Константин Уваров - Страсть к размножению
Сияет, амбалина, как рубль железный,
А я-то как рублик бумажный, мнусь.
Руки не слушаются от нервов накала,
Уже начинаю думать всякое.
Ну вот, записали фамилию и инициалы.
Теперь зону посадки отыскиваем пятую.
Падают на Макара все шишки металлические -
Теперь во всю ивановскую зазвенел.
Опаздываю из-за того, что подозрительные личности
Проносят в салон смертоносный свинец.
В пиджаке - ничегошеньки. Очевидно, в брюках.
Исполняю руками взволнованные пассажи.
Ах ты - зажигалка звенит, подлюка.
Чья бы мычала - не работает, а туда же.
Хватаю чемодан и выбегаю все же.
Кончились несчастья, думаете? Отнюдь.
Мне венец персональный терновый положен
За несокрушимость мою сегодняшнюю и беготню.
Развеваются на ветру мои мытые волосы,
А трапу неймется - отъезжает, бандит.
Футболистом выскакиваю на взлетную полосу,
И остаюсь с самолетом один на один.
Так и сияет, отродье косоглазое...
Неужели взлетит? Этакая развалюха...
Пусть же с остальными летучими заразами
В лепешку разобьется, шакал его нюхал.
А.ЗИНАТУЛИНУ
Гнутые иглы, очистки картошки, пустые бутылки,
Битой посуды смешные кусочки - как много
Их я теперь выношу на помойку! О юноша пылкий,
Знаешь ли ты, как длинна от подъезда к помойке дорога?
Жаль, что не знаешь, а то бы проветрился снова...
Молод и я был: ларьков нелюдимые стаи
Часто кормил из карманов... Как много спиртного,
Сок, огурцов маринованных банки и банки иного
Кажется, только вчера покупал, а теперь умираю.
Будешь идти мимо этих ларьков - ты легко их узнаешь -
Вспомни меня и купи мне бутылку сухого.
Только себе не бери, а сюда возвращайся:
Не забывай: далека на помойку дорога.
Счастье недолго кипит - испаряется легче водички...
Часто был грудами женщин диван мой завален.
Только за талию их приводили сперва, а потом - за наличку.
Звали по-разному их, и бывало - по кличкам...
Звали по-разному их, а потом - перестали.
...Знаешь, что - будешь в ларьке - покупай два сухого,
Если не вздумаешь сразу же взять, сколько выпьем в итоге;
А раз уж оделся - возьми, как прощальное слово
Эти пакеты, и где-нибудь брось по дороге.
ПОСЛЕДНИЙ КРИК СОВЕСТИ
199О - 1991
То буяню, то зову, то плачу.
Это приступ, это снова приступ
Снова грозной пьянкой я охвачен -
Я не буду больше пацифистом.
Помню, как гулял я молодым,
Помню, как вставляли в жопу клистир.
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Я не буду больше пацифистом.
СИНИЙ ЧЕЛОВЕК
Мой друг. Я устал, как мерин -
От себя, и от пьянки вроде.
Стыдно Богу, что я в него верил,
Но он только руками разводит.
Голова моя хлопает глазами, большими, как апельсины,
А в комнату вваливается какой-то демон с открытым пузырем -
Весь на шарнирах, испортаченный - конкретно, синий,
И предлагает мне накатить с ним вдвоем.
По воскресеньям на Изоплите необычайно грязный снег,
И соседи заводят веселые магнитофоны и перебранки.
"Короче", - говорит синий человек,
И достает из пальто стаканы и полбуханки.
Я спрашиваю его - "Браток, ты откуда? Из местной мафии?"
Он воспринимает это, как предъявку и покушение,
Но успокаивается, и начинает рассказывать мне свою биографию,
К которой я не имею ни малейшего отношения.
Удивляет меня: "У Вовки совесть не чиста.
Вовка - это я... Знай, что пидор твой Вовка:
Прожигал жизнь, и прожег, - мол - в четырех местах,
Вкладывал деньги в друзей, а друзей - в ментовку".
Потом, как трактор, по дому колесит,
Считая свою жизнь гениальной мрачной картиною,
И какую-то женщину, не переспавшую с ним,
Называет ментовской сучкой и злоебучей блядиною.
В это время комната становится рассадником:
Входящие в нее тут же выглядят оседлыми.
И алкаши, как порубленные всадники
Сползлись на крыльцо и о чем-то беседуют.
Синий человек орет кому на-
До в окно, и братва заваливает.
В это время над домом восходит Луна
С фиолетовым штампом: "Палево".
...Пить в горе, и в радость, и в житейскую стынь
Можно и на халяву - с живущими по соседству:
Достаточно казаться доверчивым и простым,
И не использовать дополнительные денежные средства.
Но, на шару наживая бухло, наживаешь врага -
Сидишь на стуле забыченный и бурый,
А синий человек твердо стоит на рогах,
И за ним стоит вся блатная культура.
Синий человек блюет, падает на колени,
Не отвечая на вопрос "на хуя мне такие подарки",
И я угрюмо и молча допиваю портвейн -
Самый распространенный и худшей марки.
Мой друг! Сейчас я тяжко и капитально греюсь -
Пора подвязывать с этим Изоплитом, и
Кто-то выхлестнул окна беззубую челюсть -
Я один, и ебало разбитое.
* * *
Я Гойя, я горло, я горе, и т.п.
А.Вознесенский
Ты Гойя. Ты горло. Ты горе
Сорок первого года.
Я Бродский, я скотский, я вроде
Любил. Подавал себя: подан.
Щелкал зубами - не разнообразнее компостера,
Мучался, как дьявол, минетом зачатый:
Шел на Голгофу, а приходил в гости.
Искал лазейку, а находил перчатку.
Все знал и выжидал. Питал надежду
Комбикормами - жалко не залупой -
Когда в подруг или подружек между
Коротких слов вворачивал шурупы.
Исполнен страстью прямо как по нотам
По жизни пусть, и пусть дышу на ладан.
Умение казаться идиотом
Влечет к себе по прежнему, и ладно.
Еще не смерть, не вышли мясорубы.
Господь пусть отвернется: я стесняюсь.
Не рай я открывал, а рот беззубый:
Кладите хуй, мадам! Сеньор, кладите палец!
Где ваши ставки - нате их обратно:
Моя душа не вынесла ремонта.
Я вас любил - так нежно, так бесплатно,
Так беспонту. Так вы любили с понтом.
Вы так любили, чтобы россыпь мата,
Чтоб дверь снести, не дожидаясь "кто там",
Лицо чтоб искаженное цитатой,
И чтоб смеяться с полуоборота,
Бежать по стеклам солнышком с икотой.
Всходить на трон. Что трон? - со стула падать.
Я больше не хочу казаться идиотом.
Мне этого теперь уже не надо.
Мне не нужна карьера наркомана.
Мне нужно денег полные карманы.
Я больше не хочу казаться странным.
Я меньше не хочу казаться странным.
Недурственна моя дурная слава.
Хитрющая, как Ротшильд в телогрейке:
За каждою моей душой - облава,
За каждою душою - ни копейки.
Душой не постигать, душою ерзать -
Так говорил, переходя на мат
Исус Христос в костюме паровоза
Сошедший с рельсов, неба и ума.
Америку открыть и перекрыть -
Какой светильник разума не видел?
Кругом метель - зима приходит сидя.
Не клады откопать - так хоть собак зарыть.
ПОЭМА О КИНЕМАТОГРАФЕ
ЭЙЗЕНШТЕЙНУ Посвящается...
Все самолеты возвращаются на аэродром,
Все капитаны отчетливо видят землю.
Р. Р. Рождественский
и И. Бродский:
Подарите мне книгу со счастливым концом.
Назым Хикмет.
Скромный кинотеатр под названием "Мудак".
Фильм социальный, героиня - аппаратчица.
На экране - прерия. Ползет удав.
Заяц пока за кадром. Он прячется.
Рушится жизнь советской семьи.
Проплывают титры, под музыку заикаясь.
Министр встает с символической скамьи
Подсудимых. И тут появляется заяц.
В зале уже накурено и напержено,
А заяц из-за кадра появляется и прячется...
И вот: вызывает хохот изображение Брежнева,
Исполняющее пасквиль голосом Караченцева.
Экстрасенс вызывает дух коммунизма. Очко
Опускается. Вот экстрасенс под конвоем.
В апофеозе сгорает дача. Гребенщиков
Выносит из пламени мертвого Цоя.
Падает рубль, снег и громкость.
Автомобиль промчал обезумевшего Ленина,
И Никита Михалков, испытывая неловкость,
Ебет мозги вместо Анны Карениной.
Анка оскорбляется на слово "попс",
А Чапаев уплывает с невозмутимостью мопса.
"Баста", - кричит фараон Хеопс,
И встает из гробницы хуй Хеопса.
Скачут верблюды. Песок на зубах.
Мелькают ковбои, звезды и полоски.
И вдруг все стихает. Играет Бах.
Знобит человека. Это - Тарковский.
Всех винтят, крутят и заворачивают.
Холодно. Синеет одинокий парус.
Извращенца наводит на мысль о безбрачии
Танец с фаллосами в исполнении Ротару.
Моцарт перед смертью изобретает минор,
Шопен давится от зависти и падает, синий,
И Винни Пух рассуждает о кризисе в кино,
Неожиданно для себя пародируя Буратино.
Факты тасуются в руках заокеанского шулера:
Выходит так, что нападение инсценировано.
