Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Какие дни здесь безмятежные!
Какие мирные потемки!
В окошке – глуби, зыби снежные
В серебряной пурге, поземке…

Сугробы, как медведи белые,
Лежат на сучьях ели старой,
С макушки ж – хлопья поседелые
Летят, как пышные гагары.

Здесь – кресло дедово покойное
И шаль уютнейшая бабки.
В углу – моя борзая стройная,
На печке кот мой, черный, зябкий…

Ночами лес меня баюкает —
И сны глубокие я вижу,
А утречком лешук аукает —
И легкие стремлю я лыжи!

Мне любо скок устроить заячий!
Поднять сорочьи перелеты, —
И я живу, тоски не знаючи
И забываючи заботы…

Здесь, словно зверь, меняю шкурку я —
И в деревенской шубке куньей
Бываю, юная и юркая,
Лесною девушкой-ласкуньей!

Помню, Пасху раз встречала я
В сельской церкви, средь полей.
Тропы темные и талые
Уводили в полночь к ней…

Как торжественно, возвышенно
Брезжил звездный небосклон!
Как мерцал, лимонный, вишенный,
Луч лампадок из окон!

Девки, строги и разряжены,
Шли к распахнутым дверям.
Дети ж, резвы и приглажены,
Торопились к звонарям.

И над ветхой колокольнею
Гул разлился золотой,
В веси дальние и дольние
С вестью канувши святой…

Освещали лес осиновый
Плошки, яркие в ночи,
А в палатке парусиновой
Освящались куличи.

Там столкнулась после утрени,
Помню, с парнем я одним
И, ликуя сердцем внутренне,
Похристосовалась с ним.

Где бы Пасху ни встречала я —
Помню с этих пор везде
Те уста сухие, алые
Друга, брата во Христе!

Этот день – Великий был четверг, —
И во всех лампадах тихо тлело масло,
Свет вечерний розовел и мерк…
Небо вешнее бледнело, но не гасло…
Яйца красила я у окна,
Их укладывая на поднос овальный,
И была я от любви бледна,
И была от нелюбви его печальна.
Вспоминала тонкое лицо,
Сердце гордое его я вспоминала…
И окрасить белое яйцо
В алое для милого вдруг пожелала.
Но казался тусклым красок цвет —
Кармазиновой, шарлаховой, карминной, —
Чтобы был огнем зажжен, согрет
Дар любви моей, горячей и глубинной!
Выбрала иглу я, всех острей,
И свой тонкий палец трижды уколола, —
И яйцо от крови той моей
Заалело, как рубин, большой, тяжелый!
День тот был – Страстной, Страстной четверг.
Всем судил он просветленное мученье…
Но зато любви уж не отверг
Гордый юноша в Святое Воскресенье!

Ой, сестрицы во Христе!
Лес – в лазоревом листе,
Речки синие текут,
Птахи серые поют.
Полно, девушки, дремать:
Нам земля сырая – мать!
Вы повыбегьте, крестясь,
Миру Божьему смеясь…
Пусть – неприбраны, босы,
Неплетено полкосы!
Не круги ведь нам водить,
Перед Господом ходить…
Вешней радуясь поре,
Мы побродим по горе,
Трав целебных наберем
И присядем – подождем:
Не пройдет ли, наконец,
Завитых гоня овец,
Пастухам всем Пастушок,
Белый, белый с плеч до ног?!
Что пасхальное яйцо —
Несказанное лицо.
Где ни ступит узкий след —
Встанет ландышевый цвет.
Ой, сестрицы во Христе!
Верим мы по простоте:
Слезы сладкие текут,
Души девичьи поют.
Полно, милые, рыдать,
С нами, с нами благодать.

Мой пламенный, мой молодой Паоло!
Когда к тебе склоняюсь я, лобзая, —
Ты – весь в кудрях, улыбчивый и голый, —
Мне кажешься архангелом из рая!

Глаза твои полны святого блеска,
Трепещут руки бледные, как крылья, —
И я, земная, бедная Франческа,
Лечу с тобою в женственном бессилье…

Голубой морозный вечер,
Путь алмазный и хрущатый…
Уродилась Коляда!
В шубке лисьей и овечьей
Разбегайтеся, дивчата,
По дворам, туда, сюда!
Небо вызлатили звезды,
Хаты высеребрил иней,
Разрумянил холод нас, —
И у всех, взнесясь на воздух,
Из бумаги алой, синей,
На шесте звезда зажглась!
Стукнув в низкое оконце,
В тесные толкнувшись сенцы,
Мы колядки запоем —
О хозяине и солнце,
Об Овсене и Младенце, —
Пирогов, колбас сберем.
Вы пойдете, громко славя
И тихонько балагуря
О кудрявых женихах,
Я ж о том, кто всех кудрявей,
Всех милей и белокурей,
Промолчу, бредя в снегах…
Ой, святая Вечерница!
Ой, богинюшка родная —
Молодая Коляда!
Дай венец мне с тем, кто снится…
У меня в руках – большая,
Семилучная звезда!

Как утро хорошо среди родной усадьбы!
Пробудишься чуть свет, бояся: не проспать бы.
В печи затопленной – поленьев алых треск,
Повсюду – зайчиков янтарный бег и блеск,
Не то – от зеркала с сошедшей амальгамой,
Не то – от узкого стаканчика за рамой…
Вот входит девушка, неся рукой одной
Фаянсовый кувшин с водою ледяной.
Лежишь и нежишься, храня тепло и радость…
Встаешь и ежишься: едва девятый градус
Показывает ртуть. Но холод тот здоров!
И, телом бодрая от легких, крепких снов,
Лицом румяная от свежих умываний,
Сажусь за стол, пишу и грежу средь писаний
Над перламутровой чернильницей моей
С ненужной бронзовой песочницей при ней.
Потом для завтрака и краткой передышки
В столовую иду, где папушники, пышки,
Еще горячие, душистые, лежат,
Где нянька, шамкая, передает подряд
Мне деревенские все новости и толки:
О появившейся на свет белесой телке,
О том, как в эту ночь соседский гусь замерз,
А иней пал густой, пушистый, словно ворс,
Что урожай сулит… Я слушаю охотно.
Снаружи белятся снеговые полотна,
Синятся тонкие небесные шелка,
Из сада светлого кивает мне слегка
Елей клобук седой иль сосен белый куколь,
И усмехается мне пара снежных кукол!

Люблю деревню я, особенно зимой.
Мой отчий дом люблю и день рабочий мой
Средь деревянных стен из золотистых бревен,
В просторной горнице, где пол – слегка неровен,
И дверь – певучая, и нет ключа при ней…
Где – в сумрак стелются половички синей,
А в солнце – зыблются нежней и желтоватей
Кретон завес и кисея кровати…
Где – высятся простой ореховый киот
И палисандровый затейливый комод,
Где колокольчик есть, взамен звонков, старинный,
А вместо ламп шандал со свечкой стеаринной…
Кругом – всё новое! Всё радует глаза!
А выйдешь на крыльцо – там тоже чудеса:
Сосновый сизый лес весь жемчугами вышит,
Атласы алые заря над ним колышет,
И веселят порой серебряный пустырь
Синица синяя иль розовый снегирь.
В снегу – столбы ворот, скворешник и собашник, —
И в вышках сахарных и в пряничных тех башнях
Волшебным теремом выглядывает дом,
Оберегаемый цепным косматым псом.
Но зелен стал восток, а воздух – льдисто-колок, —
И месяц молодой, что зеркала осколок,
Повис и заиграл на дальних пустырях!
В их бриллиантовых и ледяных морях
Бугры легли спиной, как тучные тюлени,
Деревья ж подняли, как тонкие олени,
Ветвистые рога к созвездию Стожар…
Пора домой! Там ждет ворчливый самовар.
Там напишу сейчас чудесные стихи я —
Как зори, ясные, как месяц, молодые!

Зимою полночи полуден осиянней!
Не грех ли дома быть? – И в легонькие сани
Велим мы запрягать покорного коня,
Потом бежим на двор, где полоса огня,
Желтея, тянется из мерзлых окон кухни…
О, бедный, бледный свет! Скорей, скорей, потухни…
Кругом – сияние! Блистание – кругом! —
На голубой земле и в небе голубом.
От холода, луны всё – призрачней, воздушней,
Слышнее – фырканье и ржанье из конюшни,
И нынче верится почти, что домовой
Сплетает гривы там мохнатою рукой,
Над баней же вот-вот, сзывая леших духов,
Взлетит кикимора косматая, заухав…
Но лошадь подана. Закутавшись в платке,
Сижу со спутником я рядышком в возке, —
И, гикнув ухарски и вожжами ударив,
Он мчит меня с собой средь серебристых марев,
Средь зарев палевых в раздольнейшую ширь…
Так вот где – Окиян, Буян и Алатырь! —
Дробятся крупные сугробов бирюзины,
Искрятся яркие созвездий бисерины,
И другу я шепчу, приметив то иль то:
«Кичаги – там, а там – Утиное гнездо…»
Возничий милый мой весь в белой снежной пудре,
Из черных сделались седыми брови, кудри,
Но, разрумяненный, еще юней стал лик!
Невольно мой к нему приблизился, приник, —
И рот целующий, улыбчив, розов, тепел,
Их иней тающий с ресниц пушистых допил!