Галактион Табидзе - Стихотворения

О, этот день ни с чем не схож!
Мелькнула мысль и вновь пропала,
Как в темноте мелькает нож
По следу желтого металла.

Но днем и ночью, напролет:
«Алло! Гараж!» — неслось в трезвоне.
И сторож створками ворот
Играл, как будто на гармони.

Вечером, когда ложатся тени
И звезда над сонной Сеной всходит,
На бульвары, в горе и смятенье,
Сгорбленная женщина выходит.

Вся в морщинах, хрупкая, седая,
В черном платье, выцветшем и старом,
Как во сне, бредет она, не зная
Цели, по сверкающим бульварам.

Скована своей немой тоскою,
Не глядит, крестясь, на дверь собора,
Не стоит с поникшей головою
Около церковного притвора.

Полная печали и страданья,
Вся она погружена в былое.
Гложущее, горькое мечтанье
День и ночь ей не дает покоя.

Темные, глубокие морщины —
Скорби след и тайного мученья.
Из идущих мимо — ни единый
Ей не скажет слова утешенья.

Холодно ей в мире и пустынно…
Лишь одно и было счастье — дети.
Но пришла война… Убили сына,
И уж нет ей радости на свете.

Осенний вечер мерил дали
       Свирепых странствий,
Траншей шеренги озирали
       Хребтов пространства.
И в этот месяц золотистый,
       Пропахший прелью,
Стебли маиса голосисто
       Свистят свирелью.
О куропатке, с маху взятой
       На перерезе,
Явившись желто-полосатой,
       Собака грезит,
И всё свистят стебли, как струи,
       Свистят, янтарны,—
Весь в ароматах и поцелуях
       Закат недаром.
Как будто в шляпе из соломы,
       Гора уходит,
И дрожь смертельная больного
       По стеблям бродит.
И побледневшего вояки
       Сознанье гаснет,
Он ранен. Падает во мраке —
       Ласкать напрасно.
Мелькнула мать, любовь и детство
       Пред ним недаром,
Но всё свистят маиса стебли,
       Свистят, янтарны.

Путник стоял, поджидая трамвай у столба,
Ждал, что вот-вот заскрежещут трамвайные дуги…
Слился с бессмертьем семнадцатый год навсегда
В гуле восстанья, под свист обезумевшей вьюги.
Мчались пролетки… Сквозь изморозь, словно плоты,
Плыли трамваи.
Дома и прохожие плыли,
Как негативы, летящие из темноты,
Чтобы мелькнуть на мгновенье в искрящейся пыли.
А под сугробами по неприметным путям
Сетью извилистой тронулись талые воды —
Русло за руслом, но всё не терпелось ручьям
Хором могучим воспеть пробужденье природы.
Как быстротечно закончилось царство зимы!
Жажда возникла услышать сквозь снежные бури
Голос, идущий из недр пробужденной земли
И сквозь метели летящий к небесной лазури.
О, половодье, когда не видать берегов!
Время разлива, разгула и преображенья!
Вешние воды услышали времени зов
И в бездорожье открыли пути для движенья.
О, это время! Вчера лишь о нуждах оно
В праведном гневе и в ярости так голосило!
Тысячи речек обрушились в русло одно,
В сотнях сердец ощущенье единства сквозило!
Нет, не сильфиды, не эльфы исчезли во мгле
И не бесплотные тени, а, словно лавины,
Рухнули с грохотом на матерьяльной земле
Зримые дамбы, одетые плотью плотины.
Здравствуй и празднуй отныне в весенней ночи,
Сердце поэта, познавшее времени ветры,
Сердце, прозревшее в зимних глубинах ручьи,
Залежи злата, до срока укрытые в недры.
Глас вопиющего — ты возвещал обо всем,
Что прорвалось в восклицании тысячегласном,
Всё, что растаяло в сердце твоем и моем
И воплотилось в стотысячном хоре прекрасном.
Ныне и присно и дальше во веки веков
Пусть же полощутся в полдне счастливого мая
Наши знамена, как тысячи майских венков,
Как вулканической лавы пурпурное пламя.
…Мерз пешеход в ожиданье… Мятущийся снег
Падал на плечи, на землю ложился привычно.
Утро сияло, и в утренний час человек
Мог улыбнуться и даже вздохнуть иронично,
Слыша, как старый вагончик едва дребезжит,
Тяжко груженный укладом вчерашней России…
«Где это время?» — когда бы его вдруг спросили,
Он бы ответил: «Где снег прошлогодний лежит…»

Революционной, неслыханной и небывалой,
Великой волей своею, свершающей подвиг,
Мыслью высокой явившей воочию мощь Человека
И тысячью нитей со всею страной сопряженной,
Воодушевлению масс, несущихся миллионноволным
Могучим потоком навстречу творимой легенде
И натиском бешеной страсти взломавших и смывших
Преграды, скрывавшие вольную ширь горизонта,
И разрушенью — о да, разрушенью, —
И сокрушительной ломке всего, что отжило век,—
Чтоб замкнутый круг был разорван и вышли мы к солнцу!—
Неотвратимому, необратимому бегу времен,
Революционной Грузии,
Прыжку исполинскому, ошеломившему взгляд,
Революционной, неслыханной и небывалой
Грузии новой, — слава! И созиданию — слава!

Вот западный ветер
Несется по небу.
Багряного шелка
Влекутся за ним облака.
А вниз посмотри:
Коллектива
Огромные руки,
Хозяева жизни,
Лежат на бескрайних полях.

О сверхчеловеческих,
О невероятных делах
Твердят эти руки:
Бугры и мозоли,
Могучие пальцы,
Персты гладиатора,
Как корни
Столетнего дуба,
Врываются в землю они.

Как жаль,
Что доныне
Еще не умеет
Художник
Этюд начертить
Этих невиданных рук!
Упорным трудом
Этих гигантских ладоней
Возделаны
Долы, поля и луга.

Эти прекрасные руки
Плавят
Руду и железо,
Всё, что лежало мертво,
Делают снова живым.

Отважный, истинный поэт,
Большую утверждая веру,
На стройке наших бурных лет
Уподобляйся инженеру!

Иссякнул мутных дней поток,
Поток, исполненный отравы.
В назначенный зажегся срок
Свободы факел многоглавый.

Пусть созидание трудней,
Но манят новые пределы.
Поэт — строитель новых дней
И первооткрыватель смелый.

Не льет он в старые мехи
Вино мечты вольнолюбивой,
Он строит, как дома, стихи,
И строф он вспахивает нивы.

Исчезла узкая межа…
Поэт — глашатай бури страстной,
И в день великий мятежа
Трубит он в рог свой громкогласный.

Поэт вниманьем окружен,
Вниманьем, тайно восхищенным:
Самозабвенной песней он
Дарует радость миллионам.

От Европы до Азии
Море — из малахита.
Блещут горы Абхазии
И отроги Колхиды.

Побережье усеяно
Чередой белых точек.
Всюду игры затеяны,
Всюду юность хохочет.

В отдаленье от берега,
Где песка целлулоид,
Скромный родственник Терека,
Чалибаш землю роет.

Вот табачница славная,
Солнцем ярким согрета,
Нижет листья янтарного,
Темно-желтого цвета.

Вот она — моря Черного
Необъятная чаша,
И блестит Калифорнией
В ней Абхазия наша!

С добрым утром, акации,
Я в Абхазии снова…
С добрым утром, плантации
Табака золотого!