Давид Самойлов - Избранное

Они не знают, что царя зверей
Дрессировать не удается.
Я просто знаю, что они сильней
И что в них мало благородства.

Ее мне жалко. Так она слаба,
Так неумна, так лицемерна,
Что может только быть рабынею раба.
И пахнет от нее прескверно.

А я молчу. А надо, так рычу
И публику пугаю басом.
Но огорчать бедняжку не хочу.
Она меня к тому же кормит мясом.

Его я презираю. Пистолет
Он прячет от меня под мышкой.
От трус и неврастеник, в тридцать лет
Страдающий одышкой.

Ему башку я мог бы размозжить
Своей тяжелой лапой.
Но не хочу. И оставляю жить
На радость этой, слабой.

А публика! Я знаю, что играть
Льва перед ней почти что подло.
Но как еще жалеть и презирать
На нас глазеющее кодло.

Жить так: без жалоб и обид
На мир, который нас не любит.
И лишь велит, а не сулит,
И недовольно брови супит.

Ну а за что любить-то нас?
За что нас мир любить обязан?
Что дал ему наш жадный разум?
Мы отбираем, не чинясь.

Съедаем море, реки, лес,
Вонючий воздух выдыхаем.
Съедаем синеву небес,
Земную зелень пожираем.
Враждуем меж собой. И без
Самоубийства умираем.

Владеть всем тем, что нам дано,
Чем человек богат и чуток!
Не опускаться до того,
Чтобы руководил рассудок!

А отдаваться тем, земным,
Слепым, глухим и безрассудным
Желаньям — тем, что мы храним
Наперекор понятьям скудным,—

Любви, сочувствию, слезам,
Прощенью, отвращенью к крови.
Все это, относясь к азам,
Естественно в своей основе.

Поверить новым временам
Не так легко при ста обманах.
И впрямь, нужна ли правда нам
В разоблачительных романах?

И нужно ли разоблачать
То, что давно уже знакомо:
Умение не замечать
Попранье права и закона?

И неужели в том открытье,
Что мы должны во все поры
Правдиво освещать событья,
А там пусть хоть в тартарары!

В поэзии — старение реалий.
Но нет старенья страсти и печалей,
Метафоры стареют и язык,
Но не бессонница во мраке нощи.
Стареет рифма. Ну а если крик
Придет на рифму, то рифмуй попроще.

Поэтику пора бы отменить.
Она — пустейшее из всех занятий.
Но где тогда связующая нить,
Преемственность стремлений и понятий?

Как быть с поэтикой? Один верлибр —
Сторонник разлохмаченной кудели:
С суровой нитью больше канители
И страстотерпцам легче без вериг.

Лирика! «Я», обращенное к «Вам»?
Нет! Обращенное в ночь!
Лирика — осуществление драм,
Где никому не помочь.

Это не жалоба. Чистая кровь,
Что вытекает из жил.
Здесь, как беда, возвращается вновь
То, чем когда-то ты жил.

Это не песнь, не печальный мотив,
Пусть он безмерно высок…
А Маяковский, Ее проводив,
Пулю пускает в висок.

Не верь увереньям, наивный,
И, зрячий, ослепни скорей!
Избавься от дрожи противной,
И если стареешь — старей!

А если ты молод — будь молод,
Поверь и друзьям, и любви.
И если не будешь размолот,
То лучше с мое поживи.

Но из молодых, но не ранний,
Хочу, чтоб скорее постиг
Систему разочарований
И очарований моих.

Тогда, мой поэт и наследник,
Блюдя свою славу и честь,
Привыкни, что ты — из последних.
А вправду ли первые есть?

Надо так, разбираясь толково,
Узнавать о своих сыновьях,
Словно без толмача разбитного
Путешествуешь в чуждых краях.

Да и что нам толмач растолмачит
В их превратной и легкой судьбе!
Только что-то в ней переиначит,
Перешьет и примерит к себе.

Да и как нам, былым забиякам,
Понимать своих хмурых котят?
Разве что — по таинственным знакам?..
Впрочем, пусть их живут, как хотят!

Не думал про стихосложенье,
Как это было в том веку,
Когда боролись за княженье
И пелось «Слово о полку».

Он что-то вспомнил так правдиво
Из темного праязыка,
Что месяц в небе всем на диво
Преобразился в рог быка.

Сородич мифов быкорогих,
Он солнце брал за удила,
И шел от шалашей убогих
Бить Прометеева орла.

Он с соколом Бояна бился,
Чтоб лебедей его сберечь…
И так он жил. А к нам явился
Произнести и умереть.

Лаборатория поэта —
Его черновики.
На них есть верная замета
Его души, его руки.

Священнодействует над темой,
Колдует над своей
Периодической системой
Любвей и нелюбвей.

Здесь строят из веществ строптивых
Состав, который загремит,
Воспитывая в тайных взрывах
Изобретенный динамит.

Здесь тот подвал или мансарда,
Где мыслят не по пустяку,
Чтоб под карету Александра
Метнуть взрывчатую строку.

О нем и память уж почти мертва.
Ушла с друзьями.
Камень и могила
Заросшая. А та, что хоронила,
Его забыла и еще жива.

Земная память, в общем, пустяки.
Когда-то, может, вспомнятся стихи,
Совсем в другом, нездешнем пониманье.
Да не стихи! Две-три строки,
отнюдь
Не лучшие.
Их нынешняя суть
Скорей всего не привлечет вниманья.

Спасаться от огня и от набега,
Спасать скотов, добро, себя и чад
Простительно.
Пускай же нас простят
Герои войн и мученики века.

Славнее те, кто не бежит от бед,
Кто в страшный час свой край не покидает,
А вместе с ним воюет, и страдает,
И гибнет, не доживши до побед.

Конец системы самооправданья —
Начальный пункт самоуничтоженья.
Подобно это разрушенью зданья
От изверженья и землетрясенья.

1Јсть оправданье в самообвиненье:
К самим себе являемся с повинной;
Поэтому достойны снисхожденья.
Вот вам сюжет комедии старинной.

Когда сумеем угадать,
Что объявился новый гений,
Когда прольется благодать
В пустые окна наших келий,

Он завоюет нас легко,
Он смыслы новые заявит,
И скоро новое лицо
Словесность наша миру явит.

Усвоим мы его язык,
В ученики пойдем смиренно.
От наших пут и от вериг
Освободимся постепенно.

Пришел бы он! Пришел бы он!
Чтоб его имя воссияло.
А мы, чтоб стерлись в пыль времен,
Как будто нас и не бывало.