Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Мне Боратынский мрачный близок,
И Тютчев голубой, и Блок,
И Гумилева гордый призрак
Порою бродит между строк.

Я приобщаюсь к их страницам,
И в том же ветровом краю,
Что вековым поэтам снится,
Брожу я нынче и пою.

Я так же пьян, и не опомнясь
Я воздух пью далеких стран,
Я многих солнц, быть может, помесь,
Но хаос ими не попран.

Он зло дымится в звездных сонмах…
Да ведайте, земли сыны,
Что я один из тех огромных,
Кто в мир взглянул из глубины.

Пространства черная порфира
На мне звездится с давних лет,
Не для безграмотного мира
Моя поэзия планет.

В той стране, которой нет,
Где поэты мрут от жажды,
В пестром сумраке планет
Ты мне встретился однажды.

Ты букеты те же рвал,
Сын эфира, друг стеклянный,
Для хулы как для похвал
Ты небес топтал поляны.

Под ногами в мураве
Звезды прыгали пугливо,
Не одна луна, а две
Нам светили в час прилива.

В той стране, где жгут мечты,
Где моря зажгла синица,
В той стране, что песням снится,
Тихо встретился мне ты.

Чтоб огонь земной сберечь,
Я упорно дрессирую
Непокорную, сырую
Человеческую речь.

Вы, слова, слова как львы,
Полно вам гулять вразвалку.
Я беру перо как палку,
Чтоб послушны были вы.

Вы умеете манить,
Говорить с пустынным ветром,
Так ступайте строгим метром
По снегам моих страниц.

В шкурах крапчатых ночей
Вы к очам моим причальте,
Буду холить вас в асфальте
Городов земли ничьей.

Там, хоть камень возопи,
Не поймут пустынь горенье,
Там по голубой арене
Водят солнце на цепи.

Надо мной кривите рожи!
Я – влюбленный триумвир.
Египтянка мне дороже
Рима, славы и порфир.

Это я при Акциуме
Проиграл позорно бой,
Чтоб рабом я с нею умер
На постели голубой.

Флот империи великой
Я в волнах похоронил
Ради солнечного лика,
Озаряющего Нил.

И бессмертьем обеспечен
Я на долгие века,
И поэтам в смуглый вечер
Я кричу издалека:

Я – Антоний, я тот самый,
Чья любовь была вино,
Стройте мне стихи как храмы,
Я живу и жил давно.

Пусть ржут и пляшут вражьи кони,
Как Зигфрид я неуязвим,
Я в крови выкупан драконьей,
И я кичусь мечом своим.

Он рубит всё, и пух, и камень,
Острей чем пламень он и лед,
И золотыми языками
В пространстве звон стальной плывет.

Дубы шипят, лепечут клены,
И бор трубит во все стволы...
Веселой влагой утоленный,
Ужель паду я от стрелы?

Меня внесут в бургундский замок,
Положат на квадраты плит,
С печальной страстью вдовьих самок
Мне грудь Кримгильда оголит.

Но в миг, когда войдет убийца,
В усах усмешку затая, –
Из раны свежей зазмеится,
Взывая к мщению, струя.

Атом буйствовал вначале,
Громом дрогло естество,
Жгли зубцы, игру кончали
Ледохода моего.

Никуда он плыл разумно,
Снег тревожный унося, –
Формой хаос цвел, чтоб шумно
Щупал эхом юность я.

Яд юродивых эфира,
Щедрость широчайших чаш,
Церемонный храм факира,
Ум твой смелый – робкий паж.

Он не нужен музе ласки,
Красоты и звонких жаб, –
Египтянки дремлют глазки,
Веет бархатом арап.

Изольды лик суровый,
По нем бы я не чах,
И косы как оковы
На девичьих плечах.

И Тора молот яркий
На своде голубом.
Как молнии подарки
В твой тихий, тихий дом.

Белеют занавески,
В их крепкой пене ты,
И подбородок резкий,
И свежих глаз цветы.

На запад мчались каравеллы
За индианкой золотой,
Качался месяц осовелый
Над океанской темнотой.

Бросались крепкие матросы
На медных жен и дочерей,
Испуг и трепет плосконосый
Их раскалял еще острей.

И белый мед Европы вылив
И выжав с болью капли все,
В пернатых шалях смятых крыльев
Они по чуждой шли росе.

Грузили золотом и хиной
Коралловые корабли,
Пьянели музыкой стихийной
И в трюмах крови яд везли.

Он был спиралями завинчен,
Нежнейшими из спирохет.
Его не вылечил да-Винчи
У Борджиа во цвете лет.

Цари, и папы, и поэты...
Как в смертных он вонзил кинжал.
И величайший сын планеты
Его конца не избежал.

Хаос, хаос, это ты когда-то
Кирпичи вселенной обжигал.
Я храню твой пепел розоватый
В черепе, граненом как бокал.

Нежен пепел, точно пена нежен,
Но под ним огнистая волна,
Та волна зеленой бритвой режет,
Лезвиями глаз горит она.

А на дне клокочет камень алый, –
Сердце, раскаленное тобой,
От него растут во все концы кораллы
Жилами в стихии голубой.

Пусть гнется неба звездный бубен,
Пусть липнет лунная рука, –
Земля, танцуй, мы нынче любим,
И наша гибель далека.

Пляши, душа, как Саломея,
Бокалы бедер наливай,
Я подаю тебе, немея,
Главу свою, как каравай.

Она лежит на хладном блюде,
И соль земли ее дерет,
И обезумевшие люди
Визжат в блевотине: вперед.

И солнце рыжее как Ирод
На ложе растянулось там.
Властитель пьян и правит миром
По книжным каменным листам.

У золотых гниют прибрежий
Ограбленные корабли,
Веселой стала, непроезжей
Дорога дымная земли.

Пляши, душа, мы любим нынче,
И в жилах там любовь бежит,
Багряная, как у да-Винчи,
И каждый шарик – Вечный Жид.

В облаках туманностей белесых
Расцветают радуги миров.
Где-то там на золотых колесах
Скачет гром и спины бьет ветров.

Там великий мрак не кончен блеском,
Там космический поет норд-ост,
И шипят миры на дне вселенском,
Не всплывая пузырями звезд.

Но и там, где мрак еще не кончен,
Останавливает бег поэт,
На брегу ночном он рвет бутончик,
Не лизнувший лепестками свет.

И в холодном саване страницы
Он засушен, не посмевший цвесть,
И в сердца далекие струится
Неизведанного мира весть.