Александр Цыганков - Ветер над берегом: Вторая книга стихов

В пластмассовое время этот город

Творит капроновые облака.

Где трубы – словно кисти великана,

Там уличный художник – не поэт,

А просто аппаратчик или страж

Своей молекулярной простоты.

Похмелье одуревшего фантаста,

Бездомного прораба жуткий мат —

Пересеклись, как две диагонали,

На однозначной плоскости квадрата:

Как будто в шахте выключили свет —

Вот смысл пресловутого шедевра.

Малевич мне простит. Супрематизма

Поклонником я не был никогда.

И супермат сложнее сопромата.

И даже поролоновые барби

Ругаются и, глядя на часы,

Синтетикой, как баксами, шуршат.

И заводной полуночный гуляка,

Влезая в запотевшее такси,

Распространяет запах полимеров.

Химический процесс к утру на убыль.

В цистернах дозревает самопал,

И медленно, но гаснут звёзды в небе.

И всё сначала. Перед нами синтез.

Рождение химеры и закат,

Но не Европы, а средневековья.

Господь глядит во все глаза на землю.

Восточный популярен мистицизм.

Я ни химерам, ни ему не внемлю

Во времени, какое многогранно,

Что формообразующий Шекспир

Не мог придумать, образы воруя,

Как суеверьем брошенные лиры

На дно дистиллированной воды.

Театр драмы. Луначарский

В нём сроду не был. Здесь живёт

Седой импровизатор Чарский —

Кузбасской сцены Идиот.

В нём, словно гидры: руки, косы…

Прибой в картавых голосах,

Античные молокососы

Мужают прямо на глазах.

Все маски розданы и роли.

Актриса вышла прямо в зал,

И каждый взгляд её до боли

Знаком, как «Гамлета» финал.

Под самый занавес в партере

Смеётся странный человек,

Как будто Чехов на премьере.

Театр драмы. Новый век.

Вдохновение любит свободу,

А не тех, кто, не ведая броду,

В эту воду однажды ступил.

Шмель кружит над соцветием розы,

Не тая для нектара угрозы —

Вот и брак, что Господь освятил.

Вид прекрасный! Удачное место

Для роения или инцеста:

Что ни улей, то рынок невест.

И не розы алеют, а маки.

В небесах заключаются браки,

При нехватке заказанных мест.

Только шмель, как прообраз круженья,

Презирает не пчёл, а роенье,

Над распущенной розой полёт

Совершая – раскрашенной пулей

Пробивает натруженный улей,

Но медовых не трогает сот.

Пусть вечный Шекспир, как фонарик,

На лунных дорожках горит,

Из книги законченный трагик

В комедию жизни летит.

Пусть в небе и солнца не будет,

Наступит безумца черёд.

В какие-то новые люди

Выходит шекспировский сброд.

Не ропщет в садах Мельпомена.

Подмостки трещат, что корма.

Джульетта, Россия, подмена…

Сойдёшь поневоле с ума!

Среди невозможных сравнений,

Крылатых метафор земли,

Актёры проходят по сцене

Как лучшие строчки мои.

Захваченный будущим делом,

Я в прошлом остаться сумел,

И чёрное кажется белым —

Крошится классический мел.

Только мак расцветает на камне, где спит

Повелитель пустыни. На красный гранит

Раскалённое солнце, как время, течёт.

Ясновидец орла выпускает в полёт.

На крутом перевале поёт ветерок:

Прикоснись к пустоте – и откроешь Восток.

И в зыбучих песках воет вой-ураган,

За органом сидит гуртоправ-чингисхан.

На бархан опускается пламя дождя.

Ясновидец-номад воскрешает вождя.

И кончается степь, начинается ночь,

Согласуясь во мгле с этой речью точь-в-точь.

Огранщик под музыку Грига

Алмазы шлифует водой.

Открыта старинная книга,

Страницы в пыли золотой.

За окнами майская зелень

И смех беспризорных ребят,

А в келье огранщика темень

На тысячи звёздных карат!

Быть может, он старый бродяга,

Мятежник с обветренных круч?

Старинная тлеет бумага,

В замке позолоченный ключ.

О ком эта древняя книга?

Чья исповедь? Что за рассказ?

Звучит откровение Грига.

Вода полирует алмаз.

Всё суета. Мгновенье, вспышка —

И что-то в нас упразднено.

Бывало раньше, хватишь лишка —

И настежь двери и окно!

А там гроза, дождями кроя,

Пройдёт и скатится с перил.

Как будто Бог не миг покоя,

А этот гром благословил.

Каракули небес. Поэма, повесть…

Терзает очевидец чью-то совесть.

И крик его врастает в камень, то есть

Не пёс, а цербер говорит, как лает.

Чутьё не подведёт, но взгляд обманет.

Повсюду ветер, ветер… Всё в смятенье.

Прохожий заклинает наводненье,

Не зная, что отдать за просветленье

Своих мозгов, как вымарать бумаги.

Стихи уж не нужны, потребны саги.

Смятение и ветер. О, как трудно

Собою быть и быть собой прилюдно,

Когда вокруг так ветрено, так блудно,

Что некому уже считать потери —

Страшней зверей теперь уже не звери.

И непонятно – что слова диктует:

То шепчет стих, то просто в ухо дует.

Растёт волна, и ветер озорует.

«Куда ж нам плыть?» – Указывать наивно.

Один Гомер писал не примитивно.

Один Гомер не сочинял, а правил

Действительность, где запятых не ставил,

Не зная алфавит и прочих правил,

Не ведал, что творил – вот вам и эпос!

Старик, а богоравный, словно Эрос.

Оттуда мы и выпали. Остаток,

Когда он не осадок, всё же сладок,

Но не в чести, как лирики задаток —

У эпоса разменная монета.

Взгляни наверх – не тешь в себе поэта.

Взгляни, взгляни… Упрись бараньим взглядом

В оскал подонка-месяца, с ним рядом

Падучая звезда, под ними задом

Качает, тяжелея от напитка,

Твоя мечта; за нею, как улитка,

Троллейбус с паразитами с разгона

Берёт крутой подъём – сия препона,

Как правило ньютонова закона,

Должна предостеречь, но бесполезна

При всей своей наглядности – как бездна.

…………………………………………

Каракули небес. В чернилах тучи.

Дожди и те идут на всякий случай.

Вдруг что-нибудь да вырастет над кручей,

Объятой то стеною, то простором

На береге, неведомо котором.

Луна – в радугу ряженая —

Простужена.

Улица – нервная, ржавая —

Натружена.

Над крышами шлейф самолёта —

Оранжево,

Словно сжигают пилота —

Заживо.

Разговор отдаёт холодком —

К наступлению первых морозов.

Заиграла листва с ветерком

И закат, словно девица, розов.

Отражаются в чёрном стекле

Догорающий шлейф самолёта

Да крадущийся месяц во мгле —

Словно ищет в потёмках кого-то…

одиннадцатое сентября

В наряде красном придёт октябрь,

Верней, наступит, как шут на полу

Своей матроны. Из рощи явор

Метнёт трезубцы листвы по долу,

А там и грянут по струнам скальды

О том, что снова в походе Роланд.

Расправят плечи герольды Мальты:

Осенний рыцарь душою молод.

Как крестоносец у переправы

Метнёт октябрь огни в пустыню:

Кому-то битва не ради славы,

Кому-то время унять гордыню.

Когда и в доме спасенья нету,

Господь в пустыне своих приветит.

Трезубцы листьев летят по свету,

Священный явор качает ветер.

Не человечьи уста эти слова изрекли…

Мы не рабы, а мыши в сквозном туннеле.

Что это? Где это? Влажного ветра всхлип.

Новая музыка пулями рвёт свирели.

Вместо картины времени – только клип.

Змеем воздушным – двуглавый на триколоре.

В Ялте – чужбина. И на Тамани – туман.

Нищий вдруг выдохнет сагу о Беломоре

И разобьёт с размаху пустой стакан.

Внемлет пустыня голосу, но не Богу.

Ветер – как птица в сетке из проводов.

Кто там? Откликнись… Выйди же на дорогу!

Где ты, король подвалов и погребов?

Все поезда сгорают в одном туннеле.

Все отраженья влиты в одно стекло.

Бог, если строил своды – не ставил цели,