Сергей Соколкин - Соколиная книга

Великий крест перерожденья судеб
висит над миром.
Но не имут страх.
И человек,
что Богу лишь подсуден,
простерся перед кесарем во прах.

И скрылся Сущий.
И настало адом
все то, чем обращался божий мир.
И возроптало человечье стадо.
И втоптан в землю
рухнувший кумир.

И веры нет.
Лишь полная свобода —
у бездны развернувшейся – на дне.
Лишь в теле
ожидаемого Бога
гвоздищи
вопиют до скорых дней.

Нет ничего.
Лишь память крестной муки
щекочет ноздри и стоит в глазах.
Лишь страждущей толпы животный страх.
И снова
к небу поднятые руки…

Лишь с Востока как будто над плахой
черны молньи на Запад сверкнут
Он восстанет из русского праха
буйны силы из уст изойдут

И от края небес и до края
с четырех застоялых ветров
сквозь Него переметною стаей
мертвецы поползут из гробов

Завопят как голодные дети
и хоть будут стоять над душой
в узел свяжет Он северный ветер
бросит оземь и топнет ногой

И не вымолвив вещего слова
кол осиновый в землю вобьет
крикнет-свистнет коня неземного
и подошвы свои отряхнет

Ларисе Барановой-Гонченко

Се – русский Царь
грядет в полуночи
души, не помнящей родства,
с крестом,
от Господа полученным,
в земле – им узнанной едва.

Слеза буравит щеки впалые,
в устах зарок кровавых дней.
Из тьмы выходит стадо малое
в усталом облике людей.

Встают языки просветленные
с улыбкой страха на лице.
Зверюга с шерстью опаленною
опять грызет стальную цепь.

Братины поднимают прадеды
со дна веков
за наш престол.
Путь указует Сергий Праведный
благословляющим перстом.

Мне в Слове пребывать —
как на груди у Сына
пришедшего в сей мир
покой души смутить
Мне Слово соблюдать
замешивая в глине
отверженную плоть
Того – кто смысл пути

Мне кровь Его испить
из умершего тела
и Словом докучать и другу и врагу
Когда ж Оно придет
на Суд —
мне нету дела —
вначале быть Ему

А после ни гугу

Б. Безуглому

Немой безумец появился ночью,
мерцая взглядом,
мне письмо дает:
«Ты должен
говорить учить мя: отче…»
И потащил в сгоревший самолет.

«Я – летчик-испытатель был,
высоты
я покорял в честь Родины моей.
И на посту погиб, уже в полете…
Как СССР…
Никто я и ничей.

Я импульс твой
из будущих простраций,
оживший, как адамово ребро.
Я вылетел: во время – из пространства.
И космос я вне Родины обрел.

Тебя я выбрал – ты тоской исполнен —
ведущий сына отчею стезей.
Свезу тебя – на время – в преисподню,
развею в пух и прах, сровняв с землей.
И Рим увидишь, и свою Россию,
и станешь самым низшим —
так и быть —
научишься не есть,
не тратить силу…
Но ты меня научишь говорить!»

Смотрю в его лицо
и понимаю:
в глазах – моя судьба.
Вдруг из-под век
я выхожу и голубем пускаю
свой голос: «То сигнал мой, человек…»

В висках гудит,
я сам себе не верю…
но в сердце слышу тот же самый гул:
«Се человек! И он стучится в двери.
Открой ему!»
Я больше не могу!

Чу, голоса!..
Кто это был? —
Туманно
в глазах и мыслях
(может, чей-то сглаз?).
Не дочитал до дна я книги странной
его могучих – до безумья – глаз.
Ну вот и все…
Теперь пора обратно —
туда, где жил – в неведомой тоске….

Но мне вослед вопят немые братья
вне русских слов
на русском языке.

Иль душа исчерпалась моя,
или речь потеряла основу?!
Но язык – сквозь столетья —
по Слову
чертит круг – на Восток бытия.

Нету сил немоту удержать,
поднимаясь в глубины сознанья.
Затопляет ненужное знанье,
суетой разъедая, как ржа.

Дальше космос…
И вспомнить боюсь,
что скулит родовая природа…
Но какие лихие уроды
душу вводят упрямо в искус.

Вслед за солнцем пойду сквозь века.
Оглянусь…
Но монгол гикнет сзади!
И зарежет кривыми глазами
то, что свалится
с языка.

Я был нем средь вчерашних прозрений.
Вновь безумец возрос со спины
и копать стал
вдоль собственной тени
день за днем
в глубь столетий иных…

Нависали забытые лица
по-над бездной,
а он через шаг
то стрелу запускал за границу,
то скуластый петровский башмак.

То кровищу с нечистою силой
из буденновки выплеснул прочь.
Смерть, косою взмахнув,
в небо взмыла.
Отчий череп скатился обочь…

В землю сгинул безумец полночный,
страшный дар я руками схватил,
как прозрели безглазые очи:
«Ты признай меня сыном своим!
Я отцом твоим буду в Той жизни,
но вселюсь в тебя Здесь,
словно в Храм.
Станешь камнем Грядущей Отчизны —
как мой гроб, твоя Вера стара…»

Свет пропал.
Растревоженно стало.
Ком могильный упал в мои сны.
Появился безумец усталый,
стал копать,
но с другой стороны.

Ладно, бог с ним…
К отпущенным срокам
отчий череп – сквозь все времена —
мне нести,
словно чашу Востока.
Да наполнится Духом она!

Бог со мною…
Мне надо немного, —
откровения – в день изо дня —
как земле
под лопатой Немого:
«Ты мое полюби, не меня…»

Здесь русский дух подавлен интеллектом,
теряясь в подсознательном…
И слог —
вне русских слов – понятным диалектом —
снисходит до толпы,
как местный бог.

Душою – в гроб,
а глоткою – наружу
здесь каждый сам себе и бог, и черт.
здесь русский хлеб,
осыпавшийся в лужу,
судьбой не принимается в расчет.

Здесь к Западу все тянутся руками,
отбрасывая тени на Восток.
Здесь искренне протягивают камень
голодному,
приняв на грудь – по сто.

Здесь каждый ощущает запах смерти,
хоть не осознает свою вину.
Здесь можно даже смерть свою измерить, —
лишь резко
влево руку протянув.
Здесь можно все забыть, оставить в прошлом
и не понять —
от Родины вдали —
как сушат шаг, черствея на подошвах,
сырые крошки аржаной земли…

Соблазнами, ниспосланными с неба,
влеком на протяжении веков,
отправился я, взяв краюху хлеба,
на поиски безумца своего.

И грезил я грядущими веками,
но в прошлое лишь взглядом попадал.
Вечор набрел на вещий серый камень.
На нем надменный ворон восседал.

Он встрепенулся.
Крыльями косыми
затмились солнце, тень моя, тропа.
«Сей камень —
пограничный столб России,
сто лет уже – как с неба он упал.

Он выбор твой, он вечный твой хозяин,
дающий силу слабым в трудный миг.
Чем дольше пред твоими он глазами,
тем меньше остается для других.
Решай.
Твоей гордыне не удастся
вне разума мытариться весь век.
Пойдешь направо —
вступишь в государство,
налево – ты свободный человек…»

«А где же Бог?! —
Ответь, седая птица…»
Исчезли камень, ворон и тропа…
Смотрю —
к земле,
прям посередь границы,
вжимаясь в почву,
мой немой припал.

Как будто воду пьет – притом не в меру.
Промежду пальцев проросли цветы…
«Я слушаю, что происходит в мире
на свете Том,
теперь послушай ты.

Как родовое срубленное древо,
твоя Отчизна, в землю угодив,
в крови омывшись,
вышла Светлой Девой.
Ты сын Ее, тебя ждет мир —
иди!
Ты есть един – ты воплощенье рода —
в тебе поет невытравленный плод.
Ты – Человек, ты – Дух Того Народа,
ты – самовозрождаемый народ.

Теперь иди, неси свой крест к порогу
иного Царства,
пасынок мечты.
По мертвецам сюда найдешь дорогу.
Меня же больше не увидишь ты!..»

Ну, вот и все. Прочь от воспоминаний —
к родным и просветленным небесам,
шепча себе святое заклинанье:
«О врачеватель,
исцелися сам».

Я вышел из земель —
с каких лишь мертвым
возврат возможен – в качестве идей…
Я здесь, как пыли столб, как воздух спертый,
как перевоплощение людей.

Вершу средь оживающих надгробий
свой круг,
что предначертан был судьбой.
Из праха
проступают тел подобья.
И русский дух общается со мной.
И мать-земля расходится кругами…
Навек встают под флаг мой мертвецы —
убогих дедов светлые отцы
звенят мечами и гремят костями.

Родимым песням предаются вволю
и пашут землю,
обнажая суть.
Я их могилы посыпаю солью —
чтоб смерть ко мне совсем забыла путь.

И на слезах моих взрастает небыль —
пуская корни в будущность и в старь, —
что человек, подняв глазищи к небу,
прочувствует, как Истина проста…

Из круга выйду я —
в родное лоно, —
над Спасской башнею звезда взойдет.
И вовремя родившийся ребенок
меня – по Слову – к людям отведет.

Толпа, плодоносящая от Слова,
суть есть —
Народ от Личности моей,
когда мой дух,
пройдя путем Христовым,
на землю ступит в качестве идей.
И это мой народ,
что ждан и гадан,
что вечно рядом – в песнях, сказках жил,
взыскующий Божественного Града
середь земли, вдали от зла и лжи.

Во мне оживший —
с тем и этим светом —
на тайный глас пришедший к алтарю…
Рим и Византиус…
Россия! – этим
я именем отныне говорю.

Познав – как благо свыше —
распростертым
себя на предначертанной доске,
я буду говорить на русском мертвом —
страны немых – творящем языке.

Вот он, мой крест.
Вот дедовы заветы.
Вот та одна из множества дорог.
Кладу поклон в четыре части света.
Ну, вот и всё:
там Бог, а тут порог.