Юрий Влодов - Люди и боги

Я думаю, Исус писал стихи.
Плел сети из волшебной чепухи…
А жизнь Христа — была душа поэта…
Иначе — как? откуда бы все это?..
В кругу слепых, болезненных племен
Он, как слепец, питал себя обманом…
И не был ли Иуда — графоманом? —
Неузнанным Сальери тех времен?..

Гремучей змеей изогнулся Исус:
«Что значил без Евы Адам?!
За стон Магдалины, за потный искус,
Я всех вас предам и продам!..
Чиста ли в разбитом колодце вода? —
Колодец зацвел и протух…
А жажда придушит: лакай, — не беда!»
Иудина плоть прошептала: «О да!»
«Умри!..» — воспротивился дух.

Как любила Христа Магдалина!..
Извивалась под грязным плащом,
Улыбалась похабно и длинно
И толкала Иуду плечом…
А пустыня, в предчувствии чуда,
Обмирала и куталась в хмарь…
Как любил Магдалину Иуда!..
Как ласкал Магдалину Иуда!..
Как терзал неподкупную тварь!..

Когда тащила римская военщина
Хмельную Магдалину под кусты,
Она уперлась, в ней восстала женщина
Почти непостижимой чистоты.
Она вскричала: «Эти груди тленные
Сам Божий Сын вылизывал, как пес!..»
Услышал Некто. Сплюнул во вселенные
И оскорбился, видимо, всерьез.
И тут же застучали топоры
До срока, до положенной поры.
И, устрашая глупого Христа,
Над миром воспарила тень креста.

И топнул Яхве: «Встань! Очнись, плебей!
Яви, Иуда, преданность сыновью!.. —
И страшно крикнул: — Выродка убей!..
Убей урода! — и упейся кровью!..»

Друг друга предали…
И — сразу легче стало.
Иуда — горяч и смугл —
Шагал из угла в угол,
Шагал из угла в угол,
Терзал запотелый ус!..
А мысль долбила по нервам:
«Успеть бы предать первым!
Суметь бы предать первым!..
Пока не предал Исус!..»

Переплелись пути добра и зла:
Святой продаст святейшего под мукой.
Пастух — и тот вонючего козла
С пахучим агнцем спутает под мухой…
Над Иудеей — огненный клубок,
Вокруг пески, шипящие, как щелочь…
И черт-те знает, кто там — полубог,
А кто, простите, — завтрашняя сволочь!..

Есть версия о том, что у Пилата
Была ума казенная палата.
Пилату доложили: «Ученик
Учителя запродал». Тот сказал:
«Ученика повесить как собаку! —
И, уходя, добавил: — Я — солдат».
И много лет протяжно пахнет псиной
То дерево, что мы зовем осиной.
Иудова баллада
Вот еврей еврея продал,
В кошелек награду ссыпал,
Летний дождь на землю выпал,
А казненный — душу отдал.
Но пока еще казненный
Испускал глухие вздохи,
Этот самый награжденный
Мыслил так: «Дела неплохи,
Даже очень. И покуда
Живо кесарево слово,
Будет жить еврей Иуда —
Страж спокойствия земного».
И с чего нам бить тревогу? —
Невредимо, слава Богу,
Наше собственное тело…
А безбожный — душу отдал!..
И кому какое дело,
Что еврей еврея продал?!

Иуда взял бездарно — серебром.
Сбил цену на предательство людское.
И праведный над ним разверзся гром!
А взял бы золотом — хоть помер бы в покое.

Все скрестилось. И Спаситель поднял голову,
Желчным оком разжигая произвол.
Как секирой по расплавленному олову,
По глазам первосвященников провел.
«Разве истина в кровавой человечности?!
Ха! — явились на позор, как на парад!..»
И таилось в предвечерней лунной млечности
Ухо Богово — округлый аппарат…
Покатилась иудейская история
Каплей крови по Господнему ребру…
И, похожие на пепел крематория,
Пейсы старцев трепыхались на ветру.

Иномирцу тесно во Христе, —
Еле уместился на кресте.

Над Иудеей, прокаженной и святой,
Над человечьей срамотой и суетой,
Провисло корабля мерцающее дно,
И тучей грозовой окуталось оно.
И псевдобога тяжеленная рука
В миг расставанья по-отечески легка.
И псевдочеловек, прекрасный и нагой,
На огненный песок ступил босой ногой…
И хлынул ливень…

— Я — сын Господен! — что тебе во мне?!
— Нет, погоди. Однажды на войне
(Когда еще у кесаря в опале
Я не был) мы в шатре походном спали.
И я спросил: как долог римский век?
Ответил кесарь: «Мир стоит на страхе!
Но помни: розы не растут на прахе!..»
Мне жаль его… Он слабый человек…
А я живуч, коварен и силен.
Мой череп слишком густо заселен
Идеями, угодными судьбе.
Моя удача — кроется в тебе!
Смирись, мой сероглазый пьедестал!..
— Прости, Пилат! — я так от вас устал!..
— О, мудрый плут! Я верю в наш венец!
Легенда есть, но надобен конец! —
Эй, стража!..

Что видел Ирод? — только молнию в пыли…
Что слышал Понтий? — только бабий стон земли…
Взглянул с креста Христос на космолетный след,
И сам закрыл глаза. На много тысяч лет.

Странные слухи о странном после:
Хохот и гогот в народе посеяв,
Едет Спаситель на драном осле,
Едет Спаситель спасать фарисеев…
Пьяным народом гоним и храним,
Ногу поставил в тряпичное стремя…
Бог на осле! И, как крылья, над ним
Пагубно свищут Пространство и Время!..

Из песков — жара утробья
Смертной тяготой томит.
И ледовые надгробья
Чужемирных пирамид.
Над загадочным Египтом
Солнца сплющенный вопрос.
И божественный постскриптум:
Ослик, Дева и Христос.

Такая жуть, такая дичь в пустыне,
Что дьяволом почувствует себя
Не только дух, но даже раб земной…
«Эй, — кто живой?! Ни ворона, ни крысы…
Гадюка проблеснула по бархану,
Как жалкий отголосок Божьей мысли…
Кто прячется во мгле?!»
«Я — тень твоя!..
Твоя судьба по имени Иуда!..»
«А-а… Это ты… Меня предупредили,
Что ты живуч… Ты сделаешь свое…»
«Бессмертен дух! — и тень его бессмертна!..
Но тень имеет свойство отделяться…
Да и судьба, как зеркало времен,
Живет своей неуловимой тайной…»
«Ты знаешь больше, чем дано рабу.
Чтоб не прослыть в легендах слабовольным,
Бог как бы отвергает всю палитру
Полутонов…
Ты понял, иудей?..»
Так повстречались Небо и Земля.
Добро и Зло соприкоснули крылья.
Два мира параллельных в одночасье
Пересеклись крестом…

Сохнут простиранных тучек простыни…
Божий безумец уходит в пустыни…
А по следам боголепного сына
Вяло хромает приблудная псина.
Ищет безумец блаженное место,
Месит ногами песчаное тесто.
Псина натертую лапу замоет,
В спину Мессии по-бабьи завоет.
Ветры взывают: «Ах, дети вы, дети!
Дети вы, дети! — куда же вас дети?!
Все мы срамны в этом мире убогом,
Все мы равны перед Господом Богом…»
Ветры по-бесьи пески подвевают…
Да в занебесье свищи подвывают…
Так и бредут — обреченные, в паре,
Две сироты… Две безумные твари…

Рыжий апостол, замызган и бос,
Задал Учителю робко
Самый существенный полувопрос,
Глупый, как пробка:
«Если разверзнутся хляби и Суд
Всех безымянных разбудит?!»
«А-а, ерунда! — усмехнулся Исус, —
Хуже не будет.
Видишь? — и месяц прощально поник,
Но от него не убудет…»
«Благослови! — прошептал ученик. —
Хуже не будет…»

На драном лужке в Гефсиманском саду
Сбивались в бараний кружок,
А солнечный спрут в этом райском аду
По-черному жег.
Бесполые юноши вякнули тост
Во здравие рек и хлебов.
«Была бы любовь! — отозвался Христос. —
Была бы любовь!»
Лягушечья желчь исторгалась из уст,
Дымилась испарина лбов…
«Была бы любовь! — отмахнулся Исус. —
Была бы любовь!..»
Вселенская ржа не имеет границ!
И только любви — не распять!..
А странное облако, падая ниц,
Взмывало опять…

Говорил Назарянин блуднице:
«Замоли перед Богом грехи,
Припади к сероглазой божнице —
К неземному зерцалу реки…
Та река непомерно глубока,
Меж пустынных течет берегов,
В ней глаза несравненного Бога
Потемнели от ваших грехов…»
И склонилась нагая блудница
К роковому зерцалу реки…
И темнела, чернела божница
От простертой греховной руки…

Он ей сказал: «Не бойся, ты — жена,
Достоинства мужского половина».
И обвила блудницу тишина,
И эта тишина была невинна.
Он пояснил: «Господние уста
Общаются с объектом бестелесно.
Ты — мотылек, взлетающий с куста,
Твоя любовь мгновенна и безвестна…»
Сказала дева: «Гефсиманский сад —
Всевышнее томительное поле!..
Ты дал мне жизнь… Возьми ее назад…
Я мотылек, я — бабочка, не боле…»
Стоял июль на солнечных часах,
Еще вовсю пускала соки плаха,
И тихий ангел плакал в небесах,
Как тайная невидимая птаха…

Внимал Иуда чуждому Христу —
«…познавший грязь — познает чистоту…»
Мрачнел Иуда: ха! — нагая ложь!.. —
«…познав суму, богатство обретешь…
…в клубке смертей — бессмертной жизни свет…»
…Клубок сетей на целый белый свет!..

«Будь счастлив!» — пожелал Христос Иуде.
Тот усмехнулся: «Вот так мышь на блюде!..
Был слеп осел в своем ослином счастье,
А что в итоге, кроме волчьей пасти?..
Остались от счастливца — хвост да грива…»
«Пожалуй, так», — сказал Христос игриво.

Христос врубил вопрос ребром,
Спружинил, как змея:
«Предашь — заплатят серебром,
А у тебя — семья!..
Пусть для землян ты будешь тать,
Пусть пострадает плоть…
Но я молю тебя предать! —
Так повелел Господь!..»
Иуда взмок… Рванулся вон —
В слепое пекло дня…
Его ловил тоскливый стон:
«О брат! — предай меня!..»

Прогнозировал всеми фибрами
Утопическую идею,
Зашифрованными верлибрами
Зачаровывал Иудею.
Но — кишело людское логово.
Но — дороги легли крестово.
Стало ясно, что Богу — Богово,
А бродяге Христу — Христово.

Над Иудеей — ночная дрожь.
Мерзлая площадь. Бугры халуп.
Пасынок молит: «Прикончим ложь!»
Отчим смеется: «Ты слаб и глуп!»
Северный ветер. Не повезло.
Месяц от стужи не рыж, а рус…
Пасынок молит: «Прикончим зло!»
Отчим смеется: «Землянин! Трус!»
Настежь раскрыты глаза планет.
Пасынок вскрикнул: «Старик и жмот!»
Замерло Небо. Ответа нет.
Замерло Время. Стоит и ждет.