Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Священник в электричке что-то пишет,
Прижав бумагу белую к окну.
А ветер легкомысленно колышет
И путает святую седину.

Через плечо служителя читаю:
«Деньки установились горячи.
На небе незаметно тучки тают,
Черемуха цветет, кричат грачи».

Подумает чуть-чуть и вновь запишет:
«Я видел головастика в воде.
Он жабрами совсем как рыба дышит».
Святой отец! А проповеди где?!

Снуют скворцы по новеньким скворечням,
Цветет и манит пчел к себе лоза.
И вижу я, как бредят чем-то грешным
Зеленые поповские глаза.

И говорю ему я из вагона,
Стоящему где солнце и ручьи:
— А ты, отец, возьми прочти с амвона:
«Черемуха цветет, кричат грачи!»

Все пишут — Фидель бородатый.
Сравнивают бороду с ночью.
По-моему, он — крылатый,
А борода между прочим.

А все же она прекрасна!
И кто-то ее ругает.
Кому-то она опасна,
Кого-то она пугает.

А нам она самая наша,
В ней черная смоль Емельяна.
И мы ей приветственно машем
За синюю даль океана.

Всей своей красотою
Рассвет над Россией клубится.
Иду.
А колхозники с поля
Кричат мне:
      — Ну, как там кубинцы?

— Воюют!
Не будем бояться!
За революцию — вечность.
……………………………………………
Растет всемирное братство,
И гибнет всемирная нечисть!

Где это было?
В Румынии было.
Черное море
По берегу било.

Било не в скалы,
Било не очень,
Било-ласкало
Плечи и очи.

Било-манило,
Вполне понимая,
Что для трудящихся
Значит Мамая.

Люди с надеждой,
С улыбкой шагали,
Но не в костюмах,
А в темном загаре!

Люди не мешкая
В море ныряли,
Температуре воды
Доверяли!

Великолепны
Мамая, Констанца!
Может, не ехать?
Может, остаться?

Жить себе в «Дойне»,
В прекрасном отеле,
Около древней
Морской колыбели?

Жить — не тужить
И беспечно и праздно,
Невдалеке от воды
И соблазна?

Видеть все юное
И нагое?..
Можно и так.
Только в сердце другое.

Манит в Москву
От Мамаи, от моря
В лес подмосковный,
Где тихая Воря.

Где петухи,
Как копье, через реку
Звонко бросают
Свое «ку-ка-ре-ку».

Где из гудящей
Окрест электрички
Словно царевны
Выходят москвички!

По берегу Днепра
Серебряные рупора.
Цветущие каштаны,
Весенняя пора.

На гребешках
Владимирских высот,
Как памятники,
Парочки темнеют.
Никто словечка не произнесет,
Перед величьем
Вечера немеют!

Зато распелись соловьи
На все лады, на все изобретенья,
Попробуй их останови,
Они другого подчиненья!

Вот город!
И трамвай и соловей —
Завидное и редкое соседство.
Один гремит
По линии своей,
Другой поет
Со своего насеста.

Прислушайтесь:
— Тиу! Тиу!
— Чок! Чок!
Уж не горох ли сыплют
           на поленце?
Бьет в соловьином горле
            родничок,
И возникают дивные коленца.

Уж сумерки.
Пора бы свет зажечь.
Сиять весь день и солнышко устало.
Зачем же свет,
Когда светлее свеч
Горят повсюду
Люстры на каштанах!

Брови — до неба.
Косы — до талии.
Вот мы какую
Видели в Таллине!

Голос звучит
Вызывающе тонко:
— Звать меня ВИрве.
— А кто вы?
— Эстонка!

— Вирве?
— А что значит Вирве?
— Сравненье.
Это по-русски —
Рябь и волненье.

С моря ко мне
Мое имя летело,
Ветром морским
В колыбели задело.

Всем городам
Изменю ради Таллина!
Я в этот город
Всем сердцем влюблен…

Брови — до неба,
Косы — до талии,
А красота
До сикстинских мадонн!

Гроза за Даугавою
Клинки свои втыкает.
Она гремит по гравию
И смелых окликает.

На небе туча — занавес,
Бурлят бугры, буруны.
Садись за весла, Саулит,
Греби на берег, Бруно!

На нас волна-волчица
Сердито зубы скалит.
О, как бы не проститься
С женой любимой Скайдрит!

Ревет река неистово,
Но — богатырь у весел!
Он волосы волнистые
На лоб небрежно бросил.

Гребет! И волны колются
И падают с наклоном.
Он с Даугавой борется
И с богом Посейдоном!

Железные уключины
Пищат и стонут нежно.
Они давно приучены
К суровости мятежной.

Река — ее величество,
Вода — сплошные ямы.
Ну что, поэт лирический,
Поди забыл про ямбы?

Улыбка намечается
В лице его серьезном.
Такие не отчаются
Перед редутом грозным!

Звериным, рысьим выгибом
Волна волну торопит.
Мы выплывем, мы выгребем,
Река нас не утопит!

Вычегодская мадонна,
Шея — белые снега.
К ухажерам непреклонна,
К темным личностям строга.

Платье греющего цвета
И рисуночек рябой.
Будто вся она одета
Летней радугой-дугой.

— Мне на речку мамой велено! —
Говорит она смеясь.
А под бровью, как под берегом,
Ходит глаз, как ярый язь.

Вот она выходит к Вычегде,
Вся как стройное весло,
Осторожно ставит ичиги,
Чтобы в речку не снесло.

Ставит ноженьку на камушек,
На белый, что яйцо,
Из корзины вынимает
Голубое бельецо.

Бьет вальком по синей юбке,
Раз и два и три раза.
А за ней следят из рубки
Капитанские глаза.

— Ах, заметьте! Ах, страдаю!
От любовных гибну мук.
Я с собой не совладаю,
Выпадает руль из рук!

Снизошла она, взглянула
На того, кто кудреват.
Сто ресниц, сто стрел Амура
В капитана вдруг летят!

— Слышать это мне нелестно,
Если вы из-за любви,
Из-за личных интересов
Так рискуете людьми!

Бровь кокетливо ломает
И, прелестнейшая лань,
Энергично выжимает
Чисто вымытую ткань.

А из рубки обалдело
Капитан речной глядит
И гудком, совсем не к делу,
Вдоль по Вычегде гудит!