Тимур Кибиров - Стихи

Раз Пелевин схватился с Киркоровым,
отмудохал Киркорова здорово.
Элитарность свою доказал он в бою!
И теперь вызывает Невзорова.

С темным брюхом, с белым верхом
голубые облака.
Оказалось на поверку —
жизнь легка и коротка.

Сосны рыжи и зелены,
волны сини иногда.

Нам, таким неугомонным,
даже горе не беда!

Полудуркам полустарым
дела нету, смысла нет.
Пиво желто. Очи кари.
Разноцветен белый свет.

Когда ты услышишь призывы «Давай!»,
давать не спеши, размышлять продолжай.
Когда же услышишь ты окрик «Нельзя!» —
подумай, а может, и вправду нельзя?

Если бы Фрейду бы вылечить Ницше,
вместо того чтобы нас поучать,
если бы Марксу скопить капитал
и производство организовать
ну там, к примеру, сосисок
вместо социализма —

то-то бы славно зажили они,
счастливо прожили б долгие дни
и в окруженье жены и детей
мирно почили в кровати своей!

Только вот мы б не узнали тогда,
как нас влечет нашей мамы постель,
мы б не узнали, сосиски жуя,
то, что Бог умер, тогда никогда.

Вот ведь какая беда.

Если долго не курить —
так приятно закурить!

И не трахаться подольше
хорошо, наверно, тоже.

Может, если не пожить,
слаще будет дальше жить?

Только ты подумай, милый,
сколько ж мы уже не жили?

С сотворенья мирозданья
мы с тобою жизни ждали.

Воздержанья вышел срок.
Так живи уж, дурачок.

От Феллини – до Тарантино,
от Набокова – до Сорокина,
от Муми-тролля
до Мумий Тролля —
прямая дорожка.

Но можно ведь и свернуть.

P. S.

По ту сторону зла и добра
нету нового, Фриц, ни хера,
кроме точно такого же зла,
при отсутствии полном добра.

Может, вообще ограничиться только цитатами?
Да неудобно как-то, неловко перед ребятами.

Ведь на разрыв же аорты, ведь кровию сердца же пишут!
Ну а меня это вроде никак не колышет.

С пеной у рта жгут Глаголом они, надрываясь,
я же, гаденыш, цитирую и ухмыляюсь.

Не объяснишь ведь, что это не наглость циничная,
что целомудрие это и скромность – вполне симпатичные!

Ну не так уж все и хорошо!
Ну уж не настолько все и плохо!..
Наконец-то дождь к утру прошел.
Там, глядишь, и кончится эпоха,

в коей нам с тобою вышло жить.
Оглянешься – мать моя родная!
Я бы рад примером послужить,
да чего примером – я не знаю.

Может, выживания. Еще,
может, благодарности немножко.
Знанья, что вот это хорошо —
облака и солнышко в окошке.

Бога славим – гоп-ля-ля!
Бесов тешим – ай-лю-лю!
Очень может быть, что зря
тратим, Юлик, жизнь свою.

Очень даже может быть.
Ну так что ж теперь – не жить?!

«Жить! – и никаких гвоздей!» —
вот наш лозунг! А светить
Маяковский-дуралей
пусть уж будет, так и быть.

Хоть до дней последних дна.
Нам-то это на хрена?

Маяковский светит пусть.
Пусть Цветаева блажит.
Несмотря на стыд и грусть,
тот же slogan – не тужить!

Славить, тешить, отпевать,
простодушно мухлевать.

Эта присказка. Зачин.
Темы заданы уже:
– половая жизнь мужчин
на последнем рубеже;

– Божество иль Абсолют,
как Его подчас зовут;

– в чем смысл жизни, т. е. как
исхитриться нам с тобой
прошмыгнуть сквозь этот мрак
к этой бездне голубой;

– дружба, служба, то да се,
словом, остальное все.
………………………………

Половая жизнь мужчин
представляет интерес
ограниченный. Причин
говорить об этом здесь

вроде нету. И к тому ж
я ведь муж, и ты ведь муж.

Могут ведь не так понять.
Еще хуже, если так.
Что ж, для ясности замять
можно тему. Но никак

нам не удалить ея
из структуры бытия.

Коль эрекция ходить
нам мешает и сидеть —
как нам это расценить?
Как на это посмотреть?

– Все зависит от того,
на кого и для чего!

Ты ведь, Юлик, человек!
Мы же люди же, Юляш!
Так что без любви навек
ты на даму не залазь!

Ведь она хоть и объект,
в то же время и субъект.

Ведь она же человек!
Уж почеловечней нас.
Ладно, пусть уж не навек,
но без чувства – тут же слазь!

Коли в душу не проник,
скучно трахать – вжик да вжик!

Говоришь, не скучно? Нет?
Не учи отца, малец!
Хоть оно как раз видней
тем, кто вовсе не отец.

Мне ж не до того уже
на последнем рубеже.
……………………………

Всё про половую жизнь.
Нас иные темы ждут.
Что там дальше-то? Кажись,
пресловутый Абсолют?

Коль уж славим мы Его,
хорошо бы знать Кого.

Хорошо бы, милый друг.
Только жирно будет нам.
И с чего бы это вдруг
вот к таким вот мудакам

стал бы в гости Он ходить
и по-русски говорить?

Вроде я не патриарх,
и не римский папа ты.
На свои лишь риск и страх
чертим мы Его черты.

Точно знаем мы зато
имя – Иисус Христос.

Что еще? Да ничего
нового не скажешь здесь.
Если плохо без Него,
значит, Он на свете есть.

Но какой же это стыд,
знать, что Он на нас глядит!

Знать, что видит без прикрас,
как мы бесов тешим тут,
медленный с блудницей пляс,
чревобесье – просто жуть.

И пианство. Но меж тем
мы ж не гордые совсем.

Мы ж смиренны и просты —
это нам, Юляша, плюс.
Может, чуточку скостит
нам за это Иисус?

Ты надежду не теряй.
Но и сам уж не плошай.
……………………………..

В чем смысл жизни? Есть ли он?
Если есть, то почему
зашифрован и мудрен,
темен нашему уму?

Словно поздний Мандельштам,
мил, но непонятен нам.

Люб, но недоступен весь.
Брезжит, манит, дразнит нас.
Только что блеснул вот здесь,
хвать! – а он уже угас.

Можно б плюнуть и забыть,
но без смысла скучно жить.

Вот представим некий текст.
Чтоб понять его вполне,
надо нам узнать контекст,
т. е., Юлик, то, что вне,

сверху, снизу и вокруг.
Правда ведь, любезный друг?

Коль внизу Inferno, Юль,
А над нами Paradise,
ясен (даже чересчур)
смысл становится – окстись!

Но совсем другой ответ,
если верха просто нет.

Если низа нет вообще,
так, ризома, черт-те что —
столько смыслов у вещей,
сколько не сочтет никто!

Ведь тогда любая блядь
может смыслы сочинять.

Что и происходит, Юль.
Сколько их! Куда? Зачем?
Тот загнул, тот подмигнул.
Обезумели совсем.

Фу-ты, ну-ты, хвост трубой!
Отчебучат смысл любой!

Начитавшись Жомини,
множественность истин мне
проповедуют они.
Черт ли в этакой херне?

Я ведь это проходил,
когда ты под стол ходил.

Если был бы я француз
иль хотя б, как ты, еврей,
может, я нашел бы вкус
в свистопляске этой всей.

Мне ж, поскольку осетин,
смысл, пожалуйста, один!

Что мне сей калейдоскоп —
телескоп потребен мне —
разглядеть детально чтоб,
разобраться чтоб вполне,

в чем же смысл-то наконец,
ждет чего от нас Отец?

Чтоб мы славили Его
и не тешили других?
Иль уж вовсе ничего
Он не ждет от нас таких?

Жизнь есть ложь, да в ней намек.
Нам урок. Да все не впрок.
……………………………………

С трансцендентным перебор.
К имманентному пора.
Пестрый сор и сущий вздор
смаковать мы мастера.

Сплетничать в тиши ночной,
рожи корчить за спиной.

Дружба, служба, то да се.
Пиво-воды, колбаса.
Жизнь одна на все про все
и как на ладони вся —

так жалка и так смешна,
приставуча, как жена.

Ну а в жизни этой что
нам всего важнее? Ну?
Нет, мой друг, совсем не то!
Эк ты, Юличек, загнул!

Деньги нам всего важней!!
Или, скажем так, нужней.

До чего ж я их люблю!
До самозабвенья прям!
Я бы каждому рублю
спел отдельный дифирамб.

Платоническая страсть —
лень работать, грех украсть.

А уж гибнуть за металл —
нет уж, извини меня!
Впрочем, и за идеал
гибнуть не любитель я.

Даже за девичий вздох
не дождутся, чтоб подох.

Петь же ради вздохов сих
за металл про идеал
я готов хоть за троих,
я ни капли не устал.

Чай, язык-то без костей…
Только скучно без рублей.

Вот Флоренский, например,
не поверил мне – а зря.
Тыщи полторы,[2] поверь,
хватит мне. А говоря

честно, Юлик, и от ста
не стошнило б ни черта!

Где-то ж есть они, лежат,
бедненькие, ждут меня,
заунывно шелестят,
в сейфах без толку хранясь!

Но, как рыцарь Тогенбург,
я люблю их чересчур,

чтобы грубо обладать,
чтобы с ними вместе жить.
Так что суждено, видать,
им со мной в разлуке быть.

Если ты их встретишь, Юль,
передай, как я люблю.
………………………………..

Перетерли про любовь,
про ризому, про Творца.
Про дензнаки, Юлик, вновь
я витийствовал в сердцах.

Хронос, топос и хаос,
голос, логос и Христос —

кого хочешь выбирай!..
Выбирать-то страшно, брат.
Ты пока что поиграй,
ну а мне уже пора.

Так не хочется еще!
Но уже предъявлен счет.

Оглянуться не успел,
а уж век-то мой – тю-тю!
Так я на него подсел,
отвыкать невмоготу.

А ведь надо бы уже
на последнем рубеже.

Жадно мацать телеса
и не смыслить ни аза,
но притом на небеса
пялиться во все глаза —

несовместно это, брат,
неуместно, говорят.

В горних высях – колотун,
в дольних дырах – духота.
Или на язык типун,
иль немотствуют уста.

Нечто среднее избрать
не получится, видать.

Бога славим – гоп-ца-ца!
Бесов тешим – первер-цоц!
И Глаголом жжем сердца —
я с прохладцей, ты с ленцой,

лени-матушки сыны,
пасынки былой страны.

Не глаголом даже, Юль,
междометьями скорей.
Если на дворе июль,
скучно рифмовать – ей-ей!

Сквозь промытое стекло
глянь, как на дворе светло!

Летний вечер льет лучи
на окраину Москвы.
Так он беден, так он чист
от листвы и синевы.

Словно бы в последний раз
солнышко глядит на нас!

Кстати, не исключено.
Всяко, Юлик, может быть.
Нам гарантий не дано.
Но пока дано нам жить,

славить, тешить, мухлевать,
мать их всуе поминать.

В этот теплый вечер пить
«Гжелку» славную дано,
и по первой осушить
нам пока разрешено

за присутствующих дам,
и за тех, кто где-то там.