Юргис Балтрушайтис - Лилия и серп

В борьбе веков велик ваш долг суровый,
Влачащие ярмо земли сердца,
Бездольные избранники христовы,
В цепях труда — сподвижники Творца!

Невольник нивы, древний Божий воин,
Чей каждый миг — лишь дрожь и дрожь в пыли,
Ты средь людей один венца достоин,
Что вырыл плугом солнце из земли.

Раб молота, кующий месть в кинжале,
Как в славе часа жребий твой ни мал,
Свое упорство слив с упорством стали,
Ты строил век и мудрость дня ковал…

И ты, пастух, что меришь в жизни сроки
Безлюдием звериного пути,
Благословен твой жребий одинокий,
Твой Посох будет в вечности цвести!

И пусть ваш долг в кругу неволи цепкой
И сир, и строг, как ваша скорбь строга,
Но на земле лишь вами время крепко,
Из ваших слез возникнут жемчуга.

Свершится мера трепета и бега,
И вы, изведав тень земной зари,
Войдете в свет на брачный пир Ночлега —
Поденщики, жнецы и косари!

Средь яви пепла и огня
У сердца смертного — две доли,
Как есть и цвет, и жатва в поле,
Как две зари — у дня…

Светает тишь, редеет тень,
Взрывая звон и гул нестройный,
Объемлет землю полдень знойный —
Вот первая ступень!

И вновь у дымной грани сна
Уходит пламя, догорая
В безмолвных далях — вот вторая
Всевластная волна!

Так будет утро вновь, и так
На смену солнцу многократно
Прольется дым поры закатной
И новый звездный мрак.

Так вновь придется грудь открыть
Тому же миру и тревоге,
В чей вечный круг, в чей трепет строгий
Вплетен, — и час не быть…

В свой темный путь иди без страха,
Подвластный часу человек —
Твое томленье не от праха,
Не от земли — твой краткий век…

В час роковой, как в миг случайный,
На всех распутьях жизни ты —
Слепой участник вечной Тайны,
Грань сокровенной полноты…

Цвет дней твоих в их пестрой славе,
Пылал иль тлел Ее огнем —
Как вечный Лик взалкавшей яви
В скудельном образе твоем…

И ты, в игре пустых мгновений,
И в поте всех твоих трудов,
Лишь ткал всевластной тайной тени
Несовлекаемый покров…

И пусть свершенье яви шумной —
Лишь плен, но вечность — грань его,
И в ней твой разум многодумный
И смута сердца твоего…

Ее дыханием бессменным
Цветет в тебе, как сон и дрожь,
Все, что ты метишь знаком бренным
И смертным именем зовешь…

Весь смертный жар — от первых детских слез,
Всю мощь мою — от детских малых сил,
Я в Вечный храм в живой тоске принес,
На жертвенник суровый возложил…

Что добыл молот, что взлелеял плуг,
И что вспоила тишь садов моих —
Тревога дум и дрожь усталых рук,—
Все было в жизни пламенем на миг…

И вся борьба, завещанная мне
В игре мгновений, в долгий век труда,
Цвела лишь с тем, чтоб был мой дух в огне,
Пока пройдет земная череда.

И на костре, где сердце сожжено,
Средь пыток жертвы понял я не раз,
Что долг огня — единое звено,
В ткань Вечности вплетающее нас.

Вот почему, прозрев в людском бреду,
Свой тайный свет, как каждый час былой,
На жертвенник суровый я кладу,
Чтоб стал мой жребий дымом и золой…

Море и капля, как колос и цвет,
Дышат, свершая все тот же завет,

В мире прядущий зиму и зной,
Вихрь и дремоту ветки лесной…

В ткани предвечной людские дела…
Чудо — наш Кормчий, мы — взмахи весла…

В трепете вечном — трепет минут…
Благости вечной годы цветут…

Час человека подобен волне…
Знаешь ли, смертный, в ночной глубине,

Встретив молитвой звездную тишь,
Чьими устами ты говоришь?

В блеске полудня, где час полноты
В мире Голгофы вскрывает цветы,

Знаешь ли странник, в труде и борьбе
Чья неземная дума в тебе?

Все строже мыслю я, вникая
В бег дней с их гордой суетой,
Не праздный колос мысль людская,
Людские сны не цвет пустой!

Скорбя у грани заповедной,
Сокрывшей неземной пожар,
Хлопочет смертный не бесследно,
И прав Сизиф, и прав Икар!

За рабство, слезы и истому
Час воздаянья брезжет нам —
Есть глубь лазури дню людскому,
И звезды есть земным ночам!

Вскрывались дни, часы цвели —
И брел я, в поте и в пыли,
На зов Отца, межой земли…

И был я в смертных думах смел…
И труд пути, святой удел,
Не раз в любви преодолел…

И строя миг по мере сил,
Я лишь упорным словом жил,
О всходах вечности тужил…

И сердцем, вверенным весне,
У летней грани я втройне
Горю молитвой о зерне…

Я цвел с Творцом в Его цвету,
И знаю: в божью полноту
Свой смертный колос я вплету.

Падает с лязгом Молот стальной
В смертной, упорной руке,
Грузно взрывая мерной волной
Гул вдалеке…

Строя, чеканя темный свой сплавъ
В горестной малости сил,
Слепо ковал он, слепо создав,
Зданье дробил…

И, содрогаясь в трудных лучах,
Тратя во тьме ли свой жар,
Знал ли, что Богу каждый был взмах,
Каждый удар?

В мире взрывая искры сквозь тень,
С грохотом Молот стальной
Грузно готовит часу ступень
В храм неземной…

Дробность во прахе замкнутых руд,
(Смертное сердце, заметь!)
Должен средь смуты времен его труд
Преодолеть…

Должен он славу дня Твоего
Трепетом сирым обнять,
Боже! Но вечность — бремя Его,
Миг — рукоять!

Час изменил — цветы солгали,
Звон пламени заглох в дыму…
Но сердце не стезей печали
Влачится, онемев, во тьму…

Забвенный миг и срок тревоги,
Столь часто острой, как игла —
Два знака у земной дороги,
Два ввысь подъемлющих крыла…

Но как ни сладок праздник тощий,
Раскрывший весь свой цвет мечты,
Лишь в пытке — мера смертной мощи
И в ней — даянье полноты.

И в мире вижу я все чаще,
Что, гордо строя беглый час,
Слаб дух, над благом дня дрожащий,
И скорбь стократ достойней нас.

И я в людском порыве к раю,
Тоске утраты грудь учу —
Безбольный жребий отвергаю,
Венца без терний не хочу!

Зыбля дым свой сизый
В поле, в тайный срок,
В пламенные ризы
Вечер даль облек…

В час их кроткой славы,
Искрясь, ввысь простер
Огненные главы
Огненный собор…

Во врата святые
Шествуют толпой
Митры золотые
К службе мировой…

И в святыне горней
Светится потир —
И поник соборне
Вещий звездный клир…

И воскресла в Боге,
Лаской звезд дыша,
На земном пороге
Смертная душа…

Пламя разрешило
Плен ее в пыли —
Вскинуло кадило
К небу дым земли!