Оноэ Сайсю - Из японской поэзии
Мацумото Такаси
* * *Цветок нарцисса —
древним бронзовым зерцалом
раскрывается венчик…
Как дар бесценный
приемлю осенних дней
вешнюю ясность…
Все ветви груш
на деревянных подпорках
усыпаны цветами…
Как красивы следы
отступившей волны прибоя —
яркие ракушки!..
Бутоны цветов
на ветках уже набухли —
прямо в небесах…
День кончины Сайгё[14] —
и не хочется никуда
выходить из дома…
На посох присев,
серебристым теплым сияньем
бабочка лучится…
Одуванчики —
большие шары так похожи
на облачка в небе…
Устали цвести —
и легли отдохнуть немного
желтые нарциссы…
Иду, погружен
в несмолкаемый рокот ливня —
свежая зелень…
Прижался лицом
к стеклянной двери веранды —
дождь в лунных бликах…
Дон-диги-дон —
звенит ветряной колокольчик [15]
под осенним ветром…
Кончается год.
Оглянувшись назад, итожу
все свои хайку…
Сайто Санки
Хиросима —
сосна в вечерних тенях
умирает стоя…
Хиросима —
увидел яблоки
и дышать стало легче…
Лотосы после зимы —
пришла пора им встрепенуться,
и все встрепенулись…
Осенний сумрак —
вот и скелет большой рыбы
море смыло волной…
Клюем понемногу —
человек с вырезанным желудком
и воробьишко зимой…
Какое лицо!
Упавшее пугало в поле…
Люди так далеки —
а близко лишь вешний месяц
да кончина моя…
Маэда Фура
Верещанье цикад.
Со мною чай распивает
тень моя на стене…
Плакучая ива —
а за ней идет почтальон
с утренней почтой…
Холода весной.
Постелю сегодня в два слоя
Медвежьи шкуры…
Бушует буран —
то появится, то исчезнет
одинокий путник…
Пришел напиться —
а колодец весь укрыт
белесой дымкой…
В просторах небес
луна весенняя светит —
тени деревьев…
Только и всего —
пара томиков стихов,
свеча вешней ночью…
Близится рассвет —
запевают на полях
песнь свою лягушки…[16]
На узкой тропе
рядом с крупом рабочей клячи —
цветок фиалки…
Белых камелий
просвечивают цветы
в зарослях бамбука…
Возле лачуги
кожу сменила змея
посреди полей…
Летят с высоты
соловьиные звонкие трели
меж криптомерий…
Фукио Сиба
Белые гребни,
накрытые пеленой, —
туман над морем…
Храм в горной глуши —
над камнем надгробным нависли
цветущие ветви…
Люди вошли,
за собой у ворот оставив
позднюю весну…
Остатки снега —
но уж ветки яблонь в саду
полны цветами…
Мостик дощатый —
отраженье поздней весны
в водах потока…
Туман на горах.
Дух медовый плывет над лугом —
ирисы в цвету…
Собираю хворост.
Только веточка хрустнет порой
в тиши осенней…
Осенняя ночь.
Как картина, на перегородке —
черные тени…
Роса поутру
на траве обратилась в иней
вдоль горной тропки…
Ветер подул —
и вот уже летней жары
нет и в помине…
Стреляю уток —
Какой ароматный дух в
плавнях прибрежных!..
Зеленый склон.
Вешний цвет растеряли клены —
остались листья…
Поэты гэндайси
Котаро Такамура
О, как больно мне думать о твоем уходе!
Словно плод, созревший еще до поры цветенья,
словно семя, проросшее, еще не упав в землю,
словно лето, что вдруг сменилось весною,
Вопреки рассудку, вопреки законам природы.
О, пожалуйста, не уходи, не надо!
Этот будущий муж, отштампованный по трафарету,
И ты, с твоим почерком в завитушках…
Я готов заплакать при одной мысли
о тебе, робкой, как птичка,
о тебе, что своенравнее вихря.
О, пожалуйста, не уходи, не надо!
Как могла ты задешево продаться,
если можно так назвать твой поступок?
Как могла из Единственной и Несравненной
стать одной из десятков тысяч подобных,
что достанутся за бесценок
какому-то мужчине?!
О бесчестье, позор!
Будто полотно Тициана
с молотка ушло в «веселый квартал» Цурумаки.
Опечален ли я? Скорблю ли?
Я как будто смотрю на глоксинию в вазе,
на огромный прекрасный цветок, что ты подарила —
и цветок на глазах у меня увядает, блекнет.
Так и ты увянешь, меня покинув.
Я как будто бы слежу за птицей в небе,
провожая ее скорбным взглядом.
О, какое мучительное чувство крушенья!
Будто рухнула волна, об утес разбившись.
Это чувство — не то, что зовут любовью.
О святая Мария!
Оно иное! Иное…
Я не знаю, что это, я не знаю…
О, как больно мне думать о твоем уходе!
Как ужасно представить, что ты выйдешь замуж,
будешь выполнять прихоти какого-то мужчины!..
Марс виднеется в небе.
Что дано мне свершить?
Вновь тот самый вопрос, на который не знаю ответа.
Впрочем, разве это столь важно?
Да нет, должно быть, не важно.
Надо лишь подождать, набраться силы
и покончить со слабостью, что порождает вопросы.
Что хорошего в жизни, если все наперед в ней знаешь?
Надо жить, припадая к чистым истокам —
в чистоте правда…
Освежить бытие,
поднять голову к небосводу —
вон она, сияет над спящими домами,
над темным холмом Комагомэ.
Как же хороша эта красная планета!
Марс виднеется в небе.
Студеный ветер шуршит
стручками гледичии [18]на ветках.
Бешено мечется собака в течке.
Я ступаю по осенним листьям,
миную кустарник, миную скалы.
Марс виднеется в небе.
Я не знаю,
что следует делать человеку.
Я не знаю,
к чему он должен стремиться.
Но, мне кажется,
человек должен быть един с Природой.
О, я чувствую:
человек велик, ибо в нем космос,
пустота Вселенной.
Потрясающе!
Быть Небытием мира.
Но Вселенная расширяется — и Пустота убывает…
Марс виднеется в небе.
За ним — темная бездна.
Мириады далеких миров светятся в пространстве.
Я, в отличие от средневековых пиитов,
там не вижу ангелов, разливающих сиянье, —
лишь пытаюсь уловить
могучие потоки эфира.
И такой, как он есть,
мир поистине прекрасен!
Красота неведомого все плотнее
окружает меня, окутывает, сжимает.
Марс виднеется в небе.
Бутыль сливовой наливки,
что осталась от покойной Тиэко, —
вобравшая лучи света десятилетняя густая настойка.
В чашечке играет, переливается янтарная влага.
«Вот когда-нибудь ранней весной в холодную полночь
ты нальешь себе стопку и выпьешь», — так она сказала.
И теперь я вспоминаю о ней, моей Тиэко.
Постепенно теряя рассудок, уже наверное зная,
что впереди ожидает лишь темная бездна,
Тиэко все вокруг тщательно приводила в порядок…
Семь лет безумья — и вот ее нет на свете.
Я сижу на кухне и потихоньку смакую
эту терпкую душистую сладость сливовой наливки.
Дальний рев прибоя меня не тревожит.
Для того, кто итожит жизнь, внешний мир не важен.
Вот и ветер в ночи как будто бы затихает…
Кавадзи Рюко
