Давид Самойлов - Избранное

Был Феодор добрый царь,
Да дела не ладились.
Говорили: преставится,
Все тогда поправится.
Говорили: отдохнем
От царя от грозного.
А при Феодоре, при нем
Много было розного.
Если бы не царский шурин,
Если б не Борис,
Все б передрались.

А Борис, царский шурин,
Был умом светел.
Он царя мишурил,
В государи метил.

А Димитрия убили,
Сына грозного царя.
Поздно, поздно
Прибежали лекаря.
Мать-царицу откачивали,
В покой внеся.
Ах, нельзя убивать маленьких,
Убивать нельзя.
Лежал он бледный, беленький
Среди желтых свечей.
Мог бы стать помазанником,
А теперь он — ничей.

Государем мог бы стать строгим,
Страшным государем быть,
Головы приказал бы рубить,
Свирепей батюшки быть,
Недругов разя.
А все равно маленьких
Убивать нельзя.

Ой,— горевал Феодор,
Ай,— утешал Борис.
А после сего события
Только начались.

Нарядили следствие.
Шуйские князья
Приговорили: маленьких
Убивать нельзя.
А его, царевича,
Никто и не убивал.
Играл, играл
Да напоролся
На кинжал.

Ой,— горевал Феодор,
Ай,— утешал Борис.
А тут-то они, события,
Другие начались.

Помер, помер царь Феодор.
Упросили стать Бориса.
Стал татарин, царский шурин,
Государем всея Руси.
И опять дела не пошли на лад:
Всюду глад и мор,
Всюду мор и глад.

Но тут заговорили:
Димитрий бежал,
Он не напоролся
На кинжал.

Говорили: Гришка,
Беглый монах.
А про Бориса — царишко,
Не в своих, дескать, чинах.
Говорили: маленького
Убивать нельзя,
У него особая стезя.
Маленького не убили,
Маленького схоронили,
Схоронили в девичьей.
Не так просто убить царевичей!

И пришел царевич — Димитрий
С ляхами.
Архиереи хватались за митры,
Ахали.
И заколебалась
Русь вся.

Убивать маленьких
Нельзя…
Ведь дети, они слабеньки,
Что хочешь с ними твори.
А достойны сабельки
Взрослые цари.

Ой и помер Борис
За злодейство свое.
Ой и Шуйский ушел
За лукавство свое.
И по всей Руси
Началась резня.

Потому что маленьких
Убивать нельзя!..

Идут скоморохи по тусклым дорогам —
По главному шляху, по малой дороге,
Отвержены церковью, признаны богом,
По русским дорогам идут скоморохи.

Что могут они? Потешать, скоморохи.
Что могут они? Рассмешить, скоморохи.
А могут ли что-то решить скоморохи?
Какие вопросы, в какие эпохи?

Навстречу — старуха с козой на аркане,
Навстречу — артель мужиков с топорами,
Навстречу боярин в брусничном кафтане.
А там уже — город горит куполами.

Войдут они в город. Осмотрятся — где бы
Устроить им игрища утречком рано,
Для красных петрушек поставить вертепы
Поближе к базару, подальше от храма.

Как станут скакать и играть в балагане,
Посмотрит старуха с козой на аркане,
Посмотрят артельщики и горожане
И даже боярин в брусничном кафтане.

Забудет старуха невзгоды и беды,
Забудут холопы кабальные нети,
Забудет боярин войну и победы,
Когда затанцуют козлы и медведи.

Пусть к злобе и мести взывают пророки,
Пускай кулаки воздвигают над веком,
Народу надежду внушат скоморохи
И смехом его напитают, как млеком.

Воспрянут старуха с козой на аркане,
Торговые люди, стрельцы, лесорубы,
И даже боярин в брусничном кафтане.
И ангелы грянут в небесные трубы.

1
По пустому темному проселку
Шел солдат из города домой.
Думал он: «Конечно, мало толку
Жить у нас, особенно зимой…»

2
Время было накануне святок,
Но еще не вылегли снега.
«А отцу-то за восьмой десяток,
Захворал — и вся тут недолга».

3
Вышел к полю Псовые Охоты,
А оттуда, если глянуть в дол,
Прежде, словно праздничные флоты,
Плыли огоньки окрестных сел.

4
А теперь — хоть глаз коли! Весомо
С четырех сторон стояла мгла.
«С довойны,— подумал,— не был дома,
Может, немец все спалил дотла».

5
Поддувало снизу. Шла поземка.
Далеко кричал локомотив.
Что-то монотонно и негромко
В воздухе гудело, как мотив.

6
Дом был крайний к лесу. Все молчало.
Пес не выл. Петух не голосил.
Во дворе корова не дышала.
Конь не бил копытом о настил.

7
А отец не спал. Ломило руку.
Тараканы терлись на печи.
Он прислушался к ночному стуку
И зажег огарочек свечи.

8
«И кого так поздно носят черти!
Без того нейдет проклятый сон!»
— Отворяй! Заколенел до смерти! —
И старик подумал: «Может, он».

9
Ветер режет хуже божьей кары,
Не найти дорогу без луны.
— Сам ты чей? — «Не он»,— подумал старый.
— Сам с войны. Шагаю в Тиуны.

10
«Пусть-ка сам меня признает»,— думал
И снедь тем временем извлек.
Печь остыла. От окошка дуло.
Колебался светлый стебелек.

11
— Выпьем, батя, на помин усопших,
Сам своих ушедших помяни.
А еще за тех, кто тропы топчет
Далеко от дома и родни.

12
Парень, видно, был совсем не беден.
Не пустой мешок с войны волок.
Водку в кружки наплескал: «Поедем!»
— С богом. Тиуны-то немец сжег.

13
Думал сын: «Не стоит открываться.
Только зря расстроишь старика.
Здесь не жить мне, здесь не оставаться.
Лучше напишу издалека».

14
Он молчал и пил, смятенья полон.
И зубами от тоски скрипел.
А держать язык за частоколом
И в хмелю умел. А надо — пел.

15
Пел натужно, диковато, хрипло.
Песню начинал по десять раз.
Долго пел. Но голова поникла.
Был еще далек рассветный час.

16
То, что старый не увидел глазом,
Мог бы он расслышать в песне той.
Но, наверно, помутился разум
От войны, от жизни прожитой.

17
Думал старый: «Он, видать, не беден.
А добро задаром нажито.
Ночью не заглядывал к соседям.
Пропадет — не хватится никто».

18
Дуло-поддувало в чистом поле.
Дуло, снег сметало на пути.
Ветры на бугре стерню пололи.
Время было около пяти.

19
У печи нащупал топорище.
На мгновенье прохватила дрожь.
Отодвинул от хмельного пищу.
«Может — он? Пожалуй, не похож».

20
Задохнулся. Ноги стали шатки.
«Крепко спит. А если встанет вдруг?
В кошельке, небось, одни тридцатки,
Может, десять, может, двадцать штук…»

21
Дуло, дуло, дуло, дуло, дуло,
Ночь не выдувало со двора.
Посреди избы стоял сутуло
Он, не выпуская топора.

22
Свечка вдруг вздохнула и истлела.
Очи словно дегтем залило.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .

23
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Сын проснулся. За окном белело.
— Шею,— говорит,— совсем свело!

24
Был он трезв. Старик со страху замер.
Думал, вскочит, крикнет: «Загублю!»
А солдат: — Давай топор, хозяин,
Я тебе дровишек нарублю.

25
— Благодарствуй,— старец чуть ответил.
— Слава богу, ветер унялся.
Мне пора. Проселок вон как светел,
А отсюда ходу два часа.

26
Старому при свете стало жутко.
Холод разлился в его крови.
Выдохнул: — Как звать тебя?
— Зовутка. Как захочешь, батя, так зови…

27
…По пустому зимнему проселку
Шел солдат от дома на восток.
Шел солдат и плакал втихомолку.
За плечом висел пустой мешок.

28
Он остановился там, где рядом
У раскрестка стыли две сосны —
Две вершинки срезаны снарядом,
Только вбок росли они с войны.

29
С той межи, где мерзли две калеки,
Дом еще виднелся вдалеке.
И пошел солдат к одноколейке —
Восемь верст не страшно налегке.