Иаков Стюарт - Из шотландской поэзии XVI-XIX вв. (сборник)
На поперечный толстый брус —
По древнему поверью,
В глухую ночь.
Девицам срок спешить на ток:
По колоски пора5;
Но хищный Роб подкрался, чтоб
Живей пошла игра.
И крепко Робова рука
Сгребла в потемках Нелли,
И очень скоро с колоска
Все зернышки слетели:
Шальная ночь.
Орехов бабкиных запас6
Пускается по кругу:
Который парень в этот час
Найдет свою подругу?
Иной орех, попав в очаг,
Лежит с другим на пару;
Иной же скачет на углях
И лопается с жару.
И длится ночь…
Джин два бросает в камелек,
Гадая о судьбе;
«Вот это я, а это Джок», —
Речет она себе.
Сдается, их не разлучить:
Калятся как один…
Но – пафф! Явил орешек прыть,
И Джок покинул Джин —
Испортил ночь.
А Вилл орех калил рядком
С орешком гордой Мэйли;
Серчала Мэйли: с дураком
Крутить амуры – ей ли?
Орешек Мэйли прыгнул вон,
Обжег хозяйке ногу;
И повод Виллом обретен
Облапить недотрогу
Хоть в эту ночь.
А Нелл и Роб сидят в углу,
И сладкий помнят грех;
С орехом, брошенный в золу,
Неразлучим орех,
И Нелли рада неспроста;
А Роб ее украдкой
Со смаком чмокает в уста,
Мечтая сделать сладкой
Всю эту ночь.
А Меррэн с давних мыслит пор
Одно лишь: «Эндрью Белл»…
Тайком идет она во двор,
И шаг весьма несмел.
К печи сушильной держит путь…
Черно в печи от сажи;
А надобно туда метнуть
Клубочек синей пряжи7
В такую ночь.
Метнула. Отирая пот,
Мотает вновь клубок.
Застряла нитка, не идет!
А зев печи глубок…
Ужели Белл? А может, бес?
Иль – угол кирпича?
Схватили нитку – жди словес!..
И Меррэн стрекача
Дала в ночи.
О крошке Дженни не шутя
Приносят бабке весть:
Просилось к зеркалу дитя,
Чтоб яблочка поесть8.
У бабки в горле дым завяз,
Роняет бабка трубку,
И прожигают искры враз
Новехонькую юбку:
Срамная ночь!
– Попробуй, внучка: съешь и глянь…
Не смыслишь ни бельмеса!
Увидишь, маленькая дрянь9,
Паскуднейшего беса!
И не успеешь молвить «ох» —
А он присушит глазом;
Умишко из таких дурех
Вытаскивает разом
Он в эту ночь…
– Годков пятнадцать было мне:
Про Шерамурский бой10
В ту пору в нашей стороне
Слыхал уже любой.
Все лето – ливни, холода;
Не вызревала рожь.
Но мы как надо и тогда
Отпраздновали все ж
Святую ночь.
– А верховодил Роб Мак-Грин11,
И весел был вначале:
У Эппи Сим остался сын
От Роба в Ахмакалле…
Но сеять семя конопли12
Роб вышел с глупой шуткой —
И много дней черней земли
Бродил, с гримасой жуткой,
И клял ту ночь.
Но чу! Ярится Джеми Флек,
Образчик забияки.
– Чихать на конопь! – он изрек: —
Плевать на ваши враки!
Старик хозяин из мешка
Достал ему толику:
Иди, мол, сей исподтишка —
Поменьше будет крику
Стоять в ночи.
Но Джеми, что хватило сил,
Нарушил тишину;
А за собою потащил
Не грабли – борону!
Бредет, ревет, не глядя вспять:
– Глядел на коноплю!
И та придет ее собрать,
Кого я полюблю —
На эту ночь!
Он даже пел для куража —
И вдруг утратил голос.
И на башке восстал, дрожа,
У Джеми каждый волос.
Мерзейший визг, и хрип, и храп
Услышал олух с тыла…
И обернулся – и ослаб,
И рухнул, видя рыла
Чертей в ночи!
Теперь орясина орет
За страх, а не за совесть!..
На помощь высыпал народ,
И начал Джеми повесть:
«За мной погнался Асмодей,
Чуть не попал в огонь я!..»
Но миг – и сквозь толпу людей
Протрюхала хавронья.
Да что за ночь?
В амбар бежит украдкой Мэг,
Не чая адской кары —
Невыгоден чертям набег
На здешние амбары,–
И наделяет пастушка
Орехами – затем,
Чтоб любопытным дал пинка,
Коль ей в амбаре Тэм
Подарит ночь.
И ловкий поворот ключа
В амбар открыл дорогу;
И Мэг, невнятно бормоча,
Себя вверяет Богу.
Метнулась крыса из угла —
И Мэг вскричала: «Боже!..»
И уж потом себя вела
Святой Агнессы строже
Всю эту ночь.
Шепнули Виллу в ухо: мол,
В стогу твоя подружка…
А там, внутри – ветвистый ствол,
Чтоб шла живее сушка.
Облапил дерево дурак —
И принял за старуху!
И двинул дерево кулак,
Насколь достало духу.
Дурная ночь…
А Лиззи, бойкая вдова,
Шаталась в одиночку,
И от испуга чуть жива
Осталась в эту ночку!
Прошла она и луг, и лог,
Не встретив привидений,
До речки на сумежье трех
Помещичьих владений13.
Сгущалась ночь…
И левый омочить рукав
Сбиралась бедолага…
Среди кустарников и трав
Журча, струилась влага,
Звенел недальний водоскат;
А в роще близ холма
Пичуга тенькала на лад
Приятственный весьма.
Какая ночь!
И в этот мирный уголок,
Луны затмивши лик,
Заблудший дьявол – иль телок —
Злокозненно проник!
Услышав дьявольское «му-у»,
Сказала Лиззи «ой!»
И с плеском шлепнулась во тьму —
В речушку головой!
Вот это ночь!
На чистом камне очага
Три плошки встали в ряд14;
Но сей порядок – ночь долга! —
Стократно изменят.
И дряхлый Джон, полвека жен
Видавший лишь чужих,
Тройной промашкой раздражен,
Ругнулся и притих —
На всю-то ночь.
О сколько елось и пилось —
Не кроху, и не малость!
О сколько небылиц плелось,
Дабы прогнать усталость!
О сколько шуток и проказ!..
О сколько пылу в плясе!..
И, клюкнувши в последний раз,
Уходят восвояси
Все в эту ночь.
Святая ярмарка
Он подлость голую скрывал
Сочувствия нарядом,
Под коим прятался кинжал —
Поклепа смочен ядом;
Средь лицедеев наивящ,
И гнусен паче меры,
Он облекался в долгий плащ
Преистовейшей веры.
«Лицемерие à la Mode»
Алел воскресный летний день,
Я правил близкий путь —
Проверить, как взошел ячмень,
Да воздуха глотнуть.
Вставало солнце – и везде
Всяк волю дал веселью:
Зайчишка мчал по борозде,
И жаворонок трелью
Восславил день.
Беспечно я глядел вокруг,
Заботы свергнув с плеч —
И трех девиц увидел вдруг,
Несущихся навстречь.
Две были в траурных плащах,
Каких не жажду зреть я;
Но разодета в пух и прах
Бежала следом третья —
Воскресный день!
Двух первых счел я за сестер,
И соутробных тож;
Им черт навек улыбку стер
С костлявых кислых рож;
А сзади третья: прыг да скок,
Ни дать ни взять, ягненок!
Меня окликнул голосок
Девичий, чист и звонок:
– Эй! Добрый день!
– День добрый! – молвил я тотчас:
– Вы что, меня признали?
Я тоже где-то видел вас,
Но где – скажу едва ли…
Лучится взор, и брызжет смех:
– На мой алтарь ты смог
Метнуть немало правил тех,
Что заповедал Бог
В далекий день!
Ведь я Забава! Лба не хмурь,
Приятель, видя здесь
Еще Юродивую Дурь
И Ханжескую Спесь.
Я в Мохлин, к Ярмарке Святой
Намерена попасть;
Айда за мной! Над сей четой
Мы посмеемся всласть
В безумный день!
Я рек: – Отлично! По рукам!
Но в праздничном наряде
Желаю объявиться там
Потехи пущей ради!
И как чумной помчал домой,
Переменить рубаху;
И, словно в бой, пошел с гурьбой,
Тянувшейся по шляху
В урочный день.
Торопят фермеры коней,
Скрипят их колымаги;
И расфуфыренных парней
Дурачатся ватаги;
Девичьи стайки босиком
Бегут: щадят ботинки,
Надев шелка, набив битком
С провизией корзинки —
На долгий день.
Велся пожертвований сбор,
И я извлек полушку;
Но поп уставился в упор —
И шиллинг канул в кружку.
В поту, в пыли – мы все дошли
(До места, не до точки);
И всяк был рад пристроить зад
К скамейке, стулу, бочке —
Нелегкий день!
На случай ливня есть навес
Для знатного народа,
И две-три шлюхи с резвой Джесс1
Шатаются у входа.
А вон старухи, чьих речей
Убийственна отрава;
И вон кильмарнокских ткачей
Беснуется орава —
Изгадят день.
Та отмолить спешит грешки,
Презревши кутерьму;
А тот вопит, что башмаки
Замызгали ему;
А одесную село тут
Собранье постных ряшек —
И парни весело зовут
Ошую сесть милашек:
Долгонек день…
И муж поистине блажен2,
Коли девица, иже
Взяла его в любовный плен,
Усядется поближе!
И пусть везде, куда ни глянь —
Блюстители приличий,
Он движет потихоньку длань
На знойный бюст девичий:
О, дивный день!
Молчок, ни звука! Без помех
Должны услышать люди,
Какою мздой грозит за грех
Непогрешимый Муди3.
Когда б диавол, словно встарь,
Проник на землю Божью4,
И Муди, худшую из харь,
Узрел – то был бы дрожью
Трясом весь день.
Рыкает Муди, аки лев,
Не жравший третьи сутки;
Бездонный отверзает зев,
Пророчит кары жутки!
Взопрел свиной его пятак,
Но речи брызжут, жарки,
И опаляют сердце – как
Горчичные припарки:
Прегрозный день!
Но чу! Подъемлется судей
Присутствующих ропот:
