Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Их было двое, утром, на снегу -
Неисцелимым утром! - надо мною.
Мне думалось: я их узнать смогу,
Хотя в глазах лишь небо голубое.

Но голос женщины был странно тих,
И так тревожен голос отвечавший,
Что понял я, что я пугаю их,
Невидевших, неверивших, незнавших.

Но не было ни холодно, ни жаль.
Звонили где-то… Шелестела хвоя…
И застывала синяя эмаль
В глазах раскрытых, прямо надо мною.
1918

Я руки грел горячими каштанами
И равнодушным золотом лучей,
И навсегда они остались странными
От этой ласки, жаркой и ничьей.

Кидаю ли их в небо золотистое,
Роняю ли в зеркальный сумрак вод -
Все та же лень, и грешная и чистая,
Ни умереть, ни жить им не дает.

Они дружны с грядущей неизбежностью,
Они покорны медленной судьбе,
И только раз дрожали всею нежностью -
Когда я их протягивал тебе.
1918

Я повторю: я верен жизни этой.
 В руке она
Как спелый плод, июлями согретый,
 Как горсть зерна.

Я уронить боюсь ее на землю,
 Когда я сплю.
Я говорю, я вижу и я внемлю,
 И я люблю.

Люблю деревья с длинными ветвями,
 И облака,
И камни, подружившиеся с нами
 На все века.

И кожи цвет, и мягкий шелест ткани,
 И тихий смех,
И ту, которой столько есть названий -
 Нежнее всех…

Я сплю, я сплю и не могу проснуться,
 Разрезать нить.
Уйду напрасно. Обречен вернуться,
 Чтоб разлюбить.
1918

Ветрами сорваны все листья, колеи
Легли морщинами по пройденным дорогам,
Но мы еще идем к приснившимся вдали
Певучим берегам и дремлющим чертогам.

Наш пламенный обет кощунствен иль велик?
Своею верностью грешны мы или святы?
Об этом скажет нам, но лишь в последний миг,
Наш спутник ласковый и навсегда крылатый.
1919

Еще черемуха цвела,
И было холодно немного,
И свечка тонкая была
В часовне зажжена для Бога.

И были дороги Ему
И мы, и небо голубое,
И тонкий луч, томивший тьму
У маленького аналоя.

И Он являлся нам порой,
Ночами, меркнувшими рано,
В короне бледно-золотой,
С улыбкой и свирелью Пана.

Теперь приходит Он ко мне
Другим, карающим и строгим,
С глазами, ставшими темней,
В венце, дарованном Немногим.

Ведет таинственную речь,
Персты берет и держит в ранах,
И требует огромных свеч
В торжественных и дымных храмах.
1920

Неизреченна радость бытия,
И лишь тоска по ней многоголоса.
И звон волны о кузов корабля,
И пение наяд рыжеволосых,

И плач дриады в спеющем саду,
И грохот молота в каменоломне -
Все говорит: - твоя земля в бреду,
Еще не верит и уже не помнит!

И я склоняюсь ближе и нежней,
И слышу тяжкие нагроможденья,
И, чувствую, могу лишь вторить ей
Скучающим и однозвучным пеньем.

Любимая! - забудься, затая
Свою тоску: он близок, миг покоя,
Когда расплещешь полные края
И замолчишь звездою голубою.
1919

Я помню розовые скалы
И перистые облака
И ткань шатра, что поднимала
Нагая, смуглая рука.

Мы говорили на гортанном
И равнодушном языке
И проходящим караванам
Циновки стлали на песке.

И я ушел однажды с ними
И, нашу дружбу оскорбя,
Переменил простое имя
И больше - не люблю тебя.

И в белом храме, где служу я,
Синеет море меж колонн
И мирт роняет тень сквозную
На мрамор плит и мой хитон.

И говорит о мире целом
На языке священных слов
Душа, прижавшаяся телом
К подножью радостных богов.
1919

«На зубах моих хрустит крыжовник,
В волосах запуталась пчела,
Много раз гонял меня садовник,
И не раз ушла я и пришла.

Знаю, ждешь меня ты с каждой ночью,
В снах твоих пою я и живу,
Почему же, увидав воочью,
Ты меня гоняешь наяву?

Помни, помни: дни проходят мимо,
Облетят листы в твоем саду,
И уж близок день, когда, любимый,
Я в последний раз к тебе приду!»
1919

Я не молюсь мучительно и много
О всем, чего мне больше не дано:
Сплетенных рук - огромный сад у Бога,
В нем заблудились ангелы давно.

Я только тихим, мимолетным словом
Себе напоминаю о своем.
Жужжит пчела на кладбище медовом,
И небо отражает водоем.

Узор аллей недолог и размерен,
Темнеет гроздь, последняя в году,
И странно тем, кто отворяет двери,
Спокойствие в большом моем саду.
1919

Пока ложится ласковая пена
На золотом, хрустящем берегу,
Я опускаюсь в воду по колено
И свой улов сетями стерегу.

Меж синих крабов, водорослей длинных,
Морских коньков и тающих медуз
Я не найду тех рыбок, тех старинных,
Которыми насытил Иисус.

И я виновен перед этим миром,
Что дорожу несовершенством слов,
И в светлый час перед последним пиром
Не возвращаю морю свой улов.
1919

О, кабачок на Монте Сан Феличе,
Где подавали мне плохое кьянти,
О, сладкие уста моей подруги,
Что целовалась в комнате со мною
Как раз напротив старой колокольни,
Нетерпеливо сбрасывая платье,
Чтоб обнимать меня сильней и жарче, -
Опять мою вы соблазнили память
Воспоминаньем милым и напрасным!
Есть много у меня друзей священных:
Седой Гомер и золотой Виргилий,
Гекзаметры, терцины и октавы
И птицами взлетающие рифмы.
Но почему пред маленькой шалуньей,
Пред круглою бутылкою в плетенке,
Пред абрисом тосканской колокольни -
Они бледнеют, гаснут и отходят
И, мудрые, не сердятся на это?
Не потому ль, что самым чистым даром
Скупой земли и медленного неба
Нам будут только губы, что целуют,
Глоток вина, что освежает горло,
Да голуби на старой колокольне,
Что возвещают нам пригожий вечер,
А пыльные, изорванные книги -
Лишь чей-то горестный рассказ об этом.
1919

И я вернусь к неотзвеневшим звонам,
Всегда звучавшим в памяти моей,
К монастырю на острове зеленом
Меж серебристо-дымных тополей.

Я у ворот никем не буду встречен,
Но так легко найти сумею сам
И тихий сад, где бросил тени вечер,
И низкий дом и, возле, круглый храм.

А в келии моей все будет то же,
Как будто кто-то нежно мне сберег
И ветку роз, и книгу в темной коже,
Что, в мир уйдя, я дочитать не мог.

Под низкие узорчатые своды
Подымется сиреневая мгла,
И Старший Брат, как и в былые годы,
Ко мне войдет и сядет у стола.

Он мне в глаза опять спокойно взглянет,
И руки Он опять возьмет в свои
И говорить до ночи не устанет
Про все, что я не знаю о Любви.

И будет пахнуть вянущим левкоем,
И будут звезды ткать ковер в окне,
И долгожданным, радостным покоем
Душа опять насытится вполне.

Но день придет, когда Он тихо скажет,
Что наступил назначенный мне срок.
Подаст мне посох, пояс мне завяжет
И, провожая, выйдет на порог.

И я взгляну в последний раз на воды,
На золотые в небе купола,
И обожгу дыханием свободы
Мой горний дух на дольние дела.

И в древний мир для Подвига и Слова
Во славу Сил, в него пославших нас, -
Уйду опять, чтоб возвратиться снова
В мой отчий дом в благословенный час.
1919