Наталья Кугушева - Проржавленные дни: Собрание стихотворений

Звенит наш стих шальным напевом бубна,
Звоночки радости разбросив наугад.
Не всё ль равно, кого в стихах полюбим,
Над кем раскинется небесная дуга.
Не сдавлен путь наш мировой орбитой
И нет пределов.
Поют часы. Века сменяют ритмы.
Не всё ль равно, в какой стране родиться,
В каких законах.
Москва. Нью-Йорк. Калькутта. Ницца. –
Нам всё знакомо.
И мы пробьем стихами, как тараном,
Земные стены.
Вот мы приходим с лучшими дарами
И мудрым телом.
И в площадей дерущиеся горла
И в дыры окон
Бросаем щедро мы даров бесценных горсти
К людским порогам.
Так звонче, стих, звени и пой, наш бубен,
Отравой звонких строф над чьей-нибудь судьбой.
Смотрите. Мы пришли. Мы принесли вам, люди,
Даров бесценнейших и радости и боль.

Милый, милый, осень трубит
В охотничий рог.
Небо и землю раскрасил Врубель
И смерти обрек.

Милый, милый, уж солнце-кречет
Ждет добыч.
И алые перья сбирает вечер
Для ворожбы.

Милый, милый, чей лук на страже
Каленых стрел,
В какие страны нам путь укажет
Чужой прицел?

Милый, милый, нам осень трубит
В зловещий рог.
И ветра медный протяжный бубен
Среди дорог.

Струится белый балахон,
Бубенчики звенят.
Скажи, скажи, каким стихом
Ты воспоешь меня?
Декоративная заря.
Горят гвоздики губ. –
Не надо сердце укорять,
Пускай часы бегут.
А в сердце тонкая игла.
Бубенчики звенят. –
Моих ты не забудешь глаз
И не поймешь меня!
Струится белый балахон,
На нем след красных губ.
Я больше не хочу стихов, –
Я сердце берегу.
Глаза придвинулись к глазам,
Гримаса губ больней.
Ты лентой пестрой обвязал,
Любуясь, косы мне.
Твое усталое лицо,
Бровей больных излом.
Звенит жених мой бубенцом
И весело, и зло!

На влажный берег выйти,
Росой промыть глаза.
Тоскует сердце выпью
В болотистых низах…

Над головой прозрачный
И розовый восход,
И берег зыбью схвачен
Под старою ольхой.

Осоки звонкий шелест
Качает берега.
И грязью голубеет
Расхлябанная гать.

Курятся сосны тонко
Смолистым янтарем
И перепевом звонким
Сплетаются с зарей.

Иду. Хватают травы
И стелются у ног.
Двойник мой плавит заводь
Зажегшейся волной.

Над звоном нив моя ль тоска тоскует,
Не мой ли голос гулкий крик подков.
Веду, веду я песенку простую,
Ношу на пальце медный ободок.

Бегу к реке девчонкою веселой,
В моих глазах не зелень ли волны?
Поют в руках некрашеные весла,
Шумят леса полдневные псалмы.

Я затерялась в золоте осеннем,
Не знаю, где пределы для меня,
Во мне душа деревьев и растений,
Моей душою травы прозвенят.

Волна и я – мы зыблемся от ветра,
Во мне и в ней разгулы вольных дней,
В нас отражаются восходы и рассветы
Мы музыкой качаем путь луне.

Мой голос скрипкой векам проплачет,
Чуть слышной скрипкой в большом оркестре,
И скажет миру чуть-чуть иначе,
Что непорочна душа невесты.

И, может, кто-то в веках далеких
Приникнет к плачу душой влюбленной
И переложит тот отзвук в строки,
А строки снова векам уронит.

И так вот будет на веки вечно,
И не умру я с последним часом –
В пространствах странных мой путь отмечен
И голос тихий мой не напрасен.

Остались только имена,
И больше – ничего.
Живым усталым нам
Последний темный звон.

И долго ль будем на земле
Тащить ярмо минут,
Не находя к любимым след,
Звено ковать к звену?

Когда какой придет пророк
И разгадает дни,
И этот лучший из миров
Пойдет на смерть за ним?

Остались только имена,
И больше – ничего.
Живым усталым нам
Последний долгий звон.

Не по хребтам сожженной Иудеи
Сухих олив немотствующий хруст –
В глухих монастырях зажатые раденья,
В тоску и удаль кинувшие Русь.

Вам сохранившее от Ветхого Завета
Печать отверженных и сокровенных глаз –
А с волжских берегов степные плачут ветры
Скрипит полей взволнованная гладь.

Громящий Судия, карающий Егова,
Под пеплом скорби гнет седых отцов –
Здесь дол и даль, слинявшая часовня,
И в каплях терна тихое лицо.

Не ляжет снег на длинные недели
И не запорошит холодных вечеров,
Мои шаги застыли на пределе
Немыслимых и несказанных слов.

Твоих ли глаз прочитаны страницы
И мне ль сберечь их невозможный смысл –
Клоню беспомощно усталые ресницы
Над грудами декабрьских грозных числ.

Опять любви сухие весны
Кропит капелью синий март,
А имя мертвое уносит
Такая ж мертвая зима.

Опять смотрю в глаза печали,
И Ваша смуглая рука
Качель весны моей качает,
А парус алого заката

Опять плывет над городами,
Цепляясь за тенета крыш.
Свою любовь несу как дань я,
Ларец души для всех открыв.

Кропят кропилами капели
Живой и пьяною водой,
А ветер туже лук свой целит,
Мой путь стрелой тугой ведет.

Жизнь ставлю томиком на полку
Среди других веселых книг,
И пыль покроет втихомолку
Ее шагреневый парик.

Пусть время желтым ногтем метит
Тугую кожу корешка
И прорисовывает ветер
В листах заставками века.

Когда-нибудь найдут на полке
Не повторяемый никем
Мой стих отравленный и колкий
И жизнь в старинном корешке.

Вы тихий, как бывают тихими зори,
Опрокинутые вглубь колодца.
Я пишу Вам, милый Боря,
Что надо любить и бороться.

Лапы тягучей и старой Рязани
Над головою мученическим ореолом,
А в мутные стекла робко влезает
Выжитых дней переплавленное олово.

Беспомощными пальцами мнете глину
И плачете над неудавшейся жизнью, –
Какой ветер сумеет кинуть
В каменных богов шальною джигой?

Так чтоб разлетелось! и звякнули стекла
И загорелось сердце до боли!
С мудростью, достойною Софокла,
Изглаголаю Вам мою последнюю волю.

Прощай, подруга. Вечер сух и ясен,
Вызванивают ржавые листы,
Скучая, музыка спускается с деревьев,
И горизонта пламенный браслет
Замкнулся хладно. Строгий
И величавый час над миром наступил.

Прощай, подруга. Загляни в глаза мне –
Там тот же холод, тот же пламень там,
Как будто все века, все жизни, все любови
Я вобрала в единственную душу
И эту душу проношу по жизни
И в этот час передаю тебе.