Давид Самойлов - Избранное

Апельсиновая ветка
Апельсины уронила.
Черноокая Росита
Габриэля схоронила.
Как он мог быка прирезать,
Как умел водить медведя,
Как ходил в ночное дело!
Но его сгубила ведьма.
Ой, мандолина!
Пой, мандолина,
Пока так запоется,
Что струна оборвется!
По усопшему поминки
Были в ночь на новолунье.
Позвала вдова весь табор.
И сама пришла колдунья.
Невеселый это праздник.
Там без песен пили-ели.
Поминали, вспоминали
О красавце Габриэле.
Ой, мандолина!
Пой, мандолина,
Пока так запоется,
Что струна оборвется!
А потом Росита встала
В черной шали-покрывале
И сказала всем цыганам,
Так промолвила в печали —
Не по-божески сказала,
Не по дедовским обрядам:
«Если нету Габриэля,
Пусть весь табор ляжет рядом!»
Ой, мандолина!
Пой, мандолина,
Пока так запоется,
Что струна оборвется!
Тут-то ведьма и вскочила:
— Вы послушайте, цыгане!
Чтобы весь наш род извелся —
Вот Роситино желанье.
А чтоб нынче не свершилось
То злодейское заклятье,
Нечестивицу Роситу
Пусть клинком заколют братья!
Ой, мандолина!
Пой, мандолина,
Пока так запоется,
Что струна оборвется!
Но заколебались братья.
А сестра вдовы кинжалом
Десять раз пробила сердце
Под шелковым покрывалом.
Словно все окаменели.
Но раздался смех бесстыжий.
То красавица колдунья
Вознеслась вороной рыжей…
Ой, мандолина!
Пой, мандолина,
Пока так запоется,
Что струна оборвется!
Если женщина полюбит,
А мужчина не полюбит,
То она в порыве злобы
Самого его погубит;
Если женщина полюбит,
А любимою не стала,
Пожелает в диком горе,
Чтобы вся земля пропала.
Ой, мандолина!
Пой, мандолина,
Пока так запоется,
Что струна оборвется!..

Ехал король на охоту,
Встретил цыганку Уцу.
Сразу в нее влюбился.
Вскоре на ней женился.

И принесла ему Уца
Четырех цыганят кучерявых.
Утром, едва проснутся,
Время проводят в забавах:
Лазают по заборам,
Рвут дорогие платья.
Словно для знатных принцев
Нет другого занятья.

Помер король. Оставил
Детям четыре царства.
Стали они королями.
Тут и пошли меняться
Замками и городами.
Город — на кобылицу
Мавританской породы;
Замок, леса и воды —
На заморскую птицу.

Часто они съезжались.
Тогда вынимали скрипки.
Долго играли на скрипках,
Покуда не уставали.
А когда уставали,
Тут же и засыпали.
И даже во сне пели,
А в безлунные ночи
Ходили в соседние страны.
И табуны угоняли.

Но возмутились бароны:
«Что это за государи?
Зачем играют на скрипках?
Зачем поют при гитаре?»

И собрались бароны,
Пришли в королевский замок,
Где не было обороны,
И королей убили.

Потом заперлись бароны
С прелатами в тронном зале.
И короля выбирали.
Долго его выбирали,
Между собой препирались,
Но выбрали государя.

Тот не играл на скрипках,
Только правил и правил.
Он половину баронов
На эшафот отправил,
А остальные бароны
Радовались и похвалялись
Тем, что в живых остались.

А внуков Уцы прогнали
Обратно в цыганский табор.
И стали ее внуки
Цыганскими королями.

Они на скрипках играют.
Они поют при гитарах.
На старых гадальных картах
Есть их изображенье.

Жил-был король Гильом Второй
И мирно правил он.
И всем, кто кланялся ему,
Он отдавал поклон.
Но в королевстве — трам-тарам! —
Суровый был закон.
Чтоб каждый не в свое не лез.
Иначе дураку,
Который не в свое полез,
Оттяпают башку.
Пахали пахари его,
Погонщик гнал осла,
И дева милая одна
Ягненочка пасла.
И музыкантша там была,
Прелестная Мими,
Она играла — трам-тарам! —
На флейте до-ре-ми.
Зачем же им в чужое лезть,
В дела не по плечу
И ради этого башку
Подставить палачу?
Король уехал отдыхать.
Остался у руля
Его сиятельный маркиз
Картон де Труляля.
И он нарушил — трам-тарам! —
Законы короля.
И каждый не в свое полез
Порядку вопреки,
Поскольку страх у всех исчез
Остаться без башки.
Пошли портные воевать,
Жандармы — петь в церквах,
А мукомолы — суд вершить,
Воссев на жерновах.
Вручили звание посла
Погонщику осла.
Мими маркизу Труляля
Ребенка принесла.
Одна лишь дева — трам-тарам! -
Ягненочка пасла.
Так каждый не в свое полез,
В дела не по плечу.
Стать воспитателем детей
Осталось палачу.
Пока отсутствовал король,
Сбесилась вся печать.
И цензор начал сочинять,
Редактор — запрещать,
А сочинитель в цирк пошел
И так смешил народ,
Что мог наверняка попасть
В опасный оборот.
Но в королевстве — трам-тарам!
Все шло наоборот:
Того, кто не в свое полез,
Все чтили, как божка.
И возносилась до небес
Дурацкая башка.
Пришел из отпуска король.
И увидал король,
Что каждый подданный его
Не ту играет роль.
Башмачник пел, судья латал,
Хорист ковал металл,
Писатель в цирке гоготал,
Палач детей питал.
Но вмешиваться — трам-тарам!
Король в сие не стал.
Поскольку не в свое полезть
Не пожелал король.
Он сел с девицей на осла
И поскакал в Тироль.
Адье, мадам, адье, мосье!
В Тироль! В Тироль!

(Местная быль)

I
Люблю легенды. В них разбег
И краткость. (Ибо я не стайер.)
Пишу, покуда снег не стаял.
Но очень скоро стает снег.
Пишу сугробам. Но люблю,
Чтобы растаяли сугробы,
Чтоб потекли, осели, чтобы
Служили пополненью рек.

II
Вот так же думал Аугуст Лим.
(Но не ручаюсь, что об этом,
Поскольку не был он поэтом,
А просто — нелюбитель зим.)
Он жил в приморском городке,
В домишке чистом и прелестном.
И слыл философом известным.
Сейчас я познакомлю с ним.

III
Мужчина. Лет за пятьдесят.
Он за столом работал редко:
Три слова, изредка — заметка.
А там его тянуло в сад.
Он наблюдал, как рос редис
Или подобное растенье.
С восторгом он встречал цветенье
И с неохотой — листопад.

IV
Амалья-Гамадрилла Фюнф
Жила у Лима экономкой.
Была девицею негромкой,
Зато достоинств — целый фунт.
Не буду я касаться здесь
О них неблаговидных сплетен.
Философ был великолепен,
Но перед ней стоял во фрунт.

V
Я даже кратко излагать
Его учения не стану,
Поскольку много в нем туману:
Идея, что Природа — мать,
Но неизвестно кто отец.
Ну и так далее. Не страшно
Прослыть профанами. Нам важно
Лишь то, что Лим любил гулять.

VI
Да! Я ведь начал про снега,
Но, отвлекаясь, их оставил.
А снег тем временем растаял.
И отделились берега
От моря. По большой воде
Бежали легкие буруны.
По вечерам сияли дюны,
Как лысина без парика.

VII
Лим вышел прогуляться. Он
В плаще легко шагал по дюнам.
Но вдруг весенний ветер дунул
И охватил со всех сторон.
И загремел весенний шторм.
Забушевала Мать-Природа,
Как часто в это время года.
Лим в этот грохот был влюблен.

VIII
От волн неслась морская пыль,
Волненье затопило пляжи,
Распространяясь ввысь и вширь.
Деревья закричали в раже.
Бесстрашный Лим, закутан в плащ,
Стоял среди морского гула.
Но вдруг порывом плащ раздуло —
И он взлетел, как нетопырь.

IX
Превыше всех высоких крон
Его взнесло одним ударом.
По воле ветра став Икаром,
Он мчал, врезаясь в небосклон.
Стал воздух бледен, как сукно.
В груди дыхание спирало.
Вокруг гремело и орало:
На город Лима нес циклон.

Х
Стемнело. Город стал глухим.
Шторм, разрастаясь, бил по крышам.
Как бы влеком порывом высшим,
Летел философ Аугуст Лим.
В его душе восторг и страх,
Вблизи шарахаются тучи.
Шторм, разъяренный и могучий,
Свеж, молод и неумолим.

XI
От притяжения земли
Совсем освободилось тело.
Оно, блаженствуя, летело,
Как парусные корабли.
Внизу десяток огоньков
Мерцал в пространстве нелюдимом,
Порою тучами, как дымом,
Прикрыт.
Ветры вознесли

XII
Философа. И он решил,
Что это знак его величья.
Мелькнула мимо стая птичья,
Почти лишившаяся сил.
Его же призывал Зевес,
Чтоб воспарил ширококрыло.
Что там Амалья-Гамадрилла
Тому, кто от небес вкусил!

XIII
И было страшно глянуть вниз,
Где все расплылось и погасло.
Стихии, плотные, как масло,
Его держали. И лились,
Куда неведомо. Летун
Был акробатом в диком цирке…
Но вдруг задел за флюгер кирхи —
Задел за флюгер и повис.

XIV
И сразу прохватила дрожь:
Ведь можно на землю свалиться!
Вот и летай теперь как птица…
Клянусь, что этот факт не ложь.
Ну что ж, коль этот факт не ложь?
Лишь для пустого очевидца
Любая правда пригодится,
Хотя в ней смысла ни на грош.

XV
Я правдою по горло сыт.
А перед смыслом ум пасует.
Пусть тот, кого интересует,
О смысле сам сообразит.
И разберется что к чему.
Мне это не необходимо.
Итак, мы отвлеклись от Лима.
Что с ним? Пока еще висит.

XVI
Висел он, как пиратский флаг.
И слабо вопиял: «Амалья,
Спаси меня!» Ведь знал, каналья,
Что дело не оставят так.
И впрямь, его пошли искать.
И обнаружили на шпиле,
Воздели руки, возопили:
«Вот до чего довел кабак!»

XVII
Наутро люди собрались.
Смеялись, гикали, орали,
С недоумением взирали,
Как Лим над городом повис.
Пожарный прискакал обоз.
И, наконец, беднягу сняли…
А все же, как насчет морали?
Возможно так: не возносись!

XVIII
Да что мораль!
Пришла весна,
Повеял с моря ветер вешний,
В его дыханье каждый грешный
Пьянеет, словно от вина,
И можно даже вознестись,
А хочешь — повисеть на шпиле…
Ужасно надоели штили
И благостная тишина!