Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

О, ночь могучая вселенной,
О, черная моя тоска, –
Я слышу, как в разлуке пленной
Перекликаются века.

Седой метелью бездорожья
Мой день веселый заклеймен,
И затерялась поступь божья
В сугробах зыблемых времен.

И песня падает и воет.
Как ведьма, тощая луна.
Растет смятенье мировое,
И тайна тайн сотрясена.

Куда, зачем, откуда, где мы?..
Явись, певучий новый свет.
До дна пучину всю поэмы
Не в силах вычерпать поэт.

Я прохожу сквозь дым и хаос,
И нерожденные миры
Шумят, в утробе колыхаясь
Еще неведомой поры.

И время тут еще владыка
И звеньями веков звенит,
И завывает воздух дико,
И рассыпается гранит.

И воды буйствуют и снова
Жемчужно-нежным бьют челом,
И в зелени угла лесного
Как паутина бурелом.

И ребра мамонтов белеют
В страницах ледяных земли.
И август кровенит аллею,
Где мы с тобою тихо шли.

И падает во мгле лиловой
Испепеленная звезда,
И о былом тоскует слово,
Поет во мне как никогда.

И я, мечты свои пасущий,
В грядущее свирель воткну.
Там странный мир, еще не сущий,
Кричит в космическом плену.

И солнце черное не ново,
И роза черная давно.
Впервые сказано, и снова
Поэтами повторено.

О, как найти эпитет редкий!
Все разобрали мастера.
Остались нам одни объедки
От их пытливого пера.

Но будь смелее, будь пытливей,
Ступай нехоженой тропой.
Как гибель Карфагена Ливий,
Покоем прошлое воспой.

И был туман и круглый сумрак сплошь,
И свет, как слово, медленно возник,
И с криком, как мучительная ложь,
Лучей расцвел таинственный тростник.

И солнц плоды повисли в небеса,
Чтоб день их семенами был воспет,
И млечная покрыла их роса,
И вылупились луны из планет.

И под холодной лунной красотой
Ушел в берлогу лютый океан
И бурю стал сосать в берлоге той,
Качая материк пустынных стран.

И ополчился жизнью материк,
И в латы льдов, и в трепет трав и крыл,
И в плач горилл, и в человечий крик
Он плоть тысячелетнюю укрыл.

И гор снегами засмеялся он.
И сердце всё запомнило мое
И съежилось, чтоб видеть новый сон.
Так буйствует прекрасно бытие.

Распластано зеленое болото,
Как допотопной бабочки крыло.
Где пудра пестрая и позолота?
Их по лазури время разнесло.

Лишь вечером, когда в болотной яме
Лягушек обезьянья молодежь
Поет простуженными соловьями,
Ты прежних звезд сиянье там найдешь.

И тощих сосен ряд во мгле лиловой
Как стая черных страусов вдали,
И облаком багряным бродит слово
Над ледяным молчанием земли.

Я никаких не делаю орудий,
Я, может быть, еще не человек,
И копошатся руки в звездной груде,
И в древний вечер мой заброшен век.

И как хвощи коленчатые строфы
Шумят, отягощенные листвой.
И ждут глаза косматой катастрофы,
И я как жертву поднял череп свой.

И слышу я походку черепашью,
То недогадливые ледники
Планету развороченную пашут
И гибнут в лапах огненной реки.

И трупами преступного потопа
Покрыт просторный эшафот земли,
И Азия и тонкая Европа
Обглоданные руки вознесли.

И острова пустыми черепами
Раскинули по трепетным волнам
На вечную немолкнущую память
Тайфунам, звездам и поющим, нам.

Снится мне природы лоно
В голубом дыму луны,
Блеск холодный небосклона,
Смутный голос тишины.

На краю глухой поляны
Дремлет дом горбатый твой.
Глаз единственный стеклянный
Темной блещет синевой.

Я не знаю места глуше,
Тише мест не видел я, –
Не слыхать даже лягушек,
Где уж там до соловья.

Сосны стройные не воют,
Стоя спят, скрипят едва.
Их воспитанная хвоя
Не болтлива как листва.

В то роскошное молчанье
В лунном песенном бреду
С ядом звездных стрел в колчане
За тобою я уйду.

По казанской дороге в Быкове
Я под солнцем старинным живу.
О, земля, вижу лик твоей крови
Сквозь зеленую маску – траву.

И вчера не пугливую мышь
На веранде вечерней я слушал.
Это шел на Москву Тохтамыш,
Это страшный Батый на Москву шел

И сегодня татарская медь
Загорелась на коже славянок,
И березы гортанно шуметь
Начинают и медленно вянут.

Знаю, будет пустынно в лесу.
Будет снова кровавая осень.
Далеко, далеко унесу
Шум берез и скрипение сосен.

В беззвучный час, когда отверсты
И бездна звездная и тьма,
Пойду искать своей невесты,
Пойду в ночные терема.

Часы веков оставлю дома,
Чтобы не знать, который век.
Пойду дорогой незнакомой,
Где бродит зверем человек.

Мои зрачки горят, как свечи,
И волчья шерсть горит на мне,
Растаял холод человечий
На первобытном том огне.

Я чую дикую отраду,
Светло и весело в лесу.
Подстерегу ее, украду
И в сказку мира унесу.

Что мне делать в этой яме,
Где окошечко – звезда.
Улыбается струями
Оловянная вода.

Поезд длинным насекомым
По пути стальных тенет
С приглушенным долгим громом
Слишком медленно ползет.

И скрежещет старый ветер
Звонкой связкой ржавых дней.
Оттого и нет на свете
Песни узника грустней.

Раскройся, гордый небосвод,
Хоть слово человеку выкинь.
Ты блещешь бездной светлых вод
И дремлешь их молчаньем диким.

И дня серебряного зной,
И ночи синие колонны
Обрамлены голубизной
И тишиною непреклонной.

И мы клянемся под тобой,
И мы целуем и желаем,
И ты огромный голубой
Ни словом нам, ни даже лаем.

И лишь горят орбиты звезд,
Белками страстными сверкая,
И где-то за мильоны верст
Тоска по нас иного края.

Мы бродим все в стране одной,
Вскормила нас одна волчица,
Чтоб вечный город под луной
Могли мы строить научиться.

В стране одной и я, и ты.
Мы все, как Пушкин, любим осень.
Но лишь различные цветы
Оттуда мы домой приносим.

Кто сумрачный чертополох,
Кто розу ясную, живую...
И говорят, что первый плох,
И лишь вторые торжествуют.

Да будут все они равны,
Что в свежей той росе блуждали.
Их радовали те же сны,
И те же их манили дали.