Важа Пшавела - Поэмы

Ну, полно тебе причитать!
Ты впал от отчаянья в детство.
Чтоб эту красотку достать,
Имеется верное средство.
Коль горе свое побороть
Влюбленному визирю нечем,
Достану я проса щепоть,
Полью молоком человечьим.
Потом на крови разведу
И чтобы лекарство окрепло,
От грешников, сгнивших в аду,
Прибавлю зловонного пепла.
Частицу своей черноты
Нам даст на приправу Иуда…
Лекарства подобного ты
Не видывал, Шере, покуда.
Возьми его, визирь, с собой
И около дома Этери
Под самым порогом зарой,
Когда она выйдет из двери.
Как действует средство мое,
Вы скоро заметите сами.
Прекрасное тело ее
Покроется мигом червями.
В глазах и в развалинах губ
Неслыханный гнус расплодится.
И скоро она в полутруп
На ваших глазах превратится.
И тщетно ее лекаря
Дежурить начнут у постели,
Потрудятся, глупые зря,
Червей же не выведут в теле.
Пускай насладится вполне
Царевич подругой красивой!

А что же останется мне,
Один только остов червивый?

Зачем чепуху городить?
Русалочьей мазью мгновенно
Ты сможешь ее исцелить,
Избавив от гнусного тлена.
Как только царевич-глупец
Жену позабудет в напасти,
И будет она, наконец,
Твоей предназначена власти,
Помажь ее мазью моей,
Заставь на рассвете умыться,
И к вашей красотке, ей-ей,
Былая краса возвратится.
Схватив драгоценный состав,
Мой Шере, исполнен тревоги,
Коня своего исхлестав,
Как вихрь, полетел по дороге.
И били подковы скалу,
И ветер наигрывал в трубы,
И бесы, уставясь во мглу,
Свистели и скалили зубы.
Сжимая дрожащей рукой
Свое драгоценное зелье,
По горной тропе верховой
Въезжает в ночное ущелье.
Но совесть, однако, не спит,
Стремясь уличить негодяя.
И плачет бедняга навзрыд,
Коня над рекой погоняя.
А в пропасти стелется дым,
Колеблется пламя во мраке,
И дэвы сидят перед ним,
Костры разложив в буераке.
Ликует, ревет чертовня
В разгаре бесовской пирушки.
Как камни, при свете огня
Чернеют большие макушки.
Здесь глотки пещерных владык
Подобны корчагам для пива.
Огромный, как шоти, [2] язык
Ворочает снедь торопливо.
Прислужники, рой бесенят,
Проносятся с криком совиным
И полным ковшом норовят
Вина поднести исполинам.
Дымится в кувшинах вино
Награда за смерть и увечья,
Струится во мраке оно
Невинная кровь человечья.
И жрут ее духи земли,
Подобно косматым обжорам,
И, Шере завиден вдали,
Приветствуют визиря хором.

Эй, Шере, несчастный-мозгляк,
Куда тебя черти погнали?
За нашей пирушкою всяк
Свои забывает печали.
Давай заворачивай к нам,
Коль дьяволу продал душонку!
Наделал ты дела, а сам
Торопишься, видно, в сторонку.

Вы правы, за вами душа,
Уделом ей адские муки.
Зачем же напрасно спеша,
За трупом вы тянете руки?
Мне б только пожить на земле
Пять лет или сколько хотите,
А там кипятите в смоле
И в пламени адском варите.

Добро! Торопись, молодец!
Пять лет небольшая помеха.
Но помни: настанет конец
Помрем над тобой мы от смеха!
И Шере пришпорил коня
И прянул во тьму, исчезая,
И долго за ним чертовня
Визжала вослед, как шальная.

В чужом бесприютном краю
Беды натерпевшись немалой,
Вернуться в отчизну свою
Торопится путник усталый.
И вот он родной небосклон!
Но что это? Строем старинным,
Вздымая полотна знамен,
Отряды идут по долинам.
Рога боевые трубят,
Колышутся длинные стяги,
И кони, волнуясь, храпят,
И воины полны отваги.
На каждом мерцает, светясь,
Доспех, облегающий тело,
И черная кровь запеклась,
И грязь на телах затвердела.
У каждого щит на плече,
У каждого палица битвы,
На каждом тяжелом мече
Иссечено слово молитвы.
В стальной рукавице рука
Колеблет копьем многогранным.
Броня на груди нелегка
С нашитым на ней талисманом.
Гурген на коне вороном
Ведет боевую дружину,
И грохот, и вопли кругом
Весь день сотрясают долину.
За ним в отдаленье ведут
Великое множество пленных,
Спешит за верблюдом верблюд
Под грузом сокровищ бес ценных.
А рядом, стальные мечи
Украсив людскими зубами,
Бегут, хохоча, палачи
И блещут на пленных глазами.
Столкнулись Гурген и Леван!
Бой грянул, и не друг Гургена,
Страдая от множества ран,
Едва был избавлен от плена.
И Шере, раздвинув кусты,
В испуге глядит на знакомых.
В сознании их правоты
Страшит его собственный промах.
И чоха намокла от слез,
И гложет тоска святотатца.
Хотел он пробраться в обоз
И с войском Гургена смешаться, —
Да поздно Душа залилась
Прощальным отчаянным свистом
И с правдой последняя связь
Нарушилась в сердце нечистом.
Как бешеный, Шере взглянул
На эти знакомые лица,
И войск торжествующий гул
Ударил в лицо нечестивца.
Отпрянул несчастный назад,
И втайне себя проклиная,
Помчался в кустах наугад,
Коня второпях погоняя.

Подействовал страшный состав!
Весь край поутру взволновался.
В любовную чашу упав,
Таинственный яд примешался.
Этери поблекла лицом,
Червями изъедено тело,
Нет силы ни ночью ни днем,
Где снимут, там вдвое насело.
В испуге царевич глядит,
Склоняясь у милого ложа,
Извелся, рыдая навзрыд,
Остались лишь кости да кожа.
Как только увидит жену,
В беспамятстве валится, бедный,
И только Этери одну
Зовет он в печали предсмертной.
О горе! За крепкой стеной
Скрывает он в башне Этери
И слуги его день-деньской
Стоят сторожами у двери.
Царевич, Этери звала,
Что толку во мне, зачумленной?
Уж лучше б я ни щей была,
Чем жить мне царевной плененной!
Царевич мой, милый супруг,
Мое дорогое светило,
Прости меня, бедный мой друг,
Всю жизнь я тебе отравила!
Во всем я виновна сама,
Проклятая с детства судьбою!
Зачем я лишилась ума,
Когда повстречалась с тобою?
Не зря я твердила тебе,
Увидев тебя на опушке,
Что бросил ты вызов судьбе,
Приблизившись к бедной пастушке!
Напрасно мы, милый, сошлись!
Убить меня, глупую, мало
За то, что я нищую жизнь
На роскошь твою променяла.
Ты слишком для ни щей хорош,
Супруг мой, царевич прекрасный!
И рано иль поздно, но все ж
Я знала, что буду несчастной.

Пошла во дворце кутерьма
Уходит царевич в могилу!
Лишаясь от горя ума.
Пришла к нему мать через силу.
Звала, обнимала его.
Кружилась над ложем, как птица,
Но сына спасти своего.
Увы, не сумела царица.
Ах, матушка, сын говорил,
Ты знаешь причину недуга.
Он силы мои подкосил,
Когда заболела супруга.
Уж близок последний мой день,
Последняя ночь роковая.
Зовет меня смертная сень,
Торопит плита гробовая.
Пока я в сознанье, молю,
Послед нее дай утешенье,
Позволь мне Этери мою
Увидеть хотя на мгновенье.
Пускай разорвется душа,
Отнимутся ноги и руки,
Хочу я смотреть, не дыша,
На милые очи супруги.
А если на горе мое
Она умерла безутешной,
Хоть пепел мне дайте ее,
Хоть локон волос ее нежный,
Хоть с белой руки ноготок,
Кусок подвенечной вуали,
Чтоб я лобызать его мог
В своей беспредельной печали.
И бросилась мать во дворец,
Упала, крича, на колена,
еле жива, наконец,
Она умолила Гургена.
И Шере к престолу зовут.
И Шере, как вставший из гроба,
Является, страшен и лют,
И долго безмолвствуют оба.
И начал владыка:  Герой,
Ты воинов многих сильнее.
Я знаю, насколько тобой
В своей одолжен я затее.
Я царь. Но ведь я и отец!
Томит мою душу тревога.
Недаром ношу я венец
И верую в господа бога.
Могу ли я сына убить?
Наследник он мой с малолетства!
Сумел ты отраву добыть,
Найди и целебное средство.
Коль девка опять оживет
И силу утратит знахарство,
Лекарствам иным предпочтет
Царевич такое лекарство.
Как будто обрушился гром
На голову визиря снова.
Но слышит он в сердце своем
Заклятия знахаря злого:
Держись, не сдавайся, сынок,
Крепись, мой возлюбленный Шере.
Оставить мне душу в залог
Не ты ли поклялся в пещере?>
И Шере, белее, чем мел,
Вступить не посмел в пререканья…
Вдруг в окна дворца долетел
Томительный вопль причитанья.
И в черных одеждах народ
Бежит перед царским покоем,
И плачет, и волосы рвет,
И женщины мечутся с воем.