Владимир Галат - Запах берёзовых почек

Плывут по небу облака…
а мне бы выжить…
чтоб – звёзд жемчужная река
и месяц рыжий.

А где-то рядом журавли
зовут отважно…
на самый краешек земли,
на самый важный.

Эти ноты и краски
вольный ветер приносит,
заплетает их в косы
на манер африканский.

Месяц, преданный лоцман,
след жемчужный кометы…
заплутавший луч солнца…
шёпот звёзд неприметный.

Те же мысли о вечном
наполняются смыслом…
и всё так же беспечно,
не вовеки… не присно.

На земле лежало море и дышало,
и висели полусонные медузы…
И простора было много – места мало —
китобои и подлодки, сухогрузы.

Проплывали… всех мастей, в рыбацком чине,
плавниками рыбы в трюмах шевелили.
А на суше повара ножи точили
и стрекозы отдыхали среди лилий.

И в слезах лежало море, и в печали…
Чешуя уже на рыбах не сверкала,
вся исчезла под подошвами сандалий.
Люди тоже огорчались – рыбы мало.

Этой ночью,
так же,
как и другой —
только думать, не спать.
Опускать
усталой
дрожащей рукой
карандаш на тетрадь…

Чтобы утром
так же,
как и другим,
прочитать нараспев.
И понять,
что нет
фальшивой строки —
это тоже успех…

Только редко —
чистый звук
в тишине…
встрепенётся душа!
И летят
слова,
кружат в вышине —
я стою… не дыша

До сих пор, хоть убей, не пойму:
в чём вина этой доблестной птицы?
Журавли не нужны никому —
всем достаточно скромной синицы.

Мне созвучна природа листа:
он – зелёный, я – вечнозелёный.
Я букварь не на раз пролистал,
может, что подзабыл без пелёнок?…

Свет и тьма – как здесь много всего,
и всего… непростительно мало!
Мне для жизни хотя б… лук-севок.
И ещё… чтоб шарманка играла.

…Летели в руки розы из корзин,
переливались броские одежды…
Загадочный ночной ультрамарин
тревожил душу и сулил надежду.

Витали мысли в свете фонарей,
визжали тормоза, шуршали шины,
ямб догонял и обгонял хорей —
сжимал и разжимал любви пружины.

Шептали звёзды: «Ты её дождись…»
Пророчество дарил шамана бубен.
Казалось, продолжается вся жизнь —
и прошлая, и та, что ещё будет…

Я заново учусь и видеть, и ходить.
От новых горизонтов обмираю.
Я ветра песню по-иному понимаю.
И, кажется, нашёл связующую нить.

Когда всё тело ощущаешь звоном
и время в нём вибрирует струной.
Всё исчезает, только с тихим стоном
вдруг возникает чистый звук, родной.

И ты один, отброшенный от мира.
Перед тобой – пугающая высь.
Потуги жалки разглядеть кумира.
Кумир не нужен – возвращайся в жизнь!

Вот и Киев осенний
остался загадкой,
дальше станции Буча
судьба не пустила.
Было всё второпях,
втихомолку, украдкой:
разговоры – в полслова,
поцелуи – вполсилы.

Говорила —
потом меня видела часто…
Отчего же нам выпала
доля такая:
Промелькнёт силуэт —
оглянёмся напрасно,
видно, зря наши души
друг друга искали.

Чтобы долго не ждать тебя —
больше, чем вечность —
говорят, на земле
есть какое-то средство…
Вспоминай иногда
тот единственный вечер —
как смотрел на тебя
и не мог наглядеться…

Этот дождь бесконечный
идёт, не пропустит,
эти капли как слёзы —
внезапны и жгучи…
Ничего – впереди,
кроме давящей грусти,
и лишь тучи – навстречу,
багровые тучи.

Изумрудная ниточка елей
остаётся таинственной сказкой.
На пружинистой мшистой постели
белый гриб чародейной окраски.

А над лесом – пронзительно синий
лоскуточек на чистом и белом.
Там автограф творожистых линий
самолёт оставляет умело.

В проводах кувыркаются птицы,
перелётные ангелы рая.
Как голодная злая волчица
ветер воет, и всё замирает…

Тают в сумерках птицы и ели,
показались златые чертоги.
Запоют у крыльца менестрели,
пожелают счастливой дороги!..

На чёрном фоне перламутровые крылья
за веткой сакуры теснили важно цвет.
А сами птицы – в серебристой пыли,
и колебался клюв, как розовый пинцет.

Чернеет фон пятном загадочно-глубоким,
в нём утонули кисти мастера, резец.
Но вспыхнет глаз во тьме огнём высоким,
светлеет фон и появляется творец.

Эти реки текут бесподобно просторно, вальяжно.
Океаны хранят бесконечную тайну небес.
…Это было когда-то подробно осознанно, важно,
а теперь не имеет какой-либо… призрачный вес.

У природы загадок… во мне – подозренье – не меньше:
то ли родственник ей, то ли чей-то бессмысленный бред.
Иногда прикасаюсь к чему-то рукой онемевшей,
даже, кажется, вижу судьбы переменчивый след.

Не спеши так лететь, торопливая жизни кибитка!
Я ещё не успел, но теперь мне уже не узнать,
что меня кто-то ждал, даже с чувством великим в избытке.
Да… Любовь правит миром… её благородная стать.

Что дано было, то никогда, никогда не ценилось.
Что осталось от прошлого?… Трепетный звон бубенца…
Может, это всё… просто однажды зачем-то приснилось?…
Где тот лист, чистый лист?… Я перо захватил мудреца.

Мой старый двор из детства, помоги
мне ярко вспомнить прошлое родное.
Сплошное солнце, в речке сапоги —
а в них – босое время… дорогое…

Мы песни пели хором, как могли,
арбуз несли любимому соседу.
А в яблонях сидели воробьи,
вели неторопливую беседу.

…Цыган повозки на краю села,
костры и звук чужой щемящей песни.
А в бредне рыба серебром текла —
и ничего поры той не было чудесней.

Невидный холм казался нам горой —
до облаков так было близко-близко…
И в сумерках кружился звёздный рой
над шелковисто-жёлтым лунным диском.

Помню, пел у костра
что-то грустное…
звучно рыба
плескалась в реке…
Разносила
листва
песню русскую
на берёзовом…
языке.

Забыл я написать про пчёл
и дикий мёд в лесу…
Ещё я также не учёл
красавицу-козу,
а также всё, что позабыл,
о чём не написал,
кого наметил на распыл,
кого – на небеса.

Прошу простить, что я успел
забыть и не учесть,
спилить боёк, разбить прицел —
порукой – моя честь!..

Лети, пчела, прощай, коза,
на новый перегон
послал меня пустой вокзал,
ночной фонарь, вагон!..
Где пирамидой – тополя
и легче поворот,
там подтолкну, когда Земля
закончит оборот!..

Мне зима – ни к чему, я родился у моря.
Так уж вышло, поверьте, совсем ни к чему.
Мудрецы, правда, спорят, отчаянно спорят —
не бывает такого!.. И сам не пойму.

О весне – что писать, зря испортишь бумагу,
это не поддаётся – идёт ерунда.
Сударь – ваше перо, и не трогайте шпагу!
О весне – только гений, и то – иногда.

Ах ты, щедрое лето, останься, останься!..
От тебя только – свет, дорогое тепло!..
Но кружится земля в непродуманном танце —
что уже – не мурашки, и нет даже слов.

Я бы осень сберёг с золотистым листочком…
Жизнь – знакомая сладость с песком на зубах.
Запятые расставил – надежда на точки,
и желательный привкус… мечты на губах.

…До опушки дошёл – отдыхаю…
Лес заждался меня – вижу, знаю.
Облака опустились на ветви…
Тёплый дождь – незаметен, приветлив.

Сколько троп исходил я когда-то!
Что искал по речным перекатам,
что нашёл на холмах молчаливых?
Ничего. Но вернулся счастливый.

Счастье было заметно недолгим —
на дороге не зря выли волки.
Промелькнула пора золотая —
зацепила судьба непростая.

По течению пробовал, против —
успевали достать её когти.
Сколько было всего понапрасну…
Потерял я себя, стало ясно…

На добро отзывался мой бубен,
злых терпел и жалел – будь что будет.
Чёрт ли, дьявол ли мимо промчался?
Оглянулся – один я остался…

Спойте песню мне, духи лесные!
Полюбил ваши песни шальные.
Громче!.. Как же давно вас не слышал!
Ветер в доме моём – дом без крыши.