Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

Мне не спится до рассвета
И стиху не спится тоже,
Потому что книга эта
На приданое похожа.

Эту книгу оставляю,
Лик души и сердца муку:
Вырви лист ее — по краю
Тут же кровь окрасит руку.

Я тянул ярмо по взгорью —
Над землей, под небосводом.
Ну, а что писалось кровью,
То питалось горным медом.

В доме трута не осталось,
Я поддерживал горенье.
То ль на мельнице, то ль старость,
Но во мне — земли вращенье.

Мельник слова, словно душу,
Воду я запряг в запруду;
Мысль негромкую послушай,
Говорить я тихо буду.

Боли в книге не скрываю —
Я товарищей теряю.
Как Важа, пронизан мглою,
Звезды славлю над дорогой.
Стань травою молодою,
Протяну еще немного.

Улечу с тропы высокой,
Небо синей сетью станет;
Если я взлечу, как сокол,
Пропаду один в тумане.

Я пленяюсь, мельник слова,
Сединой твоею милой;
О, внимай молитве снова,
Согрешу — меня помилуй.

В предстоящие мне миги
Стань лозой, пустившей почки.
Если я хозяин в книге,
Ты — в ней нянька каждой строчки.

И сорвалась звезда. Ночной дорогой
Как из пращи несется вниз, сюда:
Кому, успел подумать я с тревогой,
Еще сверкнет падучая звезда?

За склон Мтацминды, может, заглянула
И раскололась о скалу звезда;
А может, в море пала, утонула,
В пучине вод затихла навсегда.

Как мне найти, как повстречаться с нею?
Не будь моею, я б искать не стал:
Моя звезда сестры своей нежнее,
Сверкнувшей раз над головой Нестан.

Моя звезда подвижнее погони,
Преследовавшей всадника не раз,—
Горячая звезда! Ее бессонниц
Я неусыпный молчаливый страж.

Не скрылась бы вдали, за облаками;
Я думы в узел не стянул, иду:
В закате иль за девятью горами
Я должен отыскать свою звезду.

И я на плиты наступил ногой,
Где церковь так задумчива сегодня.
Большой платан шумит над головой,
Он мне дороже, чем приют господень.

Не рассказать о язве скрытой мне,
Не отдохнуть в тени от башни с вами;
Да не удушат родину во сне,
Дуб в Грузии не срубят топорами.

Любимой туфля на песке Куры
В лоскут души навеки завернулась;
И в пестроте житейской мишуры
Я постарел, когда настала юность.

Худой, по узким улицам ношусь,
И мотыльки кружат над головою;
Я, как платан, один; и я молюсь;
И церковь соревнуется со мною.

В стопу горы я плоть замуровал,
Я думы поднял высоко, на горы;
Я след ступни твоей поцеловал,
О Кетеван, я не потупил взоры.

Так язва успокоилась моя;
Люблю Тбилиси каменные крепи,
Запели третьи петухи, и я
Отверг сегодня господа на небе.

Я бегаю; я всюду одинок;
Бег времени я снегом называю;
Никто дубиной сбить меня не смог,
И милости просить я не желаю.

А если бег состарил и меня,
Сейчас в тени платана отдыхаю;
Да не оставят тисового пня,
Дуб в Грузии не срубят, повторяю.

Слушай, как можно без слов бесноваться
И не метаться при этом по дому;
В юности старцем уставшим казаться,—
Слушай, зачем не смеешься смешному?

Так говорят, как кувшин телиани
Ставят на голову мне, но устало
Я не усну на скале, что в Исани,
И в закоулках верийских кварталов.

Я не стоял под скорбящей звездою,
Брел я; был вечер похож на смятенье.
Тень моя, мраку была ты сестрою,
Душу спаси, дай ночам объясненье!

Мнится, что греза подводит порою.
Как кому мнится, не знаю. В Тбилиси
Ветви чинары ласкаю рукою,
Низкие бани, балконные выси.

Зов колокольный согреть бы, прохладу
Дуба бугристого гладить ладонью,
Лучшую долю отдать бы собрату,
Выбрать на кладбище общую долю.

Шума боязни не ведало ухо;
Листья чинары, зачем облетели?
Нежится месяц на облаке пуха,
Чтобы затем воцариться в Бетлеми.

Я не бахвалюсь; я в памяти запер
Думы мои, я беседую с ними:
Там, на Махатской вершине, мой факел,
Факел мой там, на Гомборской вершине.

Как за днем ночь идет, так и смерть
Бродит загнанной тенью за мною.
Смерть, зачем отравляешь мне свет
Этой черной бредовой тоскою?

Ранен я и, по правде сказать,
Стать землей не спешу. В горсти эти
Ты мне проса насыпь; я внимать
Не хочу наступлению смерти.

Навестит меня скорбно жена,
Увлажнятся, просохнут ресницы;
И ровесница-осень должна
Мне с корзиною полной явиться.

Наклонившись, жена охладит
Поцелуем чело мне. Не дайте
Ахов-охов услышать; как в скит,
Тихо тело с душой провожайте.

Кости с глиной оставьте; свои
Слезы в плаче молитвенном лейте,
Чтобы жили останки мои,
Как два князя святых из Аргвети.

Ни врагов, ни друзей я не жду,
Приникаю к подушке щекою;
В мыслях берегом жизни иду,
Внук кричит мне и машет рукою.

Сердцу больно от мыслей опять,
Как в тюрьме я: бессонница в сердце;
Звезды дальние вроде цыплят
Золотистых, что видел я в детстве.

Было время, вставая чуть свет,
Я кормил их… Вернется ль всё это?
Ночь когда еще сменит рассвет,
Как еще далеко до рассвета.

Верно, узка моя комната. В зале
Больше простора, он стоит дороже.
Тут для улыбки твоей тесновато,
Тень твоя тут не поместится тоже.

Всё же войди, ее свод поднимая, —
Взорам лучистым неведома старость.
Очень узка моя комната, знаю,
Только о зале мне и не мечталось.

Стелется дым табака надо мною,
Годы мои мимолетными стали.
Комнату благослови всей душою,
Словно летучую мышь средь развалин.

Если к луне ночью гость заявился,
Надо поднять потолок, как бывало.
Знаю, цена человеку — огромна,
Всё же не больше, чем комнате малой.

Будь же, улыбка души моей, проще,
Вместе согреем дыханием стены.
Стану сокольничим этою ночью,
Я приручу тебя, ястреб мой белый.

На горы взбегаешь, не старишься ты;
Метнут изумруд в тебя йорские волны,
А всё же мне мало такой красоты,
Тропинкой взбираюсь на горные склоны.

Подъемом ударь в мою грудь иль в ночи
Мне спуск облегчи твоей лестницей прочной,
На Мтквари вначале мне мысль обточи,
Потом покажи бирюзовую ночь мне.

Одень меня в шелест чинары, устрой
В ущелье вечерю, а можно — над склоном.
А хочешь: разрушь меня или построй,
Ну, скажем, как дом, что раздумьями полон.

Взнуздай мою душу иль дух мой волнуй,
Я слушаю молча твои разговоры,—
Мне тысячу сказок сложи и одну
О Грузии, что замурована в горы.