Юрий Влодов - Люди и боги

Листва в Иудее опала…
Бездомье пришло и опала…
Вся крыша судьбы протекла…
Он молвил: «Послушай, Иуда! —
Теперь мне действительно худо, —
Рискни, приюти до тепла…
Мне худо, ты слышишь, Иуда?
Что далее — голод, простуда,
И, может быть, даже — арест!..»
Иуда взмолился: «Учитель!
Ты — мученик наш и мучитель!
Спасенье для гения — крест!..»
Без лишних упреков и прений
Ушел успокоенный гений,
Убрел от людского тепла…
А зимней природы опала
Дождями и снегом опала…
Вся крыша Земли протекла!..

Иисусе на плахе
От пылающих глаз Сатаны
Глаза отвел…

Возник земной искус
В зеленой сини:
Глазастый Иисус —
Господен Сыне.
Духовностью влеком,
С мечтой о благе,
Ступает босиком
По теплой влаге.
Светлейший луч сквозной —
Его молитва,
Что ангельской слезой
В пути полита.
С восхода отдан весь
Цветам и гнездам,
Несет земную весть
Господним звездам.
Кто воет позади?! —
Шакал ли, бес ли?
Казни, но пощади,
Отец Небесный!
Удушья тяжкий слой.
Тяжелый воздых.
И дьявольской хулой
Оплеван воздух.

Иуда темнолиц,
Как ствол осины.
Огневолосый лис
С глазами псины.
Он любит звон ключей
И куш случайный.
Иуда — казначей,
Общинник тайный.
На вечное житье
Судьбой опознан.
Он ученик ее,
Ее апостол.
Не клонится к вину,
Не знает гнева.
Но любит он одну…
О Божья Дева!..
Он свят, как благодать,
Он гибче йога.
Что может он отдать?
Лишь только Бога.
Шепнул полночный дух
Обняв Иуду:
«Ты есть один из двух! —
Я с вами буду».

Ах, стыдно неземной,
Летучей птахе
Почувствовать спиной
Всю тяжесть плахи!
А плоти жалкий стон?
А слезы злые?
Небесной жизни сон
И сны земные.
В забвенье пал гонец.
Душа молчала.
Вот миг, когда конец
Явил начало.
Ты выпал из гнезда,
Птенец Вселенной,
Твоя душа — звезда
Во тьме нетленной.
Под млечностью кадил
Завис над бездной.
Казнил, но пощадил
Отец Небесный.
Постиг земную суть —
Пылают кости.
В глазницах — Млечный Путь.
В запястьях — гвозди.

Как лунное кольцо,
Как лик божницы,
Надвинулось лицо
Былой блудницы.
От Млечного Креста
Неотдалимы
Молящие уста,
Сны Магдалины.
Ни дева, ни жена,
О Божьем Сыне
Печалится она,
Дитя пустыни.
Меж чахнущих хлебов,
В захлестах смога,
Зовет свою любовь —
Живого Бога.
Зовет душа — не плоть, —
Так зычут гуси:
«Сойди ко мне, Господь!
О, Иисусе!»
А вечности шуга
Воняет тиной.
И адская дуга
Над Палестиной.

Cочатся медовые луны,
Иудово племя хмеля,
Полны виноградные чаши,
Пусты виноградные лозы…
И чудится голос Адама:
«Помилуй, зверину, меня,
Исусе сладчайший и горький,
Что зимние слезы».
Взошли под луной
Отдаленных дождей зеленя…
И всхлип соловья
Повторяет сердчишко мимозы…
Сухой, как земля,
Тугой, как змея,
Иуда безумен
В изломе священного транса,
Он тайной гортанной клеймен,
И ходит по кругу
Сладчайшая чаша
Пространства,
Горчайшая чаша
Времен.

Запричитал Иуда:
«Только я
любил тебя!
Так мудрая змея
Младенца человеческого любит,
И кольцами теснейшими голубит.
Чтоб не был ты
наивен и смешон
На ложе нашей пагубной подружки
Я! —
воровато поднял капюшон,
Пошел и предал тайные пирушки!
Чтоб не томился ты, как Божий перст,
Земное горе не хлебал горстями
Я! —
проводил тебя на Божий крест,
Прибил к покою Божьими гвоздями!
Учитель! —
Что же делать мне теперь? —
Стонать и выть, как проклятому зверю?..»
И он завыл, тихохонько, как зверь…
И я поэт, ему, как зверю, верю.

На Голгофском холме закачалась крепленая Кресть.
Скрежетали во мгле растревоженных высей кресала.
Принял казнь на земле, дабы райскую силу обресть.
Отмирали глаза, но душа в сей же миг воскресала.
Вспыхнул голос небес и в дурманных долинах потух:
«Трепещите, стада! — Был я пастырем грозным —
и буду!..»
И шепнул палачу Иисус, испускающий дух:
«Отойди… не мешай… я спешу… я молюсь за Иуду…»

Да рухнет груз веков на черепушку плотника,
Который обтесал корявый этот крест!
Ни среза под спиной, ни ямки подлокотника,
Видать, всему виной чумной небесный трест.
В мертвецкие пески — по облачному ро́спаду —
Уносит Херувим хрустальный стон в горсти:
«Иудушка, прости! Ты верой служишь Господу!..
За дьявольский искус, Иудушка, прости!..»
Прохрупали грома преломленными сучьями,
Уже распята мысль и лопается сердь!
И праведный палач познал глазами сучьими
Смещение времен, где имя Жизни — Смерть!

Покуда шли суды да пересуды,
Пока писалось тридцать три листа,
Христос признал земную суть Иуды,
А тот признал небесного Христа.
И на кресте воскрикнул обреченный:
«Ты весь во мне, как ласточка в огне!..»
И повторил предатель обличенный:
«Ты — весь во мне!..»
Братались кровью Рай и Преисподня,
Прощаясь и прощая болево:
Простил Господь предателя Господня, —
Постиг предатель Бога своего.

Пышных сионских мужей телеса.
Стаи летучего гнуса.
Слышат ли в гибельный час небеса
Боль Иисуса?..
Каплет на голову птичий помет.
Ужас клубится под кожей.
Жалостный Ангел над ухом поет:
«День-то — погожий!»
Если бы смог Ты, без Ангела, сам,
В день этот синий влюбиться!
Но вознеслось и ушло к небесам:
«Сыноубийца!..»
Бьется на плахе безумный истец! —
Выгнул костлявую спину!..
Сполохом молний ответил Отец
Блудному сыну!

Сквозь предсердье прямо в сердь,
В сердце, вскормленное кровью,
Как змея, проникла смерть,
Нареченная любовью.
Из пробитых смертью рук,
В том забвении глубоком,
Уходила, как недуг,
Жизнь, дарованная Богом…
Сгустки сдавленных зубов…
Боль посмертного оскала…
Так отцовская любовь
Сына Божьего ласкала.

Говорит Иисус Христу:
«Ты предал мою плоть кресту
В этом сдавленном адском круге!
Там, где Бога увидел ты,
Вижу я Сатаны черты,
Осязаю на горле руки…»
Отвечает ему Христос:
«Я лопатками в бездну врос! —
Тесно мне в человечьей шкуре…
И тебя я предал кресту,
Потому что дано Христу
Смерчем быть во вселенской буре!..»
И вздохнуло нутро раба:
«Да, своя у богов судьба…»

И кровь, и пот…
Святые мухи…
И над, и под —
Сквозные муки…
А гогот рыл
Страданья множит…
Христос — бескрыл! —
Взлететь не может!..
Уже прелюд, —
Вершина боли!..
Ах, глупый люд, —
Ослепли б, что ли!..
Но туч клубок
Назад вернулся —
Как видно, Бог
Уже очнулся:
«Ты, что — бескрыл?! —
Побойся Бога!..
Ну? — воспарил?!
Еще немного!..»

Кровяные плащаницы облаков.
Млечный Путь — как чужемирный амулет.
И похрустывает ржавчина оков
На живых мощах — на щиколотках лет.
Бог смеется: «Видишь, сыне? — мир таков…»
Дьявол хнычет: «Настрадались мы уже!..» —
И похрустывает ржавчина веков
На Христовой — обезглавленной — душе.

Все небо духи перегладили
Каленым адским утюгом.
А Бог завис на перекладине,
В астрале смрадном и тугом.
Слепой слезой Земля отплавала…
Ликуй, Галактика! — труби! —
Убит Господь руками Дьявола,
Во имя Веры и Любви.