Галактион Табидзе - Стихотворения

И в те далекие века
Был лес угрюм и молчалив.
Под серебром чадры река
Ловила тихий шорох ив.
И шорох ив, и шелест нив…
О милый край, как ты прекрасен.
Бег времени тягуч, ленив,
Но лепет молодости ясен!

Шла по лугам, как река винного пламени.
Только приблизился, вмиг мертвой прикинулась!
Оцепенел — потекла — и обняла меня —
И, не пропала пока, сердце не двинулось…
Сонная дева-река — дымный и дремлющий
Взор обнимает меня — синее бедствие…
Солнце высо́ко — стою — пламяприемлющий,
Помнящий праледника́ грозное шествие.

Мечта вела его тогда,
Волн молодых разбег и мера,
И — солнце страсти — череда
Родных имен — из уст Гомера!

Он весь отдался им — уснул,
От грома их оглохнув в гроте,
И в Аттику свою скользнул
По синеве и позолоте…

Но посуровела игра,
Он времени вцепился в гриву.
А сны сбывались: кровь и мгла,
Восторги и проклятья — Риму.

А нынче снег. Он бел и тих.
Был тих Овидий присмирелый…
А на коленях на твоих —
Том золотой и фартук белый.

И черноморская зима,
Что сходит нехотя по склону,
И моря черная кайма —
Всё это видится Назону…

О друзья, наша тайная вечеря,
Может быть, во спасенье векам?
О мой верный Иуда, ведь нечего
Сокрушаться о будущем нам?

Кто способен предать нашу искренность
И собратьям подвох преподнесть?
А один из двенадцати избранных
Обессмертит учителя днесь…

Возврат веков. Раскрылись двери,
      Пока мы ждали.
Явилась ты, обетам веря,
      Из светлой дали.

Тебя поток принес могучий
      В мятежной пене.
Ты смелый муж, избранник лучший
      И светлый гений.

Слух о мечте преображенья
      По миру бродит.
И над обломками крушенья
      Луна восходит.

Достиг ажиотаж предела,
Но всуе бесится партер:
Я — не во сне, на самом деле
И наяву — миллиардер.

Но для кого воздвиг я башни
Воображенья и химер?
Я без тебя — лишь ангел падший,
Банкрот, а не миллиардер.

«Друг ты мой, Ярали!» — Так звучала проповедь
Из уст Орбелиани… И все, осоловев,
Вслед за ним орали, продолжая требовать
Хвалебных излияний — вину и Саломэ.

Время это кануло в бездну, и тифлисские
Улочки и домики туда же смещены.
А стены Нарикалы пятятся тоскливо,
Железнодорожною волынкой смущены.

Мне с пригорка видится строек чет и не́чет.
Восхищен бетонными гигантами и я…
Чем развлечь мне витязя? Нечем, милый, нечем!
Времена те канули в поток небытия.

Поля без края, без границ
Усеяны толпою жниц.
Янтарны, золотисто-буры
В глубокой синеве дневной,
Как будто барсовые шкуры,
Они простерлись предо мной.
В далекий край под облаками
Несутся утки косяками.
Моя мечта над высотой
Всплывает в лодке золотой.

На склонах — снежные отары,
В снегу деревья, всюду тишь.
И в зимний день Тифлис мой старый
Обводит тушью тени крыш.

Где бабочки расцветки белой
В мечтах пьянительных весной?
По улице оледенелой
Толпа людей — как рой густой.

Вот купол, еле уследимый
В час вечереющей поры,
Но где она в разливе дыма —
Тень от Давидовой горы?

О, белое великолепье!
Не Русь у нас, и тяжелы
На юге северные степи,
Снега и синь морозной мглы.

Цепи гор убегают темною вереницей.
Уж не здесь ли когда-то всемирный потоп прошел?
Под задумчивым солнцем Мтквари легко струится.
Луг цветами оранжевыми зацвел…

Как прекрасны сады в густом золотом загаре!
Мать уносит сына в прохладную глушь аллей.
Словно с лестницы, вниз сбегает поспешно Мтквари,
Вырывается на широкий простор полей.

На праздник во Мцхета спешу, как в былые года.
И снова заходится сердце, — какие просторы
Откроются зренью, когда подъезжаешь туда,
Какой стариною поныне полны эти горы.

Да, мы и сегодня дорогу торим средь теснин
К скалистым твердыням и храмам, оставленным нами…
Во Мцхета спешу я. Зари догорает кармин,
И женщина в черном бредет вдоль межи за быками.

Уже Шио-Мгвиме мелькает и рвется назад,
И крепость на взгорье растет отголоском преданий.
Плоты по Куре вереницей плывут на закат,
Теряясь вдали негативами воспоминаний.

Проносится холм островерхий, как шапка Шота,
Дымок паровоза сливается с дымкой тумана…
Закроешь глаза, и вечерних полей немота
В душе зазвучит, нарастая, как гул океана.

Виноградом и спелым хлебом полны долины.
Ветки ломит тяжесть орехов и крупных слив.
Близ Метехи орлы, орлы — целый стан орлиный.
И Гракали тонет среди скошенных нив.

Солнце осени знойно, зреют плоды от жара.
Над землею синее марево чуть дрожит.
Возле Уплисцихе поваленная чинара,
Разметав листву, вблизи от путей лежит.

Сбились куранты хриплые.
В розовый палисадник
Звуки насилу выплыли —
Семь последних, надсадных.

Утро глядит воскресное
В мутное и растреснутое
Зеркало черно-овальное.
Няня листает Евангелие.

Взгляд поднимает блеклый
К дагерротипам блеклым…
Благовест отдаленный,
Бой — с шипеньем и клекотом.

Зубчатая закладка —
Высохшее алоэ…
Больно, сладко
Шевельнулось былое.

Я сплю,
Сгустилась ночь, и сумрак тих.
Я сплю…
Усмешка на устах моих.

Иные сны мне видятся во сне,
Не те, что вам. Мое — всегда во мне.

Я сплю — не убаюкали меня,
Я сам уснул, я жду начала дня.

И на мое недужное чело
Недоброе предчувствие легло.