горных лон,
Над волнами пустынных крутояров.
Чтоб человек сюда в раздумье приходил,
Храм в эллинских веках воздвигнут был
Руками рыбаков, жнецов и мореходов,
Руками пастухов и сыроваров.

И был тот храм во всем подобен им:
Такое же натруженное тело
С узлами жил, с накатом мышц тугим
И со спиной, несущей тяжесть смело.
Едва он плечи в ширину простер,
Толпой покорной расступились горы
И разбежались перед ним просторы
Для взлета смелой мысли, для дерзаний,
Для шири необъятной кругозора.

Как пахарь, что свершил свои труды,
Храм будто отдыхал, в свеченье дня сияя,
Встав сановито над пластом руды,
Где тропы вьются, с крутизны сбегая.
В нем смеряна была любая пядь
Тончайшею из мер, известных миру,
Той мерой, что учила создавать
Законы, кладку стен, в стихах звучать,
Умело править парус, плуг и лиру.
«Верь, — будто храм мне этот говорит,—
В труд человека — мир на нем стоит,
В нем красоты бессмертной проявленье,
Лишь труд людской достоин прославленья!»
Таким в душе отсюда унесу
Я этот храм на сицилийских склонах —
Его колонн, лучом позолоченных,
Спокойную и мудрую красу,
И небо, что лежит на капители
Шатром из душных серых покрывал,
И весь его ковчег, что встал у мели,
Где вечность тоже встала на причал.

Жар созвучий звонких смерк,
Мрак пробили свист и сверк,
Светлый дождь на взгорья выпал,
Перья пестрые рассыпал
Разноцветный фейерверк.
Блесткий залп зеленых молний
Свистом стрел под звезды взмыл,
Словно взлет жар-птиц наполнил
Небо плеском красных крыл.
Искры сыплются, как будто
Желтых ос жужжащий рой,
Дымом, пламенем окутан
Хрупкий венчик над горой.
Всколыхнулись дали-кручи,
Хлынул с круч
В брызгах, в блестках, в пене жгучий
Чистый ключ,
Буйно, вольно льется он —
За струей струя вдогон,
Через каменный карниз,
По предгорью и на склон —
Прямо вниз,
Где, пластаясь возле ног,
В фантастическом сплетенье
По долине ходят тени.
Через речку, через лог,
Плещут, рвутся ввысь, к зениту,
И летят в потемки, сбиты
Новым взрывом, взлетом стрел,
Так что зыблются просторы,
Выгибают спины горы.
Дым и выблеск оттенил
Грани древних кампанил.
Искры сыплются наплывом
В чаши шумных площадей
И в предместье говорливом
Льются ливнем на людей.
Крутит праздничная арка
Крутовертью фейерверк.
Трубы светят медью ярко,
Звон бокалов, граней сверк.
Льнут губами к славной влаге
Наши добрые друзья.
И поет о красном флаге
Вся шахтерская семья.
Ввысь припев «Бандьера роса»
Мощно поднял гулкий бас.
Трель рыбачки чернокосой
В песню жемчугом вплелась.
Став широким братским кругом,
Винодел, рыбак, шахтер
Тонкой вязью вяжут туго
Стих, что знают с детских пор.
Славен этот гимн рабочий.
Сицилийский славен люд.
Славен праздник этой ночи.
Завтра — труд, и дальше — труд.
Дни за днями. Дни за днями.
Жизнь в борьбе трудна и зла.
Клеть. Отрава в серной яме
И упрямый стук кайла.
Труд бессчетных поколений.
Лихорадки жар и дрожь
Рядом с пышностью имений
Угнетателей-вельмож.
Что ж!
Прав их не тревожь!
Ты ж трудись, клонись, молчи,
Чтобы мафией убитым
И настигнутым бандитом
В черный час не быть в ночи.
День и ночь. Октябрь и май.
Да, Сицилия — не рай.
Только долю не кляни —
Выживем-то, друг, считай,
Мы, а не они!
Смех звучит в краях родных
Наш — не их!
В праздник наш не молкнет смех
Тут и там, в предместьях всех.
Пламя песни, шутки ум,
Тратторий убогих шум,
Тарантеллы ритм греховный
На базаре за часовней,
Звон стаканов, яркость дум.
Только тут смеются всмак!
Только тут танцуют так,
Что струна, туга, огниста,
В хватких пальцах гитариста,
Словно уголь, опечет
И на круг, легка, лучиста.
Пары вымчит горячо.
Вьются песни быстрокрылы —
То народ
Свой выводит хоровод:
Повесть радостную силы,
Повесть горестных невзгод.
Ни нужда, ни безработье,
Ни хозяйская расправа,
Ни рыбацких жен лохмотья,
Ни вонючих шахт отрава,
Ни болотной мглы погуба
И ни тучи серной пыли
Свет надежд не погасили
У народа-жизнелюба.
Слышишь дружескую речь
Как огонь бенгальских свеч?
Встань в сплетенье хоровода
И за песнею народа
В переплеск огней иди.
Помни: счастье впереди!