Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Вычегодская мадонна,
Шея — белые снега.
К ухажерам непреклонна,
К темным личностям строга.

Платье греющего цвета
И рисуночек рябой.
Будто вся она одета
Летней радугой-дугой.

— Мне на речку мамой велено! —
Говорит она смеясь.
А под бровью, как под берегом,
Ходит глаз, как ярый язь.

Вот она выходит к Вычегде,
Вся как стройное весло,
Осторожно ставит ичиги,
Чтобы в речку не снесло.

Ставит ноженьку на камушек,
На белый, что яйцо,
Из корзины вынимает
Голубое бельецо.

Бьет вальком по синей юбке,
Раз и два и три раза.
А за ней следят из рубки
Капитанские глаза.

— Ах, заметьте! Ах, страдаю!
От любовных гибну мук.
Я с собой не совладаю,
Выпадает руль из рук!

Снизошла она, взглянула
На того, кто кудреват.
Сто ресниц, сто стрел Амура
В капитана вдруг летят!

— Слышать это мне нелестно,
Если вы из-за любви,
Из-за личных интересов
Так рискуете людьми!

Бровь кокетливо ломает
И, прелестнейшая лань,
Энергично выжимает
Чисто вымытую ткань.

А из рубки обалдело
Капитан речной глядит
И гудком, совсем не к делу,
Вдоль по Вычегде гудит!

Шли бабы с туесами
По полю, овсом.
И рассуждали сами
Решительно о всем.

Одна была рябая.
Такая рябина
Бывает рано утром
На реке Двина.

Другая — вся пунцовая,
Как маки у плетней,
Наталья Огурцова,
Мать семерых детей.

А третья вся, как сыр, кругла,
Как белая лилия,
Как луна из-за угла,
Когда ее всю вымыли.

Все три не парижанки,
«Пардону» нет в словах,
Все три устюжанки,
Выросли в лесах.

Около клюквы,
Около зайчих,
И книжные буквы
Не жаловали их.

Одна сказала: — Совесть
Должна быть у всех. —
Другая возразила:
— Есть, но не у всех!

Одна сказала: — Солнце —
Раскаленный шар,
Спусти его пониже,
Получится пожар.

Другая уверяла,
Что град все тот же лед,
А третья горевала,
Что зять весь месяц пьет.

В бору все три умолкли, —
Другой был интерес.
Глаза их, как бинокли,
Обшаривают лес.

Вошли они в орешник,
Под птичий шум и крик.
Мерещился им леший,
А это был лесник!

А сыновья их где-то,
Во всех концах земли,
В университеты
С учебниками шли.

Идут три плотника веселых,
Три топора и две пилы.
За что во всех поречных селах
Их приглашают во дворы?

За то, что сказочно и чудно
Они владеют ремеслом,
При их содействии нетрудно
Пустить все старое на слом.

Все могут сделать! Даже гусли.
И не кому-то, а Садко!
Река их жизни в этом русле
Течет правдиво, глубоко.

Идут мои мастеровые,
Три молодца как на подбор.
— Вы чьи, ребята?
— Мы двинские.
Свой род ведем из Холмогор.

И вот уже встают стропила,
И щепки свежие летят.
И с вдохновенным жаром-пылом
Все три топорика блестят!

День начинается,
Хмель завивается!
Выпустит листик,
Сделает винтик.
С веткой обнимется,
Кверху поднимется.
Здравствовать хмелю
Эту неделю,
Даже вторую
Хмелю дарую.
Как я люблю
Его кольца витые!
Нравятся шишки
Его золотые.
Нравятся листья
В белых накрапах,
Нравится легкий,
Волнующий запах.
Хмель меня, видимо,
Располагает
Тем, что вершины
Своей достигает,
Сверху глядит
На двинское теченье.
Так бы и людям —
Без исключенья!

На базаре, на самом краешке,
Где кончается толчея,
Продавала старуха варежки,
Покупал эти варежки — я.

Нитки были на совесть крученные,
Шерсть была натурально чиста.
— Хочешь белые, хочешь черные,
Хочешь в елочку —
         все цвета!

Взял я черные.
       — Кто их вяжет?
Сами вы или кто другой? —
И смотрю, а чего она скажет.
А старуха в слезу:
         — Милый мой!

Ох, какие глава сверкнули
Из-под бабкиных древних бровей.
— Гражданин! Вы на что намекнули?
Договаривайте скорей!

Я могу даже богу покаяться,
Спекулянтов в роду моем нет! —
Узловатые, старые пальцы
Стали вдруг достоверней анкет.

Искры глаз ее гневных и добрых
Подсказали уверенно мне:
Больше честных, чем грязных и подлых,
На трудящейся нашей земле!

На Иваньковском водохранилище
Заросли берега.
Ива — ивинка,
Ива — ивища,
Ива — просто карга!

Я плыву.
Острова,
Острова,
Острова.
Ива — девушка юная,
Ива — вдова!
В изголовье
По-вдовьи
Пространство и синь.
Где же муж?
Где же дочь?
Где же, милая, сын?
…Но седая молчит,
Только чайка кричит.
Не печалься, родная,
Расстанься с бедой,
Обнимись с этой
Ласковой, тихой водой!
— Обнимусь! —
Отвечает сквозь слезы она.
— Обнимайся, родная,
И стой дотемна! —
Солнце село,
Но день не погас, не потух,
Потому что в воде
Отражается пух,
Желтый, нежный,
Как жизнь, неизбежный!

Я люблю лошадиное око!
Лиловатость и жадность белка.
Лошадь видит далеко-далеко,
И в глазах у нее облака.

Поле, дальние перелески,
То болотинка, то бугорок.
Словом, скромный пейзаж деревенский,
Бесконечность российских дорог.

Вот уж солнышко приседает,
Тихо прячется за кусты.
А она все шагает, шагает,
Видно, временем располагает,
Бьет копытами о мосты.

В лошадиной огромности глаза
Только путь, только путь без конца.
И одна постоянная фраза:
— Положите скорей овсеца!

Хорошо на Северной Двине!
Голубой простор души не давит.
Солнце бьет загаром по спине,
А подставишь грудь — и в грудь
               ударит!

Над рекою тихий небосвод,
Вдоль реки лесной дремучий шепот.
Но порой теченье корни рвет
И в двинских пучинах сосны топит.

День плывешь, а все леса, леса,
Два плывешь — кругом пейзаж таежный.
Сыплется морошка в туеса,
А оттуда в рот — маршрут несложный!

Шаг шагнешь — брусника и грибы,
Два шагнешь — не оберешь малины,
Иль встают, как звери на дыбы,
Вырванные бурей исполины.

От восхода и до темноты
Берега стоят в зеленой раме.
За речных прохожих здесь — плоты,
За знакомых — сплавщики с баграми.

Лес плывет! Дорогу дай плотам!
— Я ве-зу-у! Ве-зу-у! —
           гудит буксир натужно,
Радуются стройки:
         — Это нам!
— Это нам! И это очень нужно!

Елочками бакены кивают,
Кораблям поклоны отдают.
На быстринах стерляди гуляют,
Я ловил, но что-то не клюют!