Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Помню жаркий райвоенкомат
Посреди раскинувшейся стужи.
Разговоры, слёзы, смех и мат —
Всё это оставлено снаружи.

Срок настал — прощай, родимый край
А судьба едва ли виновата,
Что лежит дорога прямо в рай
Через двери райвоенкомата.

Солдата круглая башка
И нулевая стрижка —
Как у восточного божка,
Где никакого лишка.

Ещё в черты портрета взят
Испуганный отчасти,
Слегка задумавшийся взгляд
Отставшего от части.

Бешеная метель,
Та, что сгубить готова, —
Фирменная модель
Пушкина и Толстого.

Я замерзал в полях,
Вязнул в снегу глубоком,
Двигаясь не в санях,
А по-солдатски, пёхом.

Взводных терял из глаз,
Рушился как попало.
И надо мной не раз
Холмики наметало.

Тогда для десанта
Ещё не придумали, нет,
Такого дизайна,
Как нынче: тельняшка, берет.

Одна лишь новинка
Была, отличавшая нас:
Отличная финка,
Способная радовать глаз.

Но вот ты пощупал —
И твёрдой осталась рука, —
Перкалевый купол,
Густые его вороха.

Косишься украдкой
На небо, где дыма следы,
И занят укладкой
Своей неизбежной судьбы.

В небесный омут голубой,
А часто в облако густое
Проваливался с головой,
Не так уж много в жизни стоя.

Когда я дёргал за кольцо,
На ощупь, словно бы спросонья,
Как будто Кто-то мне лицо
Прохладной протирал ладонью.

Законы жизни таковы,
Что я, той службе на потребу,
Был в бездну выброшен…
                                                А вы
Имели отношенье к небу?

Разбивается парашютист,
И лежит его бедное тело.
А ведь был настоящий артист
Своего поднебесного дела.

В чём же кроется главное зло?
Ведь не раз выручала умелость!
Слишком долго и скучно везло,
Так, что даже удача приелась.

В результате былая любовь
Нервы заново не щекотала,
И опасность, возникшая вновь,
Для него уже значила мало.

Оставшаяся памятка:
Мадьярский город Мор.
Конечно, водка — палинка,
Вино сухое — бор.

Мы едем. Бочка в кузове,
И наш стрелковый взвод
Пьёт — от души, от пуза ли —
И шланг передаёт

Друг дружке… Сколько разного
Потом прошло, ушло…
Но — солнце светит ласково.
Весна. Совсем тепло.

Скажу последней строчкою,
Что для иных в судьбе
Тот тесный кузов с бочкою —
Поминки по себе.

На расстеленной плащ-палатке —
Фляжка, финка и сухари.
Кружки, несколько в беспорядке,
Розоватые от зари.

Тут же спаренные иголки,
Что с невидимой нам сосны,
То ли срезали их осколки,
То ли ветром занесены.

Я в сумраке синем
Проснулся в мадьярском селе.
Несло керосином
От лампы на круглом столе.

Сидят лейтенанты.
Какое ж занятье у них?
Игральные карты
Уже интересней штабных.

В коричневой пенке
Томилось в печи молочко.
На местные пенге[1]
Гвардейцы играли в очко.

На грозной планете
Настало теперь торжество.
А денежки эти
Не значат почти ничего.

В селении дальнем
Мне снились иные края.
А был я дневальным,
Но смена была не моя.

Раненая рука
Не поднимала шашку,
Позже наверняка
Не удержала чашку.

Раненая нога
Ночью шагать хотела,
Так как была слуга
Вымуштрованного тела.

Острого языка
Позатупилось жало —
Раненая башка
Плохо соображала.

Дети-внуки — по делам
Ранним утром — знай, мол, наших!
Он на месте, старый хлам,
Наугад в окошко машет.

Городской осенний свет.
Дня пустынная громада.
Телевизора, газет —
Ничего ему не надо.

Он сидит, ещё живой,
Сердцем преданно растаяв,
Верный пёс сторожевой,
Ждущий к вечеру хозяев.

Полюбила Лида инвалида,
Но сказал на это инвалид:
— Понимаешь, миленькая Лида,
Не нога — душа моя болит.

Оправляя кофточку из ситца,
Глянула серьёзно на него:
— Так к тебе я буду относиться,
Чтобы не болело ничего.

Давно не снятся
                               для стрельбы ориентиры,
И лень уже касаться этих тем.
Не всем живым даны отдельные квартиры,
А павшим — даже братские не всем.

Временная жизнь —
В печали, во мраке
(Иногда и в семье).

Временная жизнь —
В землянке, в бараке.
На войне, на земле…

Умение общаться за столом,
Вновь подтверждая выучку былую,
Где рюмки не колом, а соколом,
И жизнь ещё гудит напропалую.

Из дома что-то вытащило нас.
Уже в закат окрашивались дали.
Мы думали: вернёмся через час,
Но сил своих, увы, не рассчитали.

Мы были только чуть навеселе,
Когда, ладонью выбив пробку с ходу,
Оставили бутылку на столе…
А водка выдохлась и превратилась в воду.

Собственной персоной
В двадцать с лишним лет
Выправлял сезонный
Проездной билет.
Лишним фото было —
Сунул под стекло…

Временем побило,
Молью посекло
Самого. А снимок —
Вот он, хоть куда.
Не поблёк, не вымок
В разные года.

Странная страница
Чуточку сладка.
Вид — посторониться
Хочется слегка.

И другие снимки:
Вот я с другом снят.
У меня и Симки
Оловянный взгляд.

Спросим: неужели
Из такой глуши
Добралась доселе
Часть моей души?..

После операции ноги
Боли страшные у Киселёва.
Господи, бедняге помоги,
Очень уж судьба к нему сурова!

Врач сказал: нормально пять часов
Нам для операций на сосудах…
Но больной, не слыша голосов,
Спал ещё не меньше полусуток.

А потом — как будто в бой
На рассвете падая с откоса,
Окунулся прямо в боль
При откате общего наркоза.

Впрочем, терпеливый, ничего!
Что ему — готовиться к параду?
И в момент спроворили его
Из реанимации в палату.

И — домой, где маяться начни
Старой болью нового оттенка…
Господи, мальчишки из Чечни
Заселяют госпиталь Бурденко.