Александр Цыганков - Ветер над берегом: Вторая книга стихов

Белый снег по зелёной траве

Рассыпается русским размером —

По цветам, по хвое, по листве

Что-то странное пишет, как мелом.

Что за время? Кончается май,

А природа продрогла, как верба.

Белый снег невпопад, невзначай,

Как с обрыва, срывается с неба.

Я к любому раскладу привык,

Принимаю любую погоду,

Но теперь мне вдруг хочется в крик

Обратить эту лютую воду.

Что за местность? Какая тайга?!

Только Богом она и любима —

Круглый год всё дожди и снега

Да хмельной ветерок из Нарыма.

Лоно природы. Пусть место круто,

Многим стройнее и ум, и тело.

Тихо и просто. И дико тута.

Ни до каких нет известий дела,

Как и другим до моей зарядки.

Бегаю часто – направо, влево…

Вирши слагаю, пишу в тетрадки,

Чтобы у Музы не вызвать гнева.

Всё-таки баба. Сибирь, селькупы…

Доброму слову и рыба рада.

Лес до небес из окна халупы

И глубока берегов прохлада.

Вот благодать рыбакам и прочим,

Коих имён не вписать в анналы,

Только тропы не найти короче:

Слева река, ну а справа скалы.

откуда не вынуть звезды

ПОЭЗИИ МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ

Пора цветов. И так легко дышать,

Высокой грустью млеть в зените света,

И в синий лес за облаком бежать,

И пить нектар нахлынувшего лета.

И в этом небе, где горячий мёд

Роняет луч обманчивого лоска,

Вдруг ощутить снедающий полёт

И с крыльев течь расплавленного воска.

Что было, то и помню – как тебя,

Врачующей не душу, только тело

Мечтателя с повадкой соловья,

Что норовил из клетки то и дело.

Где вы теперь?.. Картавый шансонье

О том не пропоёт в пустой квартире.

Да и тебя, наверное, нигде

Я больше не увижу в этом мире,

По крайней мере, той, какою мне

Казалась ты – и так была желанна,

И совершенна, как на полотне

У Боттичелли или Тициана.

Дождь. Приближается осень.

Скоро улягутся страсти.

Останется только любовь

За переменчивой маской

Невозмутимой жизни.

Меня никто не узнает.

Я же сделаю вид,

Что никого не узнал.

Здравствуй, мой старый друг!

И ты, любимая, здравствуй!

Скажу любому, любой…

Дождь обращая в речь.

В простейшем есть лазейка для лукавства:

И ларчик здесь, и ключик под рукою,

А там и ложь, и зависть, и коварство,

И лесть, и лицемерие с враждою —

Вот вечное приданое невесты,

И нищей девы, и аристократки,

Следящей, как мальчишка из палестры

Соперника бросает на лопатки.

Когда б он знал все роли поимённо,

Ещё не те испытывал бы страсти.

Глядит и он на женщину влюблённо

И делится, как яблоко, на части.

Куда ему до истины высокой!

И в нас текут одни и те же реки —

Мы вовсе не богине волоокой

Теперь приносим жертвы, как и греки.

Да. Вовсе не богине. С первой строчкой

И я порой теряю чувство меры,

А тут и проступают под сорочкой

Пропорции классической гетеры.

Смотри, пацан! Восход ещё настанет…

Она тебе осаду из Гомера

От ужина до завтрака растянет

И спать не даст, ведь всё-таки гетера.

Вот так и длится время над волнами.

Любовь и та волниста, словно море:

Подбрасывает между берегами

И ларчик, и плывущего в просторе.

И это очевидно. И не странно.

И звук ложится к звуку проще плеска.

Смотри вперёд! И следуй неустанно

По линии волнистого отрезка.

И женщина была корабль

С прекрасной и тугой архитектурой

Тысячеглазых бархатных ночей —

Спасением героев и богов

И морем для библейского ковчега…

Корабль на стене здесь был всегда.

И за стеной возможно только море.

Костёр на берегу. Там греют руки

Все, кто ушёл в возможность снова быть.

Над берегом обуглены распятья!

Не спрашивай, поэт: «Куда ж нам плыть?» —

Где невозможно на берег ступить.

Человек, идущий через дождь.

Тень в окне. Механика пространства.

Если это вправду человек,

А не слепок сущности дождливой.

След в нигде? Движенье в никуда?

За окном, как в полости сосуда,

Два отрезка, слитые в одном,

Словно в измерении другом.

Дождь. Философия стоика.

Хорошо созерцать под навесом.

То софистика, то героика —

Всё же эпос, клянусь Зевесом!

Антология воли и случая.

Что ни строчка, то кружка чаю.

Тут и Муза – звезда падучая —

Увлекает меня по краю

Той же пропасти. Вот риторика

Да скитаний моих буколики.

И ни крестика, и ни нолика —

Только лампа горит на столике.

лирой Геракл убил

учителя музыки Лина

Человек, а не Бог, у великих начал

И стремлений властителя века.

И, как яблоко, мир на ладони лежал —

Искушением для человека.

Подавали на завтрак ночную сову,

Но не в ясных Афинах, а в Пелле.

И не смог человек разглядеть наяву

Олимпийца в отроческом теле.

Словно в прошлых событиях не было сил,

Чтобы вычесть из логики эпос,

И философ, как Бог, человека лепил, —

Как изгнанник на острове Лесбос.

И внимательный месяц вдоль мраморных стен

Всё ходил словно лучник Вселенной.

Человек на земле ожидал перемен

И молчал под звездой переменной.

Философия перспективы —

С убегающей планкой роста…

Даже звёзды и те игривы,

Что осмыслить совсем не просто.

Как и сказано: дни лукавы…

И вершины небес коварны.

И во множестве – мы не правы

И к тому же высокопарны.

Впрочем, можно сыграть налево

Иль направо – но всюду планки!

В сердце Муза, а в мыслях дева,

И не сок олимпийский в банке.

И не вечер Бодлера сладок,

А комар и жесток, и резок —

В перспективе своих загадок

Держит в страхе часов отрезок.

И бедность – гнёт, и роскошь мне претит,

И алтари расписаны не Чимой

Де Кастельяно… Родина горит!

И нет в ней Купины Неопалимой.

Всё явленное свыше для царя —

Для подданных просеяно сквозь сито.

И я давно, по правде говоря,

Не верю в то, что истина сокрыта.

Она – как сон Иакова. Он спит,

И видится ему одно и то же:

Опоры нет, а Лестница стоит,

И так светло – идёт мороз по коже!

Нет никого! Но чья-то речь слышна…

И птиц там нет, но кто-то бьёт крылами.

И моря нет, но вдаль бежит волна.

И темнота накрыта облаками.

…все сорок дней в пустыне был рассвет,

и миражи вставали из барханов —

виднелись вереницы караванов

и таяли во мгле прошедших лет…

…и что вокруг Него произошло

за это время – было неизвестно,

и вместе с Ним то гибельное место

навеки неизвестностью сожгло…

…и сорок дней в песках мирской молвы

росла земля, как башня над Евфратом,

и миражи горели над закатом,

и вдаль брели верблюды и волхвы…

Свет в окне на склоне дня

И огни на скатах тьмы,

Словно кто-то на меня

Смотрит в зеркале зимы.

Кто-то входит в кабинет.

Или это снится мне?

И разлит повсюду свет —

На земле и в вышине.

Ясный месяц будет рад

Брату в золоте окна.

Огонёк моих пенат

Не погаснет до утра.

Возле печки кот уснёт,

Запоёт в углу сверчок.

Время длится. Жизнь идёт.

И не тьма, а свет глубок.

На крючок закрыта дверь.

Чей-то шорох за стеной.

Кто у дома – то ли зверь,

То ли пьяница ночной?

Разговора лыжный след

Пробежал по скатам тьмы.

Вставлено в резной багет

Небо в зеркале зимы.

Время надвое деля,

Сложен крест – как дважды два.

Меж огней плывёт Земля