Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Как голуби слетаются слова.
— Давай работу! — требуют резонно.
Они, как в океане острова,
Спасут меня, седого Робинзона.

— Все в сборе?
— Все! —
Еще одно словцо,
Чумазое, явилось из котельной.
— Вставай сюда! Твое лицо
Как раз к моей компании артельной.

Загоготал простой словесный люд
И к новобранцу-слову льнет с допросом:
— Ты где шатался? Признавайся, плут!
— Вниманье! Тишина! Мы после спросим.

Я маршал.
Объявляю смотр словам.
Стоит мое подтянутое войско.
И гул уже несется по рядам:

— Веди в атаку!
Мы с тобой! Не бойся!
Сраженье началось.
Труби, горнист!
Не упусти высокого мгновенья!
Еще минута — и на белый лист
Строку к строке поставит вдохновенье!

Дрозд, наверно, декламатор,
Голос хриплый, хвастать нечем.
Мне, признаться, непонятно,
Почему он назван певчим.

Может, это по знакомству
Или по непониманью?
Слышите, с каким упорством
Он трещит над ранней ранью?

Иль рябины наклевался,
Иль рябиновки напился,
Иль давно не занимался,
Если с первой ноты сбился?!

Дрозд, оставь свои потуги,
Знай, певцы получше были,
Брось лесной вокал, покуда
За нахальство не избили.

Поэты! Не гнушайтесь песен,
Пишите их — они нужны.
Коль рот раскрыть в застолье нечем,
Мы виноваты! Мы должны!

Мы!
Горько мне, что для России
Вам жалко песенной строки.
И выплывают расписные
Халтурщики-текстовики.

Поэты! Это нам позорно,
За это надо нас на суд,
Что высеваются не зерна
В людские души, а овсюг!

Гремлю, как дождь
В водосточной трубе,
Лопаюсь, как спелый
          стручок гороха.
Все, что есть, отдаю тебе,
Моя эпоха!

Фабрики ткут —
        дым из труб,
Станы прокатные сталь катают.
А у меня слова срываются с губ
И за душу жгучим ознобом хватают.

Им нравятся ранние поезда,
Им нравится быть с машинным стуком.
Они нежнее тычинок дождя,
Грубее шершавых солдатских сукон.

Стихи — моя наковальня: тук-тук!
Мои озорные трехструнные песни.
Поэзия! Ты не собрание скук,
Не выставка глупости, чванности, спеси!

Вся как радуга,
Вся как вызов,
Вся как звончатый,
         радостный смех.
Это ты ныряешь с карнизов,
Пробивая мартовский снег!

Я в рай не попаду — я слишком грешен!
Жалеть ли, сокрушаться ли о том?
Мне будет раем громкий дождь черешен,
Который я ловлю горячим, жадным ртом.

Мне будут раем голоса живущих,
Шторм на море и шлюпки вдоль бортов,
Мне будет адом, если в райских кущах
Я не найду простых, земных сортов.

Мне будет адом, если где-то рядом
Любовь подменит бытовой эрзац,
Преследовать начнет ревнивым взглядом
И верностью ненужною терзать.

Жить без любви — преступное увечье,
Уродство, оскорбление земле.
Мне будет раем — правда человечья.
Во всем! И в поцелуе в том числе!

Ревет зима белым зверем,
Поет зима озябшим ртом.
Стучит зима в снежный терем
Своим промерзшим прямым хвостом.

Медведь спросонку спросит:
              — Кто там? —
Зима ответит:
       — Я пришла.
— Чего ты жмешься к чужим воротам —
Своей берлоги не нашла?

Пойдет зима, как беспризорник,
И не прилечь и не присесть.
Ей ветер скажет: — Ты сезонник,
И для тебя — бараки есть!

Зайдет зима в барак постылый
В своих поношенных пимах.
И, удивившись, спросят:
            — Милый,

А где же все?
       — А все в домах!

Коршуны, крылатые пираты,
Разгулялись над сосновым бором,
Разлетались над лесною глушью,
Раскричались над безмолвьем полдня.

Где-то в гнездах дремлют коршунята,
Чистые, невинные младенцы.
И они, дай срок, окрепнут в крыльях
И начнут разбойничать не хуже.
Неужели в мире зло бессмертно?

Старик с утра ругает старуху:
— Хлеб зачерствел, пересолен суп,
Что ты скупишься, живем не в проруху,
Положила б побольше круп!
Заварила б покрепче чаю,
К чаю, может бы, что нашлось…—
Он не видит, а я замечаю,
Что старуху довел до слез.
Возмутительно-непонятно,
Откуда в старом столько вреда?
Почему так нахально-квадратно
Разрослась его борода?
Уж если растет борода,
Должна расти доброта!

В природе есть одно единство,
Которое ее роднит.
Она лелеет материнство,
На нем незыблемо стоит.

Вот эта яблоня у тына,
Что сломится, того гляди,
Оцепенела и застыла
От счастья, что на ней плоды.

Вот эта серая кобыла,
Пасущаяся у прясла,
Ни на минуту не забыла,
Что жеребенка принесла.

Глаза от радости слезятся,
А уши ревностно строги.
Еще бы! Рядом здесь резвятся
Четыре родственных ноги!

А ты, кукушка, что кукуешь,
Тревожа пасмурный рассвет?
Уж не о том ли ты горюешь,
Что малых деток рядом нет?!

А ты чего глядишь с тоскою,
Закоренелый холостяк?
Вот эти нивы и просторы
Тебе бесплодья не простят!

Поздний полный автобус влюбленных
Мимо речек, ручьев и ракит
На дорогах горячих, гудронных
Тихо шинами шелестит.

Пассажиры разбились на пары,
Нежно головы положа.
От влюбленности светят, как фары,
Их торжественные глаза.

Опьяненные чувством лилеи
Обдают вас духами ТЭЖЭ.
Менделеевы, Галилеи
В поцелуе пока, в чертеже.

Но всесилен закон повторенья,
Он не минет и этих девчат.
И грядущие поколенья
К нам со скоростью спутника мчат.

Этим юношам в актовых залах
Еще надо экзамены сдать,
Но любовь, коль она завязалась,
Ни минуты не думает ждать.

У нее не бывает простоя,
Властно время находит для встреч.
Все нетронутое, холостое
Ей что спичкою порох поджечь.

На какой-нибудь остановке
В подмосковном лесном терему
Восхитительные босоножки
Вдруг с кокетством порхнут во тьму.

А за ними и туфель тяжелый,
До педантства надраенный весь,
Шлепнет на землю, словно желудь.
Громогласно объявит: — Я здесь!

И пойдут они стежкою росной
На простор сенокосных лугов.
Предложите двоим этим в космос —
Согласятся, на то и любовь!

Может, скажете: это неверно!
Что стихами дурачу я вас?
Но автобус летит вдохновенно
По маршруту: Звенигород — Загс!