Семен Кирсанов - Лирические произведения

Боль больше, чем бог,
бог — не любовь, а боль.
Боль, созидающая боль
и воздвигающая боль на боль.
Боль болей — бог богов.
(Боль простит.)
(Боль подаст.)
(Боль — судья.)
Боль — божество божеств.
Ему, качаясь, болишься,
держась за болову,
шепча болитвы:
— Боже бо́ли!
Или или лама савахфани́?
(На кого ты оставил мя, Госпиталь?)

Да свершится боля Твоя.

Время тянется
                              и тянется,
люди смерти
                          не хотят,
с тихим смехом:
                         «Навсегданьица!»
никударики
                      летят.

Не висят на ветке
                                  яблоки,
яблонь нет,
                     и веток нет,
нет ни Азии,
                    ни Африки,
ни молекул,
                     ни планет.

Нет ни солнышка,
                              ни облака,
ни снежинок,
                         ни травы,
ни холодного,
                        ни теплого,
ни измены,
                       ни любви.

Ни прямого,
                     ни треуглого,
ни дыханья,
                    ни лица,
ни квадратного,
                            ни круглого
ни начала,
                      ни конца.

Никударики,
                  куда же вы?
Мне за вами?
                      В облака?
Усмехаются:
                  — Пока живи,
пока есть еще
                           «пока».

Опять пуста скамья,
опять закат лиловат,
и перед всеми я
кругом-кругом виноват.

Опять пустует сад,
где осень ждет конца,
лишь два листка висят,
как высушенные сердца.

Одних — не так любил
и разобидел их,
одними — не понят был,
не понял сам — других.

А если — подход не тот?
И не велика вина?

Но жизнь —
                 как этот вот
пустой стакан вина.

Мне снилось,
                    что я — мой отец,
что я вошел ко мне в палату,
принес судок
                       домашних щец,
лимон и плитку шоколаду.

Жалел меня
                      и круглый час
внушал мне мужество и бодрость,
и оказалось,
                   что у нас
теперь один и тот же возраст.

Он — я
                 в моих ногах стоял,
ворча о методах леченья,
хотя уже —
                  что он, что я
утратило свое значенье.

Хоть бы эту зиму выжить,
пережить хоть бы год,
под наркозом, что ли, выждать
свист и вой непогод,

а очнуться в первых грозах,
в первых яблонь дыму,
в первых присланных мимозах
из совхоза в Крыму.

И в саду, который за́ год
выше вырос опять,
у куста, еще без ягод,
постоять, подышать.

А когда замрут навеки
оба бьющихся виска,
пусть положат мне на веки
два смородинных листка.

          Жил-был — я.
(Стоит ли об этом?)
          Шторм бил в мол,
(Молод был и мил…)
          В порт плыл флот.
(С выигрышным билетом
          жил-был я.)
Помнится, что жил.

          Зной, дождь, гром.
(Мокрые бульвары…)
          Ночь. Свет глаз.
(Локон у плеча…)
          Шли всю ночь.
(Листья обрывали…)
          «Мы», «ты», «я»
          нежно лепеча.

          Знал соль слез.
(Пустоту постели…)
          Ночь без сна
Сердце без тепла —
          гас как газ
          город опустелый.
(Взгляд без глаз,
          окна без стекла.)

          Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
          Где ж тот пляж?
(С золотым песком!)
          Где тот лес?
(С шепотом — «поближе».)
          Где тот дождь?
(«Вместе, босиком!»)

          Встань. Сбрось сон.
(Не смотри, не надо…)
          Сон не жизнь.
(Снилось и забыл.)
          Сон как мох
в древних колоннадах.
          (Жил-был я…)
Вспомнилось, что жил.

Уже светает поздно,
холодноват рассвет.
Уже сентябрь опознан
в желтеющей листве.

Не молят о пощаде,
дрожа перед судьбой,
а шепчутся
                  «прощайте»
цветы между собой.

Хотя финал
                   не за вершиною —
да будет жизнь
                          незавершенною,
поконченной,
                       несовершенною,
задачей,
              в целом не решённою.

Пусть,
            как ковер из маргариток,
без сорняков
                    и верняков —
ждет на столе
                       неразбериха
разрозненных
                          черновиков.

И стол мой письменный —
                                          не дот,
и кто захочет —
                          пусть берет.
Он календарь
                          на нем найдет
с делами
               на сто лет вперед.

Жить мне хотелось
                              на пределе —
с отчаяньем
                       в конце недели,
что вновь
                 чего-то недоделал,
что воскресенье
                             день без дела.

И не спешил
                       сдавать в печать,
а снова —
                    новое начать.
Поэтому
               между поэтами
заметят:
                 «Был богат проектами»

В числе
            лужаек не докошенных,
в числе
              дорожек незахоженных —
пусть я считаюсь
                             незаконченным
и в том не вижу
                              незаконщины!

Я не желаю
                  жить задами
воспоминаний
                          дорогих,
но кучу планов
                             и задании
хочу оставить
                      для других.

Беритесь —
                не страшась потерь.
А я —
       вне времени —
                                 теперь.

Я год простоял в грозе
расшатанный,
                        но не сломленный.
Рубанок, сверло, резец —
поэзия,
             ремесло мое!

Пила!
            На твоей струне
заржавели все зазубрины,
бездействовал инструмент
без мастера,
                    в ящик убранный.

Слова,
            вы ушли в словарь,
на вас уже пыль трехслойная.
Рука еще так слаба —
поэзия,
           ремесло мое!

Невыстроенный чертог
как лес,
           разреженный рубкою,
желтеющий твой чертеж
забытою
              свернут трубкою.

Как гвозди размеров всех
рассыпаны
                  краесловия.
Но как же ты тянешь в цех —
поэзия,
               ремесло мое!

К усталым тебя причли,
на койках
               бока отлежаны,
но мысли уже пришли
с заказами
                  неотложными.

Хоть пенсию пенсий дай —
какая судьба
                     тебе с ней?
Нет, алчет душа труда
над будущей
                     Песнью Песней!

Не так уже ночь мутна.
Как было
              всю жизнь условлено —
буди меня в шесть утра, —
поэзия,
           ремесло мое!