Константин Симонов - Военная лирика
Обзор книги Константин Симонов - Военная лирика
Константин Симонов
Военная лирика
Предисловие
«Он подумал не о себе, а о войне» — фраза из книги, завершающей трилогию Константина Симонова «Живые и мертвые», «Последнее лето». Суховатая, такая документальная, «справочная» фраза, но в ней — огромный смысл, целая жизнь нескольких советских поколений, политический, эстетический опыт людей, созревших на войне. «Не о себе, а о войне»… Так и пишет Симонов — даже в самых личных, самых интимных стихах военной поры, за которые много и совершенно напрасно упрекали поэта иные его современники. Бранили как раз за «интимность», не разглядев, какой характер эта сверхличная тема приобрела в стихах поэта.
Некогда молодой Маяковский запальчиво требовал: «Можно не писать о войне, но надо писать войною!» Поэт Симонов пишет «о войне» — и «войною». Пожалуй, хоть это и нуждается в расшифровке, точнее не скажешь о самой приметной черте лирики Симонова военных лет.
Константин Симонов — литератор, разнообразно одаренный, которому одинаково близки и лирика, и публицистика, и драматургия, и «малая», и «большая» проза. Достаточно многообразны и темы, и проблемы жизни, волнующие писателя. И все-таки трудно переоценить значение темы войны в его творчестве — темы, концентрирующей в себе такое большое человеческое содержание.
В своих биографических заметках, вступительных статьях к сборникам стихов поэт часто говорит о влиянии, которое оказало на него то обстоятельство, что вырос он в семье командира Красной Армии, в военных городках и командирских общежитиях. Избрав профессию журналиста, Константин Симонов не только в силу обстоятельств жизни, но и по призванию стал писателем военной темы. Военная тема была главной для Симонова и до войны и после войны. Гражданская война в Испании, «первые выстрелы», услышанные им летом 1939 года в Монголии, четыре года военно-корреспондентской работы на фронтах Великой Отечественной войны, события периода борьбы за освобождение Китая. Только что завершена трилогия «Живые и мертвые», но исчерпана ли тема, с которой так тесно связана вся жизнь писателя? Ни во всей современной литературе, ни в личной писательской биографии Симонова проблема нашего военно-патриотического опыта не может отодвинуться, стать второстепенной. Причины этого становятся особо ясными, когда конкретно и наглядно рассматривается такое своеобразное и в то же время типичное для духовной жизни советского народа в момент наиболее ответственного испытания его сил, воли и возможностей явление, как военная лирика К. Симонова. Истоки военной темы в лирике Симонова находятся в героической теме вообще, столь свойственной романтизму юности. Героизм поэтом понимается как верность своему жизненному назначению, бесстрашие риска во имя этого как непрерывное движение к большой цели, и не столь уж важно, сумеет ли человек в отведенной ему судьбой жизни достигнуть этой цели. Куда важнее неуклонность стремления к ней, мужественная собранность, подчиненность всех желаний и надежд главному содержанию жизни. В этом смысле важно всегда в таких случаях цитируемое «программное» стихотворение Симонова, открывающее наш сборник, — «Всю жизнь любил он рисовать войну». Написанное в 1939 году, оно дает как бы сжатое, концентрированное выражение этого представления о героизме: художник, не дописавший последнюю картину, врач, не довершивший последний опыт, летчик-испытатель, разбившийся при последнем полете. Не бывает последних дел, нет отдыха, нет покоя — есть жизнь-подвиг, непрерывное и напряженное стремление к большой цели, ради которой поступиться покоем и уютом даже не долг, а просто потребность сердца. Строгая рационалистичная экономность, даже недосказанность строк стихотворения — примета особенного симоновского стиля, без украшений, деловитого, суховато-ясного:
Как будто есть последние дела,
Как будто можно, кончив все заботы,
В кругу семьи усесться у стола
И отдыхать под старость от работы…
Герой довоенной симоновской лирики — вот такой, без бытовой конкретности, своеобразно обобщенный концентрат героического, без сколько-нибудь определенной индивидуальности. Это характерно для таких, например, лирических «портретов», как стихотворения «Генерал», «Изгнанник», воссоздающие образы испанских республиканцев, — беглый стремительный очерк, со множеством фактических деталей и документальных свидетельств, в которых исчезают приметы личности и остается не человек, а легенда, притча о мужестве. Генерал Лукач — это писатель Матэ Залка — венгерский коммунист, погибший в бою за Испанскую республику. Он не закончил дела своей жизни — освобождения родины, к которой он шел через испанские поля сражений, он не может умереть — сражение продолжается:
Он жив. Он сейчас под Уэской.
Солдаты усталые спят.
Над ним арагонские лавры
Тяжелой листвой шевелят.
И кажется вдруг генералу,
Что это зеленой листвой
Родные венгерские липы
Шумят над его головой.
Этот же мотив «дороги на родину» звучит в стихотворении «Изгнанник» и символизируется в виде лавровой ветки, привезенной в Лондон испанцу как приказ вернуться на родину и продолжать бой с фашизмом. Личность героя передается опосредованно — лишь через графически четкий перечень его действий. Позднее, в стихах 1941 года, в балладах «Секрет победы», «Презрение к смерти», «Сын артиллериста», сохранен тот же принцип обнаженного действия, без проникновения в сферу эмоций и переживаний героев. Правда, они, конечно, названы, но не более того. В практике сложилось мнение, что это издержки поэтического роста, так сказать, подготовительный этап в жизни поэта. Однако это скорее преднамеренный вызов «чувствительности», максималистский поиск главного в жизни, полемический выпад против существующих лирических канонов. Сделанный без достаточного умения и художественного опыта, выпад этот только и остался выпадом, но какое-то зерно своеобразного «симоновского» восприятия вечных поэтических проблем здесь уже было.
«Испанские» военные мотивы сменяются «монгольскими», а затем местом лирического действия становятся безбрежные поля сражений Великой Отечественной войны. Лирика военных лет имеет в творчестве Симонова три плана решений образа. Прежде всего, это общая картина войны, ее дух, ее типичные эмоциональные состояния, размах событий, уроки войны. Затем это человек на войне — характер и стиль поведения. И конечно — это внутренний мир воюющего человека, его солдатский долг, патриотизм и верность, его духовное развитие и личные чувства. Можно, пожалуй, сказать, что, оставаясь лириком, поэт в пределах лирических жанров постепенно набирает эпическую силу, свойственную эпосу широту обзора.
Стихотворение, посвященное Алексею Суркову, — «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» стало в советской поэзии своеобразной классикой военной темы. Здесь картины горя и разорения, принесенных врагами на нашу землю, реалистические детали старого русского быта не являются самодовлеющими. Основной образ — обостренное поэтическое восприятие всего родного, русского, обретенное на войне глубокое понимание своей связи с родной землей:
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Эта мысль порождает великое чувство ответственности перед Родиной, нерасторжимости уз, навсегда связующих человека с ней.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса…
С этой темой естественно перекликается стихотворение, написанное уже в 1942 году, — «Безыменное поле» — о позоре и муке отступления, о том, как уходят на восток мертвые солдаты былых времен, покидая места своих побед, — Полтаву, Измаил, Перемышль. В 1943 году — снова о том же, но в другом ключе — «Возвращение в город».
Пусть даже ты героем был,
Но не гордись — ты в день вступленья
Не благодарность заслужил
От них, а только лишь прощенье.
Ты только отдал страшный долг,
Который сделал в ту годину,
Когда твой отступивший полк
Их на год отдал на чужбину.
Главное в этих картинах войны — люди России, увиденные глазами горя, земля, которую нельзя отдать врагу. Девочка, заблудившаяся в огне войны («Через двадцать лет»), слепой гармонист («Слепец»), маленький мальчик, поседевший от страха и горя («Майор привез мальчишку на лафете»), — вот через какие человеческие судьбы возникает лицо войны.
