Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Он горько плакал три тяжелых дня,
Свою судьбу коварную кляня,

А на четвертый день, в тоске великой,
Заснул на ложе рядом с луноликой.

Проснулся он, увидев страшный сон,
Внезапно заревел, как буйный слон.

Сказала Фарангис: «О, сделай милость.
Мой царь, скажи мне, что тебе приснилось?»

Ответил Сиявуш: «О сне моем
Не говори ни с другом, ни с врагом.

Я был во сне, о кипарис мой нежный,
Казалось, окружен рекой безбрежной.

Из-за реки огонь пошел ко мне,
И запылал Сиявушгирд в огне.

Смерть — в пламени, и смерть — в речной пучине,
Афрасиаб могучий — посредине.

Властитель злобно глянул на меня.
Сильней раздул он языки огня».

А та: «Теперь заснешь. Огонь и влага —
Хороший сон; они даруют благо.

Убит бесславно будет в некий час
Румийским полководцем Гарсиваз».

Царевич вызвал воинов бывалых
И на дворе и во дворце собрал их,

С мечом в руке, в одеждах боевых,
Он сел и в степь отправил верховых.

Минуло два часа той ночи черной.
Вернулся всадник, доложил дозорный:

«За туран-шахом, за царем земли,
Большое войско движется вдали».

От Гарсиваза вестник прибыл вскоре:
«Ищи спасенья, наступило горе.

Тебе я словом не помог своим,
Как прежде, гневом туран-шах палим».

Не распознал царевич лицемерья,
Не потерял к его речам доверья.

«О мой супруг,— сказала Фарангис,—
О нас не думай, должен ты спастись.

Помчись на скакуне в другое царство,
В Туране ты погибнешь от коварства».

Сказал он: «Сон исполнился дурной,
Померкла честь моя, как свет дневной.

Кончается мое существованье,
И наступает горькое страданье.

Пять месяцев несешь ты в чреве плод.
Пускай для славы мальчик мой растет.

Младенцу Кей-Хосрова дай ты имя,
Утешь его заботами своими.

Мой близок час: прикажет твой отец,
Чтоб счастью моему пришел конец,—

Я буду, неповинный, обезглавлен,
Венец мой царский будет окровавлен.

Ни савана, ни гроба не найду,
Лишь вас, хула и злоба, я найду!

Прикажет шах — палач с надменным взором
Тебя, нагую, выведет с позором.

Придет Пиран, отважен и велик,
Тебя у шаха вымолит старик.

Ты в доме благодетеля седого
Родишь на свет младенца Кей-Хосрова.

Прибудет из Ирана мститель ваш —
Ведомый господом спаситель ваш,

И поведет он, тайно и нежданно,
К реке Джейхун тебя и мальчугана.

Твой сын на троне станет знаменит,
Себе и птиц и рыб он подчинит.

Начнет Иран войну, Туран карая,
Земля от края забурлит до края.

Туран поднимет вопль, поднимет стон,
Делами Кей-Хосрова потрясет.

Услышав завещание супруга,
Повисла Фарангис на шее друга.

Заплакал он,— и стала боль сильней
Вошел в конюшню, выбрал из коней

Шабранга, скакуна породы знатной,
Что был быстрее ветра в битве ратной.

Он обнял голову его, стеня,
Узду и недоуздок снял с коня.

И на ухо шепнул ему с тоскою:
«Ты моему врагу не будь слугою.

Когда для мести выйдет Кей-Хосров,
Ты помоги ему разбить врагов.

Скачи под ним, копытом бей сердито,
Врагов да втопчет в прах твое копыто.

Он в путь собрался; думал он, дивясь:
Злосчастье с ним порвать не хочет связь!

Повел он войско в сторону Ирана,
В его душе кровоточила рана.

Он полфарсанга проскакал в степях,
Когда его настиг туранский шак.

Но помнил Сиявуш о договоре,
Меча не поднял на степном просторе.

Остановил он тысячную рать,
Иранцам запретил он в бой вступать.

Но, дик и злобен, договор наруша,
Напал Афрасиаб на Сиявуша,

Крича: «Крушите недругов страны,
Пусть в море крови поплывут челны!»

Их было тысяча, бойцов бесстрашных,
Прославленных в сраженьях рукопашных,

В крови на поле все они легли,
И цвет тюльпана цветом стал земли,

Враг ликовал, побоище устроя.
Был ранен Сиявуш во время боя.

Упал на землю витязь, как хмельной,
Связал его Гуруй в пыли степной.

Погнали Сиявуша кровопийцы,
Пешком погнали палачи-убийцы.

В Сиявушгирд побрел он, окружен
Туранским полчищем со всех сторон.

Сказал Афрасиаб, исполнен злости:
«Его подальше от дороги бросьте,

Пусть отпадет от тела голова,
Пусть на земле, где не растет трава,

Прольется кровь его горячим током;
Бесстрашны будьте в мщении жестоком!»

Все воины вскричали как один:
«В чем пред тобой он грешен, властелин?

Царя страны ты убивать не вправе,—
Тем самым вред наносишь всей державе!»

Был некий богатырь, вельможи брат,—
Пирана-старца был моложе брат.

Пилсамом звался витязь благородный,
С душою чистой, от греха свободной.

Пилсам сказал царю: «Произрастет
От этой ветви горький, страшный плод.

Ты эту голову отсечь не должен,
Поднять кровопролитья меч не должен.

В цепях его держи, за часом час,
За годом год у времени учась.

Не лучше ль сердце разумом наставить?
Успеешь Сиявуша обезглавить.

Ты не спеши казнить его мечом:
Спешишь теперь — раскаешься потом.

Невинного казнив, лишишься чести,
Придет Кавус, придет Рустам для мести.

Не торопись: Туран погубишь ты,
Коль эту голову отрубишь ты!»

От этих слов Афрасиаб смягчился,
А низкий Гарсиваз ожесточился.

Сказал: «Мой царь! Неопытен Пилсам,
И не склоняйся ты к его словам:

Когда врага помилуешь ты ныне,
Уйду, не буду жить при властелине».

Дамур с Гуруем, возмутясь, пришли
И молвили царю своей земли;

«Ты недруга поймал, силки расставив.
Раскаешься, его не обезглавив.

Мы лучшего решенья не найдем:
Убей его, чтоб мир забыл о нем!»

Ответил шах: «Меня он не обидел,
Ни разу от него я зла не видел,

Однако предсказал мне звездочет,
Что от него беда ко мне придет.

Когда его казню я, месть свершая,
Поднимется в Туране пыль такая,

Что солнце потемнеет в той пыли,
И мудрых изумят дела земли.

Простив его, узнаем боль и горе,
А казнь — бедою горшей станет вскоре».

Разодрала ланиты Фарангис,
По стану струи крови полились,

Пошла к отцу, главу посыпав прахом,
Пред ним предстала с трепетом и страхом.

Сказала! «Почему, великий шах,
Меня ты хочешь обратить во прах?

Обманут хитрецом, ужель отличья
Ничтожества не видишь от величья?

О, не казни ты мужа без вины,
Побойся бога солнца и луны!

Когда мой муж иранский край оставил,
К тебе пришел он и тебя восславил,

Из-за тебя покинул он отца,
Лишился он престола и венца.

Хулитель Гарсиваз тому виною,
Что славой ты покроешься дурною.

Вскипят при этой казни глади вод,
Афрасиаба небо проклянет.

Ты государя похищаешь с трона,
Ты будешь проклят светом небосклона!»

Едва на мужа глянула жена,
Ланиты расцарапала она,

Заплакала: «Мой витязь! Мой воителы
Мой гордый лев! Мой храбрый повелитель!

Покинул ты Иран с тоской в очах,
Решил ты, что отец твой — туран-шах.

Где клятвы шаха? Люди ужаснулись,
Сатурн, луна и солнце содрогнулись!

Пускай умрут коварный Гарсиваз,
Дамур, Гуруй, что разлучают нас!

Да будет каждый обречен на муку,
Кто, низкий, на тебя поднимет руку!»

Услышал шах, что говорила дочь.
Стал темен день в его глазах, как ночь.

«Ступай к себе,— он крикнул, негодуя,—
Откуда знаешь ты, что предприму я?»

Была в чертогах, мрачная, как ночь,
Темница,— и о ней не знала дочь.

Ее, как обезумевшую, сразу
Поволокли по царскому приказу,

Столкнули палачи царевну вниз,
И заперли в темнице Фарангис.