Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Сарьян рисует, бормоча.
Ворча, Сарьян рисует.
Худой,
прозрачный, как свеча.
Рисует,
будто судит…
Он говорит:
                «Сиди ровней…
Зачем плывешь, как масло?..
Ты —
        в маске…
Очень сладко в ней…
Сейчас исчезнет
                      маска!..
Скрипишь зубами?
Не беда!
Ты зол,
          но травояден…
Что?
Уползаешь?..
Никуда
не денешься,
                 приятель…»
До судорог,
до тошноты,
под канонаду пульса!
И —
вот он,
         вот он,
                  вот он – ты!
Закончено.
Любуйся…
Он дышит, как бегущий лось.
К спине
рубаха липнет…
Крича,
         рисует Мартирос.
В конце работы —
хрипнет.
Сейчас он
             как уснувший взрыв
на перевале горном…
Сидит,
         глаза полузакрыв,
нахохлившийся кондор.
И кажется бескрылым,
но
от этого порога
ушли в полет
давным-давно
крылатые
             полотна!..
Окно раскрыто,
а за ним
просторно и морозно…

И Арарат
как будто нимб
над гривой
               Мартироса.

Ежедневное чудо —
                           не чудо.
Ежедневное горе —
                           не горе.
Настоящее горе
                     другое.
И о нем говорить не хочу я.
Ежедневные блестки —
                                как ветошь.
Ежедневная ноша
                        не давит.
В ежедневные слезы
                           не веришь.
Не тревожит.
Надоедает.
Лжет язык
              в ежедневном застолье.
Бесконечные вопли
                          писклявы.
Постоянные вздохи —
                              не вздохи.
Ежедневные клятвы —
                               не клятвы.
Ежедневная ссора —
                            не ссора…
Но,
над спелой росой нависая,
вдруг встает
ежедневное солнце.
Ошарашивая.
Потрясая.
Ежедневной земли
                         не убудет…

И шепчу я,
               охрипнув от песен:
пусть любовь
                  ежедневною будет.
Ежедневной, как хлеб.
Если есть он.

А эта речка так течет!
Стоишь и смотришь:
– Ах ты черт!
Куда же ты,
               судьба моя?..

Она в ответ:
– Иду в моря…

– Ты ж
перестанешь быть рекой!..

– Я знаю.
Мой удел
            такой.
Умру,
пересчитав мосты…
Но я нужна.
                Нужна!..

А ты?

И ночь холодна.
И день голубой.
И души людские
                       в обойму
                                   втиснуты…
Но ведь будет когда-нибудь
                                    последний
                                                  бой
на этой крутящейся,
круглой,
единственной!
Придется
             высшую правду понять.
И где-то
на пятом часу наступления,
улыбнувшись,
последнюю пулю принять…
(Если б только знать,
что она —
последняя!)

Мы в ревущих колоннах,
как в газетных колонках.
Однозначные
буквы
от Амура
до Буга.
По-крестьянски корявы,
по-боярски нарядны —
станем рядом,
и сразу
образуется
              фраза!
Та, что с громом на равных.
Та, что мир осветила.
Это – мы!
От заглавных
до слепого петита.
Продолженье сказаний
на ветру ошалелом…
Кто нас пишет?
Мы сами!
Чем нас пишут?
Железом!
Сквозь разводы подпалин
мы, как пот,
                проступаем.
И Гераклы.
И Будды.
И бессмертье.
И злоба…

Мы в Истории —
                        буквы.
Лишь немногие —
                          слово.

Утром
        ярким, как лубок.
Страшным.
Долгим.
Ратным.
Был разбит
               стрелковый полк.
Наш.
В бою неравном.
Сколько полегло парней
в том бою —
не знаю.
Засыхало —
                без корней —
полковое знамя.
Облака
          печально шли
над затихшей битвой.
И тогда
с родной земли
встал
       солдат убитый.
Помолчал.
Погоревал.
И —
      назло ожогам —
грудь свою
забинтовал
он
   багровым шелком.
И подался на восток,
отчим домом
                  бредя.
По земле
            большой,
                        как вздох.
Медленной,
               как время.
Полз
пустым березняком.
Шел
лесным овражком.
Он себя
           считал полком
в окруженье вражьем!
Из него он
               выходил
грозно и устало.
Сам себе
            и командир,
и начальник штаба.
Ждал он
часа своего,
мстил
        врагу
               кроваво.
Спал он в поле,
и его
знамя
        согревало…
Шли дожди.
Кружилась мгла.
Задыхалась буря.
Парня
        пуля
              не брала —
сплющивалась
пуля!
Ну, а ежели
               брала
в бешенстве напрасном —
незаметной
               кровь была,
красная
на красном…

Шел он долго,
                   нелегко.
Шел
      по пояс в росах,
опираясь на древко,
как на вещий
посох.

Готовься,
            музыка,
для всплесков медных!..

Я славлю
             мужество
последних метров!..
Мелькнут и канут
цвета и блики.
А рот
распахнут,
как будто в крике!
И воздух горький —
комком у горла.
А бровка —
                в гору!
А бровка —
                в гору!
Все выше,
             выше,
за гранью риска…
Соперник
             дышит
до жути близко.
И, значит,
             до́лжно
прибавить скорость.
А мысли:
            точка!
А сердце:
            кончусь!
Судьба —
в оправах
секундомеров…

Я славлю
             правду
последних метров!
Ты душу
           выложил,
дрожишь, устав…

И нету
         финиша.
Есть новый старт.

Я – кинодублер.
Не слыхал
              о профессии этой?
Пока не воспетой.

И правильно,
                  что не воспетой!
Понять не могу,
почему мне еще не обрыдла
профессия драться,
профессия прыгать
                          с обрыва,
во имя искусства
идти на волков и на тигров…
Плевать мне,
что имя мое не указано в титрах!
Хоть там,
            где я падаю,
редко лежат
                поролоны.
И ноют
к дождливой погоде
мои переломы…
Я – кинодублер.
Я летаю,
            бегу
                 и ныряю.
Не верю в страховку.
Себе одному
                 доверяю…

Допустим,
идея сценария всех полонила.
Картина —
               в работе.
Отснята
почти половина.
Герой закапризничал.
Начал
        канючить и плакать.
В такую погоду
герою не хочется плавать.
Натура «горит».
Режиссер
             шевелюру лохматит.
Меня
вызывают.
И я говорю им:
                    «Снимайте!»
И вот я плыву.
Я скачу на коне.
Я фехтую.
Пью чай в перерывах.
На руки озябшие дую.

Разбито колено.
Плечо под кровавой корою.
А рядом снимаются
крупные планы
                     героя.
Я – мышцы его.
Я – бесстрашье его.
Я – решимость.

Я – кинодублер.
А дублерам
               нужна одержимость!
И снова я лезу куда-то
                              по чертовой стенке.
А хилый герой
репетирует
               сцену
                      в постельке.
Я в нем растворюсь,
как река растворяется в море…

Наверное, после
он будет и в славе, и в моде.
Наверно, потом
он расскажет, как падал,
                                как дрался.
И как ему было приятно.
И чуточку страшно…

Я – кинодублер.
Я, наверное, злюсь
                         без причины…
Пусть девочки верят,
что он —
             настоящий мужчина!
А этот мужчина
с гримершей ругается
                             долго.
А в нем от мужчины,
пожалуй что, брюки.
И только.

Я – кинодублер.
А сегодня я пью и тоскую.
Давай за дублеров,
которые жизнью рискуют!
Ты —
        тоже дублер.
Ты порою вопишь исступленно.
Другие —
              молчат.
Им легко
за спиною дублера.