Юрий Влодов - Люди и боги

Природы звериного слуха
Коснулся полночный покой,
Когда серебристое брюхо
Провисло над черной Окой.
Сопели зубатые в норах,
Храпели подпаски в кустах,
Солдаты, хранящие порох,
Клевали на энских постах.
И только презренная рыба,
Брыластый, напыщенный сом,
Как некая гибкая глыба,
Возникла в свеченье косом.
И молча вбирали друг друга,
К сторонним делам не спеша,
Душа серебристого круга
И спящей планеты душа.
А в куче пахучих пеленок,
В лесной деревеньке Сычи,
Причастный всем тайнам ребенок,
Заухал, зашелся в ночи!..

Алкаш в этот вечер не принял ни грамма.
Развратник постился под сводами храма.
Безрукий до хруста постельницу стиснул.
Безногий притопнул и дико присвистнул.
Немтырь проорал мировую хулу.
Слепец в поднебесье заметил юлу,
Манящую смутным небесным приветом,
Воспетую неким бездомным поэтом…
А мудрый прохожий решил, что она —
Всего лишь луна…

Пустыню искрами осыпал НЛО!..
Ночная мгла забилась, как в падучей!..
Запела Соломоновой пастушкой!..
Заплакала подраненным ребенком!..
Разбойником безбожным рассвисталась!..
Крысиный писк растаял в пыльном небе…
Сухая пыль осыпалась во тьме…
Иуда от подземного толчка проснулся,
Замычал от скотской боли,
Оперся на руки: о-о! Два тупых гвоздя
Торчали в очугуненных запястьях!
Хотел вскочить: о! каждая ступня
Пылала, точно чертово копыто! —
Как если б капли олова прожгли
И шкуру, и растянутые жилы!..
Он сипло возопил: «Я трижды прав!
Ты — лицемер! Ты — подлый искуситель!
Трусливый и разнузданный ханжа!..»
И рухнул, омываясь липким потом,
И терся лбом о скомканное ложе…
Заметил на подушке — кровь, не пот,
Кровь, а не пот! И потерял сознанье!..
И захрипел… И где-то взвыл кобель…
Я счастлив, мой тринадцатый апостол!
По-школьному незрячая любовь…
Прощаю слепоту и глухоту,
Твой бред ночной улыбкой отгоняю,
Целую руки исказненные твои,
Ступни твои дыханьем охлаждаю…
К тому же не забудь, что НЛО,
Лишь плоская вселенская тарелка
Из плоских местечковых анекдотов!
А я — увы! — программа НЛО! —
Я — вымысел носатого народа!
А разве можно вымысел предать?
И нет гвоздей в твоих запястьях детских…
И ноженьки усталые стройны…
Спи, мой дружок, все будет хорошо!
А я подсяду к старому торшеру
И закурю. И все начну сначала.
Пустыню искрами осыпал НЛО!..
Гомер, Бетховен, природа и автор
Природа слепа,
Как всевидящий мастер Гомер.
Природа глуха,
Как всеслышащий мастер Бетховен.
Гомер — незряч. От жизни отлучен.
И потому Христа провидит он.
Он только написать его не смеет
(Быть может, и захочет — не сумеет…).
Христос на раны круто сыплет соль,
Черны речей подземные ключи,
Вокруг него растет из боли боль,
И в страхе суетятся палачи.
Бетховен, так сказать, безбожно глух!
А потому имеет высший слух!
И он импровизирует Христа…
Журчат речей арычные ключи…
Душа Христа — расхристанно проста,
И от души смеются палачи!..
Слепа, глуха, но дерзостна Природа! —
«Пришелец тот был неземного рода!
Не зря трещали сполохи в ночи!..
Все было, есть и будет — под вопросом!..
Но знайте: под мистическим гипнозом
Бессмертный крест вбивали палачи!..»
А где же Автор? — что добавит он?..
…Родился я и погрузился в сон…
Я был своим рожденьем изнурен и усыплен…
Судьбы моей орбита мерцала, как молочная река…
Но видел я — сквозь веки — сквозь века —
Тебя, иконописная доска! —
Безвольное лицо гермафродита
С отметиной проказной у виска!..
И он предостерег меня перстом!..
И понял я!.. Но это все — потом…

Над пышностью искусств, над сухостью наук,
Как будто где-то вне… в абстракции… вдали…
Вселенство во плоти, настырно, как паук,
Сосет из года в год живую кровь Земли…
Спаси людей, любовь, от непотребных мук! —
От жизни исцели! — от смерти исцели!..

Явился Бог средь бела дня:
— Пойдешь ли, краля, за меня?!
Смотри: я молод! я пригож!
На кузнеца лицом похож.
А что в глазах не тот привет,
Так это, краля, лунный свет!
Ну как?..
— Пошла бы я шутя-любя,
Да ласка рыбья у тебя!
Не замилуешь у ворот,
Не уведешь за огород…
Ведь ты не парень, ты — Господь!
А нам нужна живая плоть,
Вот так…
Слегка нахмурился Творец:
— Давай брататься! Эй, кузнец!
Смотри: я молод! я пригож!
И на тебя, заметь, похож!
А что в руках не тот привет,
Так мне ведь черт-те сколько лет!..
Ну как?..
— Сбратался б я, шутя-любя! —
Порода рыбья у тебя.
Ухватки нет, смекалки нет,
Как за тебя держать ответ?!
Ты — не товарищ, ты — Господь,
А мне нужна мужичья плоть,
Вот так…
Бог неба, суши и морей
Пришел к худой избе:
— Стань, бабка, матерью моей,
Возьми меня к себе!..
Старуха выдохнула: — Ох!..
Старуха вымолвила: — Бог!
Твоя святая власть…
А я к тебе, мой голубок,
Почти что собралась…
В кювет присел усталый Бог,
Как старый инвалид,
И начал щупать левый бок —
Не сердце ли болит?
Но не нащупал ничего,
И понял он тогда,
Что нету сердца у него,
И в том его беда.
Тут впору б душу опростать —
А где слезу добыть?
Да, человеком трудно стать!
Уж проще Богом быть!

В глуши веков какой-то бог —
Душа загадочного неба,
Сошел в селенье — нищ, убог,
И попросил питья и хлеба.
«Ха-ха!.. — затопал круг мирской, —
Добоговался!…Догрозился!..»
И непристойный жест мужской
В глазах пришельца отразился.
«Все так, — подумал бог в ответ. —
Зря херувим принес тревогу.
Очеловечен белый свет,
И — слава Богу!»
Но понял бог вторым нутром,
Что сам попал в свои же сети,
И хмыкнул, явно не с добром:
«Сочтемся, дети!..»
Но третий голос тут как тут:
«Пусть божьи молнии не реют!
Прости землян — они растут! —
Авось — дозреют…»
Господь смиренно взор скосил,
И встал в своей одежке жалкой,
И приказал, как попросил:
«Не бейте палкой!..»
И заскучал — внезапно, вдруг,
И на глазах землян разросся,
И как рассек, раздвинул круг!..
И воспарил!.. Исчез!.. Вознесся!..

В порыве человечьей простоты
Пристали к Богу: «Все ли знаешь ты?!»
Бог отрубил: «Не знаю ничего».
И — прокляли! И плюнули в него!
И бросили убойные каменья!
Но небо обозначило знаменье:
Младенец, опоясанный змеей,
В слепых слезах явился над землей!
И накатилось глыбой с высоты:
«Что
       знаешь
                  ты?..»

Поставили Богу дурманный поднос.
Эфирное зелье ударило в нос!..
Он поднял граненый священный бокал
Как раз над Сибирью, над скопищем скал:
«Я пью за великий земной поворот:
Пусть правит планетой великий народ!
Великая правда! Великая ложь!
Великие реки! Великая рожь!..»
И выпил Всевышний… И бросил бокал…
И в громе родился священный Байкал!..
В движенье и ропот моторы пришли,
И ангел, как робот, налег на рули…
И ангел подумал, свивая спираль:
«О, как ты наивен, всезнающий враль!»

Два близнеца — Господь и Сатана
Хлебнули в полдень теплого вина.
Господь размяк… Залег средь сонных трав…
«Прости, мой брат! — во многом я не прав…»
Взор Сатаны окрасился слезой,
Рыгнул — и даль откликнулась грозой!..
Костлявой лапой стукнул по груди:
«Прости, мой брат! Ругай меня, суди!
Дышу, живу… а как, спроси, живу?!»
И головой склонился на траву…
И братский храп потряс земную тишь…
И замер мир, как пуганая мышь…
В сей плоской басне есть двойное дно:
Не пейте в полдень теплое вино!

Дьявол хмыкнул и уперся в два бока:
«Ты пошто, Поэт, расспросами неволишь?!
Я — дурное настроенье Бога!
И не Господа, а Боженьки всего лишь!
Эх, Поэтишка! Слезливое око!..
Душу рабскую нытьем не обезболишь!
Ты — дурное настроеньице Бога,
И не Господа, а Боженьки всего лишь!..»

Хрупка, пуглива Богородица,
А сын шустер, как ванька-встанька…
Но рядом — карлица, уродица,
Кормилица, заступа, нянька.
Постичь ли: ватка, мази, марлица?
Ах, и пеленочка сырая!..
Но рядом — ведьма, злюка, карлица,
Сестра богов, хозяйка рая.

Когда всосала водяная яма
Весь белый свет, все тяготы его,
Последний ангел захлебнулся: «Ма-ма!..»
Последний демон задохнулся: «Ма-ма!..»
И — на земле не стало никого…
И только лучик нынешней звезды
Коснулся той, ниспосланной воды…

Гром возревел: «Постигни, но умри!..»
И Ной увидел в треснувшей волне,
Как в искаженном зеркале времен,
Иной потоп!.. Совсем иного Ноя!..
Успел подумать: «Боже! Это — круг!..»
И — захлебнулся…

Ной поджался… Уподобился лисе…
Повозился и забылся… И увидел
Человечка на летучем колесе
И заплакал, словно Бог его обидел…
И поплыл он по планете водяной…
И отдался он и холоду, и зною…
«Слышал, видел и — молчу!..» — взмолился Ной.
«Слышал, видел и — молчи!» — сказали Ною.

И душу, и тело недугом свело!
Лицо уподобилось роже!..
И стало в глазах от страданий светло!
И крикнул несчастный: «О Боже!..»
Но грохот сорвался в немереной мгле,
И эхо взревело сиреной!..
«Хо-хо!..» — пронеслось по родимой земле…
«Ха-ха!..» — понеслось по вселенной…

Сын плотника, придумавшего крест,
Скрипучие качели для Вараввы,
Равно и для бродяжки-мудреца…
Сын плотника, не жадного на гвозди…
Сын плотника… возможно, что и сын…
Вот был ли плотник плотником?..
Едва ли…

Когда Христос, иль кто он там еще,
Готовился принять земную кару,
Он как бы уподобился Икару,
Свой птичий лик склоняя на плечо.
Он хищно улыбнулся нам с креста,
Когда рабы вколачивали гвозди…
Мы, в этом мире, все Христовы гости,
Хотя, по сути, не было Христа.