Наталья Кугушева - Проржавленные дни: Собрание стихотворений

Рев города, не рев ли океана
Шумит в высокое окно.
Бушуют вьюги скрипок ресторана,
Мы наливаем полные стаканы
Январским лунным ледяным вином.
Под звездами, под небом жизнь нетленна
И кровь, как слезы, солона,
Но бродит смерть веселым джентльменом
В ночи, на площадях, в кромешной белой пене
Качается от звезд и от вина…
От лакированного автомобиля
Ползут глаза, кровавя мглу и снег,
Гудки сорвались, взвизгнули, завыли,
Любезный джентльмен, не вы ли
В такую ночь устроили побег?

Шуршит китайский шелк на серебре парчи
Гранатов бархат спущенной портьеры,
И Страдивариус, казалось мне, звучит
В руках искусного седого кавалера.

Венецианские мерцают зеркала.
Хрусталь и золото – тяжелые флаконы,
Быть может, дю-Барри по капле пролила
На пурпур столика тревогу благовонья.

В брюссельских кружевах запуталась серьга
Прохладной каплей синего сапфира,
И белый горностай белее, чем снега,
И холоднее северной Пальмиры.

Так хрупок звон фарфоровых вещей,
Саксонской старины изящны безделушки,
На синей чашке пастушок в плаще
Нашептывает нежное пастушке.

А рядом древние уродцы в хоровод
Сплелись, больные персонажи Гойи –
Три тонких головы, раздувшийся живот,
И в сладострастной пляске слиты трое.

Люблю бродить в спокойной тишине,
Перебирать века влюбленными руками,
И жаль – людей и жизни больше нет,
Но жизнь вещей бессмертнее, чем память.

Багровы розы Беатриче.
Поют гудки. И трубы говорят
На перекрестках улиц. Голос птичий
Расплескивает ранняя московская заря.

Бегут трамваи. Ветер
Апрельской прелой влажною землей
От крутого двора на Поварской. Где ветви
Зеленым пухом яблонь. Где разлет

Колонн. И белая прохлада
Высоких комнат. Музыка. И он.
Спокойно вышедший из медленного ада
Любовных бед, чудачеств и времен.

Табачный дым в готическую высь
Тяжелой чернью на зверей крылатых.
Часы не бьют! Далекий шум Москвы,
И в стрельчатом окне туч оползень лохматый.
В осенний сумрак шелковым цветком
Качнется абажур. В углах проснутся тени.
Проснутся книги. И старинный том
Уводит в мир чудесных приключений –
И в фантастическую тишину
Скрип дилижанса, рога голос дикий.
Я вижу Лондон, Темзу и Луну
И как по улице проходит Диккенс.
Поет река. И стелется туман.
Янтарными глазами смотрят доки,
Косые паруса далеких стран,
Разноязычный говор стран далеких
И запах моря горький и чужой
В тавернах, где веселые матросы
Танцуют джигу с девкой портовой
И чокаются с Ньюмен Ногсом.
Часы не бьют. Но дробный дождь в стекло
Мне полной горстью бисеринок влаги.
Я отрываю взгляд от чужеземных слов,
Я сердце отрываю от бумаги.
Я вижу вновь высокие углы
И белизну узорную карнизов,
Рояль, застывший неподвижной глыбой,
И милых книг задумчивые ризы.
Опять со мной знакомый ветхий мир
Вещей и дел, видений и утраты.
И слушает, как встарь, бряцанье лир
На потолке высоком зверь крылатый.

Ты ушла, любимая сестра,
Отзвенев печальными стихами.
Без тебя пылают вечера
Рыжими закатными цветами.
Без тебя проходят по земле
Одурь весен, осеней прохлада,
Льдяность зим и пышность лет. –
Низкий холмик. Черная ограда.
Золотыми косами в песке
Белых косточек рассыпанная груда.
Белый череп. И моей тоске
Биться в сердце от рыданий трудных.
Задавила старая земля,
Высосала ласковое тело.
И шумят густые тополя
Над моей душой осиротелой.
Этот шум мне снится по ночам.
Голос милый по ночам мне сниться. –
Вкривь и вкось исписаны страницы,
Муза ли, сестра ли у плеча.

Синеватая сталь солона на губах
Смертным холодом холодна –
На земле я останусь только в этих стихах,
В этих черных строках,
Расплескав по строкам свою душу до дна.

Неподвижное тело в землю уйдет,
В трехаршинную тишину –
Может сизый лопух сквозь меня прорастет,
Может белой березкой сердце взойдет
Поглядеть на седую луну…

И каплет ночь в бессонные глаза.
Тягучие и медленные капли
В открытое окно стекают
Из безвоздушного скупого неба.

И кровь стучит в горячие виски,
И лихорадка обжигает кожу
Горячим и взволнованным дыханьем,
Песчаным вихрем раскаленной степи.

И душит, душит в тишине подушка,
И стены надвигаются, как горы,
И вспыхивают странными цветами
Лучи фонарные на черном потолке.

И кажется мне, что пройдут столетья
По этой комнате, такой знакомой,
Сухая пыль засыплет эти вещи
И плотной пеленой окутает меня.

И никогда не будет больше солнца,
И вечно будет темная планета
В пространствах мировых одна носиться
Обугленным осколком наугад.

Опять привычный алкоголь
Стихов и одиночества,
Я переписываю боль
В тетрадку прямо начисто.

И без помарок по листу
Перо мое певучее.
И чудо! – сами зацветут
Веселые созвучия.

Боль растечется по строкам,
Мне снова станет мирно так. –
Уходит далеко тоска,
Когда приходит лирика.

Их было двое. Горькою отравой
Поила их любовь моя.
Ни счастия, ни радости, ни славы
С собою им не приносила я.

Года качались в головокруженьи
Под песенку лукавую стиха,
И жизнь плыла в неторопливом пеньи,
И дерзкий ум покорно затихал.

Они ушли. И ночь стоит у входа,
И завтра будет так же, как вчера,
Я ненавистную свою свободу
По комнате таскаю до утра.

Шагай, шагай. Знакомы половицы,
В четыре стенки мир мой заключен,
И, перечитывая страницы
Своих утрат, чудачеств и имен,

Я говорю – душа ушла. И тело,
Как Агасфер, бродить осуждено,
Пока рукой костлявою и белой
Не постучит желанная в окно.

Умеет сердце быть расчетливым и злым,
Я жизни за любовь плачу стихами,
Завет от предков загорелых ханов –
Платить за жен умеренный калым
Влезает тело в шелковый халат,
Глаза раскосые упрямы и жестоки,
Отсчитываю медленные строки,
Как стих Корана молодой мулла.
Клинок отточенный плеснет над головой
Пусть врач идет, я робости не знаю.
Душа далекого разбойного Аная
Во мне веками, дикая, живет.

Белую пену взбивает прибой.
Белые чайки кричат над волной.
Белые тучи на синей волне.
Белые вазы на белой стене.
Черные пики штурмуют высь –
За кипарисом идет кипарис.
Горы над морем – уступ на уступ.
Камни от солнца тихонько поют.
Пурпуром роз зацветает земля
И отцветают цветы миндаля.
Как хорошо по взморью бродить,
Ящериц сонных на камнях будить.
Ветром соленым и вольным дышать,
Мокрые камушки пересыпать.